на правах рекламы:

@темы: Shingeki no Kyojin, online

---

Название: Стая
Автор: Саймон (который все еще дженовик)
Бета: Кристал.
Размер: миди, 6598 слов
Пейринг/Персонажи: Эрвин/Ривай, Ханджи, Майк эпизодически
Категория: слэш
Жанр: экшн, character study
Рейтинг: R
Предупреждения: мат
Краткое содержание: Эрвин Смит умеет распределять задачи, умеет жертвовать одним, чтобы спасти сотню, умеет ставить на кон себя — и с последним справляется лучше всего.

Через месяц тощие псы начинают сбиваться в стаи.
— Смотри, — кивает Ривай, когда они проезжают ворота Троста.
Эрвин бросает короткий взгляд на мокрые шкуры и передергивает плечами, поглубже натягивая капюшон — он не любит дождливой погоды.
— Жутковато.
Ханджи рядом с ним ежится.
Молчаливая стая смотрит на них голодными злыми глазами — им хватило месяца, чтобы забыть человеческую руку и вспомнить о своей природе. Ривай следит за ними краем глаза. Титана сложно не заметить, а вот какая-нибудь наглая шавка, стоит на секунду упустить ее из виду, может запросто броситься под копыта.
— Нам стоит поторопиться, — говорит Эрвин.
Ханджи поддергивает капюшон и тянет повод влево.
Майк хлопает Эрвина по плечу и пускает свою кобылу в галоп.
— Один не пойдешь, — предупреждает Ривай.
Эрвин обдумывает его предложение не меньше минуты, прежде чем жеребец под ним переходит на мягкую рысь.
Сукин сын.
Ривай нагоняет его за несколько секунд и пристраивается рядом, отставая на полкорпуса.
— Ты знаешь, где искать?
— М-м-м.
— Иногда мне хочется свернуть тебе шею.
Эрвин смотрит на него и улыбается. Улыбка делает его моложе на десяток лет разом, ей стоит почаще появляться на его лице. Ривай ловит себя на том, что хочет улыбнуться в ответ.
Вместо этого он вздыхает.
— У нас два часа, — напоминает Эрвин.

Этого более чем достаточно.
Пустой дом встречает их грязным месивом. Два искалеченных подгнивших трупа со следами когтей и зубов лежат на первом этаже, на втором Ривай находит ребенка.
Точнее, его останки.
Он быстро обыскивает комнату, осматривает шкафы и тумбочки, закономерно ничего не находит и спускается вниз.
— Что у тебя?
— Пока ничего, хочу попробовать кое-что еще. Простите, мадам, — Эрвин уверенно надевает перчатки и отодвигает в сторону мертвую женщину.
Под ней ожидаемо находится потайная дверца.
Эрвин смотрит вниз с любопытством, но спускаться не торопится.
— Что? — отвечает он в ответ на вопросительный взгляд Ривая. — Я не люблю темные пыльные помещения.
Их никто не любит, поэтому Ривай закатывает глаза, потом так же поступает с рукавами, берет со стола уцелевшую лампу, зажигает ее и решительно идет к люку.
— Ты помнишь, что нужно искать?
— Это был лишний вопрос.
Ривай спускается.
Запах разложения становится слабее с каждой ступенькой, вокруг сыро и холодно, и он не желает здесь находиться, но не отправлять же сюда Эрвина в его белой рубашке.
Ривай спрыгивает на пол и оглядывается — это всего лишь подвал, стены влажные, не лучшее место для документов, кто бы ни решил их сюда спрятать.
У одной из стен он находит хрупкую на вид шкатулку.
— Эрвин! — орет Ривай. — Я сам эту херню не открою.
— Попробуй действовать чуть более в своем духе, — дипломатично предлагает Эрвин.
Ривай подбирается к шкатулке поближе, разглядывает замок — предельно условный на вид.
— Нет уж.
Он сует ее под куртку и идет обратно к лестнице — больше здесь нет ничего интересного. В смысле, здесь есть кандалы — четыре пары, несколько ножей, пила, стол, который покрыт темными разводами, но интересного, по-хорошему, ничего. Если мадам Сорель изволила развлекаться таким дивным образом, кто такой Ривай, чтобы ее в этом упрекать?
— Держи, — говорит он, вылезая из подпола.
Шкатулка пыльная, но при свете дня она выглядит втрое дороже, видимо, к лампе она поворачивалась не тем боком.
— Занятно, — хмыкает Эрвин.
У него в карманах и сумках вечно полно хитрых ключей, которыми он может вскрыть любой замок; или почти любой, они с Риваем не настолько долго знакомы, чтобы демонстрировать друг другу неудачи.
Эрвин вынимает один из ключей — такой же условный, как и замок, вставляет, что-то проворачивает, вслушивается, потом Ривай слышит один за другим два сухих щелчка.
— Готово.
Эрвин открывает шкатулку, любуется на ветхие бумажки, сложенные вчетверо, и неожиданно захлопывает ее снова.
— В шкатулке есть защитный механизм, — начинает он, деловито обматывая эту деревянную херню своим шарфом. — Мы не стали ее открывать, поскольку опасались самоуничтожения содержимого. Понял?
Ривай вздыхает.
— Как знаешь.
Эрвин прячет шкатулку в сумку, и его довольство почти можно пощупать руками.
— Надеюсь, Майк и Ханджи оказались так же успешны.
— Ты же знаешь, что там, верно? — настойчиво перебивает его Ривай.
— Я никогда не берусь за работу, которую не изучаю предварительно досконально.
Эрвин назидательно распрямляется и тоном, которым обычно разговаривает с новобранцами, добавляет:
— Если только мне при этом не заплатят.
Сумасшедший сукин сын. Когда-нибудь его убьют, и найдется толпа людей, которая пожелает счастливо станцевать вокруг его погребального костра.
— Не продешеви.

* * *

Ривай отлично понимает, что в его словах нет нужды — Эрвин всё рассчитывает заранее, он знает, во сколько оценить свою и чужую жизнь, и вообще знает слишком много, лучше бы ему быть скромнее.
Встать во главе разведки он успел всего три недели назад, а на него уже смотрят с ненавистью и простые люди, и знать — удивительное свойство. Эрвину, кажется, достаточно просто быть — двигаться, дышать, смотреть; и кто-нибудь непременно захочет это исправить.
Это Риваю в нём и нравится.

Когда они возвращаются к воротам, взмыленная Ханджи влетает внутрь первой, и под ее жилеткой заметно кое-что топорщится, и это не грудь.
— Отличная работа, — произносит Ривай одними губами.
Ханджи кивает.
Они ждут Майка, и он не подводит тоже — Ривай бы хотел иметь такой же нюх на людей, неприятности, а главное, вещи, как у него.
— Все хорошо потрудились, — провозглашает Эрвин.
Спасибо, что остались живы — слышит Ривай.
И не только за это спасибо.
К штабу они едут молча. Все находки оказываются в кабинете Эрвина быстрее, чем Ривай успевает спешиться и размять ноги, а Эрвин оказывается там, судя по всему, даже раньше них. У него горят глаза — так же, как горели они у Ханджи, когда ей добыли первого живого титана.
Ривай полагает, что это огонь священного безумия, и к нему следует относиться философски, и на всякий случай обходить стороной людей, в которых он горит. Поэтому он не идет помогать, а вместо этого с удовольствием расседлывает свою кобылу и достает скребок.
Ривай едва успевает провести ладонью по гладкой шерсти, прежде чем его хватают за локоть и тащат в кабинет — ну разумеется.
— Господи, зачем я согласился на эту работу.
Вопросительная интонация ему не дается — возможно, потому что Ривай отлично знает ответ.
— Эрвин просил срочно тебя отыскать.
— Могли хотя бы сейчас обойтись без меня.
— Ты часть команды, без тебя ничего не обходится, — возражает Ханджи, продолжая крепко сжимать его руку.
— Я пойду сам, можешь меня отпустить.
Ханджи не отпускает.

— Что такое, Эрвин? — спрашивает Ривай, когда они наконец оказываются за закрытой на ключ дверью.
— Я хочу предупредить, что, скорее всего, сегодня вечером у нас будут проблемы весьма любопытного характера.
— Насколько любопытного?
— Четыре или пять человек, — пожимает плечами Эрвин, — и, скорее всего, они не захотят уходить отсюда, пока мы будем живы.
— Что было в шкатулках?
— Ничего сверх того, что я ожидал.
Ривай на секунду теряется, и тут же гнев накатывает на него громадной волной.
— И ты серьезно думаешь, что это успокаивает? — рявкает он. — Когда я сюда пришел, ты говорил, что речь пойдет об убийстве титанов, а не о проблемах с людьми!
— Зато я убедил тебя здесь остаться, — перебивает его Эрвин.
Ривай замолкает. Сукин сын сидит за своим рабочим столом, сложив вместе руки, и оценивает расстояние между ними с таким видом, будто это шахматная доска, а Ривай — очередная фигура, которую необходимо подтолкнуть к нужной клетке.
— Здесь уже погибло двое моих людей, — медленно проговаривает Ривай, — из-за твоих интриг. Считаешь, этого недостаточно?
— Считаю, что разведке не выжить, если не будет моих интриг, — мягко возражает Эрвин, — потому что прямо сейчас рассматривается вопрос о полном сокращении нас как структуры. И если я просто оставлю всё как есть, мы с тобой окажемся в гарнизоне, а человечество — без шансов выбраться из уютной клетки. Меня это не устраивает.
— И ты хочешь сказать, что сегодняшнее дело ты провернул ради разведки?
— Нет, сегодняшнее — ради информации. А вот то, что будет завтра...
— Если ты доживешь до этого завтра! — орет Ривай, гнев душит его, как будто на шее не платок, а удавка.
— Я доживу.
Ривай не отвечает.
— И ты мне в этом поможешь.
Гнев проходит, как будто его и не было. Ривай вздыхает.
— А завтра всё начнется по-настоящему.
Нет, с этим человеком невозможно спорить.
Фигура на доске двигается вперед, слушаясь руки игрока.
* * *

Их оказалось четверо.
Женщина в темном плаще с капюшоном, мужчина с эмблемой единорога на плече и тяжелым взглядом — Королевская гвардия, — и двое, которые замерли по бокам от двери.
— Добрый вечер, господа, — приветствует их Эрвин. Шкатулки лежат на краю его стола, одна на другой, все закрытые, как и положено.
— Вижу, всё прошло успешно, — голос у женщины тихий и уверенный, она ничуть не кажется испуганной, да и не должна, у Ривая есть репутация только в разведке, за ее пределы она пока не шагнула.
А Эрвин спокоен и преступно безоружен.
— Более чем.
Женщина кивает, и гвардеец кидает на стол Эрвина внушительный кошель.
— Там остаток.
Эрвин тянется к нему рукой, распускает тесемки и заглядывает внутрь; судя по всему, содержимое полностью его устроило.
— Кто-нибудь еще был с вами?
— Мы оговорили это отдельно, я не посчитал нужным привлекать кого-либо еще. Мы с Риваем прекрасно справились вдвоем.
Гвардеец едва слышно хмыкает.
Они недооценивают Эрвина, понимает Ривай. Человека, который способен выйти за стены, имея рядом с собой только одного напарника, и выжить после этого, не стоит недооценивать.
— Я благодарна вам за оказанную услугу.
Эрвин приподнимается из-за стола, чтобы поцеловать протянутую руку, на короткую секунду всё вокруг Ривая замирает, и это можно почувствовать почти физически — напряжение, которое царило здесь до сих пор, лопнуло вместе с кивком мужчины.
Чертова Королевская гвардия, чертов Эрвин, чертовы кабинеты, в которых невозможно обнажить клинки, Ривай проговаривает это про себя, пока вытаскивает из-за пояса метательные ножи; он успевает, оба его броска достигают цели, тени у двери замирают на середине движений и оседают на пол.
Ривай оборачивается к Эрвину — тот тоже успел, голову гвардейца разнесло на половину кабинета; как можно было не услышать выстрел; впрочем, для этого сердце в ушах грохочет слишком громко.
Куда больше удивляет женщина в плаще. С аккуратно перерезанным горлом. У Эрвина в руках ничего кроме револьвера, у гвардейца — теперь уже трупа — в руках окровавленный нож, он всё еще сжимает его конвульсивно.
— Что за херня? — раздельно спрашивает Ривай.
— Я только что совершил ошибку, — честно признается Эрвин. — Не уверен насчет ее поправимости.
— Дьявол.
Ривай подходит к женщине, сдергивает с ее головы капюшон и закрывает глаза, чтобы не видеть лица.
Королевская кровь. Только теперь он замечает печатку на ее указательном пальце.
— Скажи, что она хотя бы не наследница престола.
— Нет, — успокаивает Эрвин. — Она имеет косвенное отношение к семье. Но она была ответственна за... разработки, о которых идет речь в документах, и я полагал, что ей будет выгодна наша смерть. Теперь же допускаю, что она хотела защиты.
Ривай садится на мягкий дорогой ковер, по которому расплывается кровавое пятно.
— Охренеть, — беспомощно говорит он.
— Зови Майка, нужно убрать отсюда тела.
Ривай тяжело поднимается на ноги и идет звать Майка — потому что сам он с телами разбираться точно не хочет.

* * *

Всё, что происходит в разведке, происходит быстро и тихо, нужно только успевать замечать, ловить слухи; если оказаться в правильное время и в правильном месте, можно узнать много больше, чем собирался. С Риваем это происходит постоянно, в основном потому, что самое правильное для таких вещей место — кабинет Эрвина, а самое правильное время — когда Эрвин тоже там сидит.
Его доверие ничуть не менее преступно, чем его же расчетливая беспечность. Ривай еще сам не знает, на что именно он готов ради Эрвина, а Эрвин уже как будто знает, что он готов на всё, и спокойно этим пользуется.
— Что мы будем с этим делать? — с неподдельным интересом спрашивает Ханджи, ползая по ковру и чем-то его поливая.
— Я полагаю, официального дела никто открывать не станет. Но мне определенно стоит быть аккуратнее.
— Как ты себе это представляешь? — неожиданно вступает в разговор Майк.
Ривай зевает — всё это нелепый, бессмысленный, постановочный фарс, в котором конец будет таким, каким захочет его увидеть Эрвин, поэтому Ривай не участвует.
Он ждет, пока фигуры получат свои указания и мирно пойдут их выполнять, и сам он тоже пойдет вместе с ними, потому что пару месяцев назад плотно сел на этот крючок.
— Сейчас с их стороны самое время предположить, что я знаю содержимое документов, — неожиданно невесело улыбается Эрвин. — А значит, пожелаю открыть его общественности либо же прибегнуть к примитивному шантажу. От меня этого ждут.
— И что ты собираешься делать?
— Абсолютно ничего.
— Эрвин, твой ковер не спасти, — радостно вмешивается Ханджи. — Но я знаю, где достать такой же.
— Главное, уберите этот, — в голосе Эрвина слышится смутная досада.
— Так какой у нас план?
— Не дайте мне умереть всю следующую неделю, — он устало трет глаза.
Спешите видеть, Эрвин Смит демонстрирует подчиненным свои маленькие слабости, чтобы добиться от них больших реакций.

Когда они выходят из кабинета, Ханджи оборачивается к Риваю и негромко произносит:
— Ты к нему несправедлив.
Когда Ривай приходит в свою спальню, он с силой пинает тумбочку. Это было бессмысленно, больно, и теперь он по-настоящему злится.
Как будто он сам, черт подери, не знает, что Эрвин стоит того, чтобы за ним идти. Его просто раздражает, когда другие делают это слепо. И что Ханджи с Майком знают Эрвина много дольше и куда лучше, чем Ривай. У них были годы, а у Ривая — всего несколько месяцев.

* * *

Они ничего не меняют в уже заведенном порядке, Эрвин упорно следует своему расписанию. Он просыпается в пять утра, в пять тридцать идет на построение, в семь утра завтракает и заканчивает ровно в семь тридцать пять.
Потом начинаются тренировки. Они работают в паре с Майком — разминка, растяжка, спарринги, дружеские тычки, иногда отходят в сторону, чтобы обменяться парой слов; Ривай наблюдает. Он следит пристально, и точно знает, что Эрвин замечает его взгляд, но не одергивает.
Ривай ходит за ним по пятам, и сам понимает, что есть в этом болезненная, нездоровая нотка, но ничего не может поделать. Ривай помнит Изабель, помнит Фарлана и не хочет, совершенно не хочет точно так же вспоминать еще и Эрвина.
Эрвина-идеалиста, Эрвина-сумасшедшего, Эрвина, который раздражает, улыбается, протягивает ему руку, отдает ему новую форму, работу и цель.
Ривай не уверен, что может назвать его другом, но как сказать по-другому, он тоже не знает.
Эрвин въелся ему под кожу. Если придется его оттуда вытравливать, будет неприятно.

Первый раз его наблюдение дает плоды на тренировке, когда Эрвин отжимается. С него течет, мышцы бугрятся на спине, он такой же солдат, как и все остальные, работает наравне с ними, и Ривай на какие-то мгновения расслабляется, а потом вдруг замечает движение в зеленой изгороди напротив. Даже если бы он сам решил вдруг пристрелить Эрвина Смита, он вряд ли отыскал бы место лучше. Ривай не мешкает, Ривай вынимает из кобуры револьвер, Ривай стреляет, и еще до того, как пуля попадает в цель, он уже знает, что успел.
Грохот выстрела ставит всё на полигоне с ног на голову.
Никто не успевает увидеть ни Ривая, ни труп, который предстоит забрать.

— К чему такая демонстративность? — недоуменно спрашивает он вечером, когда приходит в кабинет Эрвина.
Тот пожимает плечами, кажется, искренне.
— Возможно, хотят дать понять, что не ограничены в средствах.
— Нет, — вмешивается Ханджи. — Просто девочке, которую отправили разобраться с командором разведки, едва исполнилось двадцать. Она еще совсем зеленая. Была, — поправляется она после того, как Ривай приподнимает брови.
— Надеюсь, дальше всё будет менее топорно.
— Мы говорим о моей жизни, я бы не отказался от некоторой неопытности моих, как это правильно сказать? Заказчиков?
— Исполнителей, — мрачно бросает Ханджи.
— Я вообще-то как раз надеюсь, что до исполнения не дойдет.
Ривай тоже надеется.

* * *

Следующему он перерезает глотку в кабинете Эрвина.
Следующую он успевает пристрелить за секунду до того, как она замечает присутствие Эрвина.
Следующий пытается отравить ужин — относительно успешно, — и откачивать в результате приходится Майка.
Нашивок с головой единорога Ривай на их одежде не находит. Никаких официальных документов тоже. Никто не объявляет солдат в розыск.
После того, как Майк отправляется в постель на два дня, Эрвин решает, что пора начать делать хотя бы что-то.
— Я хочу заявить о покушении, — серьезно говорит он, крепко сжимая руку Майка. — Кто-то настойчиво пытается осиротить разведку, к тому же у неизвестных есть формальный повод — им не нравится новый командор. Разве не могу я сказать об этом вслух?
Ривай считает, что давно пора было это сделать.
Эрвин не дожидается ответа Майка; он отпускает его ладонь, выходит из спальни; Ривай идет за ним, так, чтобы видеть его спину. На всякий случай.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь делал больно моим близким людям, — Эрвин одергивает куртку на ходу, отряхивает штаны и идет прямиком на улицу.
Риваю никто не отдает приказов, но он идет следом за ним, отставая ровно на один шаг.
Как будто так и должно быть.
— Ты со мной? — зачем-то спрашивает Эрвин, оседлывая жеребца.
Ривай, разумеется, с ним.

* * *

Всё происходит совсем не так, как он ждал.
Никаких темных подземных коридоров и криков жертв, они подъезжают к небольшому двухэтажному дому и спешиваются; Эрвин смотрит так, будто собирается с духом, и всё же не дает себе послаблений. Он подходит к двери, и она открывается еще до того, как Эрвин успевает постучать.
— Здравствуй, Найл.
— Здравствуй, Эрвин.
У Найла небольшое брюшко, короткие черные волосы и равновесие ни к черту. Явно не разведчик.
Риваю нет до этого особого дела, он следит за спиной Эрвина, за окрестностями и за тем, чтобы кто-нибудь из этих окрестностей не сделал в Эрвине лишней дыры.
— Найл, это Ривай, один из моих капитанов. Ривай, это Найл, человек, который знает о Королевской Гвардии всё, что нам нужно.
— Очень обтекаемо, как обычно, — хмыкает Найл. — Проходите.
В его доме чинно и чисто, белые блюдца, мелкие чашки, кухня просторная и светлая, и всё в оттенках яблока, ярких расцветках от золотистого до зеленого.
У Найла точно есть дети.
— Так почему ты решил ко мне обратиться? — интересуется Найл, опираясь спиной на подоконник.
Эрвин двигает чай поближе к себе.
— Видишь ли, мне уже вторую неделю не дают покоя неизвестные. Я пережил четыре покушения, начинаю бояться, что каждое следующее может стать последним.
— А какое это имеет отношение ко мне? Ты сам решил стать мишенью.
— Майк пострадал, Найл.
У Эрвина предельно серьезное выражение лица, Найл кажется растерянным, Ривай запоминает то, что слышит, и запоминает реакцию. Ему кажется, когда-нибудь это ему пригодится.
— Всё настолько серьезно?
— Более чем, мой друг.
Он выделяет последнее слово интонацией так мастерски, что Ривай едва это замечает.
— Что я могу сделать?
— Пробей по своим каналам, кому это может быть интересно.
Найл кивает.
— Как дети? — вдруг спрашивает Эрвин.
На памяти Ривая он еще никогда не менял тему разговора настолько топорно.
— Они уже забыли, как ты выглядишь, — фыркает Найл. — Мари сегодня в церкви, вместе с ними.
Эрвин едва заметно приподнимает уголки губ.
— Я был занят, ты знаешь.
— Знаю.
Ривай молчит и слушает.
Ему кажется, ничего более личного он не узнает об Эрвине еще очень долго, поэтому каждое слово из этого разговора хочется вычленить из массы и осмыслить как следует.
Найл говорит о детях. Он говорит о них, пока они пьют чай, говорит, когда чай заканчивается, говорит, говорит, и Эрвин не перебивает. Эрвин тоже ловит каждое слово.
Он почти не меняется в лице, но Ривай отлично знает этот взгляд — в нём любопытство и жадность. Так смотрела на Ривая Изабель. Так сам Ривай смотрит теперь на Эрвина.

— Я рад, что всё в порядке, — искренне улыбается Эрвин, когда Найл наконец замолкает.
Ривай поднимается из-за стола, понимая, что разговор окончен.
Эрвин поднимается следом за ним.
— Спасибо за беседу.
— Не за что. Я попробую что-нибудь узнать.
Они выходят из дома, Эрвин снова на шаг впереди.
— Кто он? — спрашивает Ривай, когда они отъезжают достаточно далеко от дома.
— Он возглавляет Королевскую гвардию.
— Это же его люди пытались тебя убить.
— Да. И теперь мы проверим, имеет ли он к этому какое-то отношение или нет.
Ривай качает головой.
— Ты слишком много думаешь.
— Я полагаю, всё как раз наоборот, иначе бы мы не оказались в таком положении.

Положение не изменяется совершенно.
Вечером того же дня Ривай ловит в кустах девчонку двадцати пяти лет, скручивает ее и тащит в лабораторию Ханджи.
— О, ты решил сменить тактику? — интересуется та.
— Просто задам ей пару вопросов.
Он не успевает даже начать — у девчонки тут же начинает идти изо рта пена, она трясется, потом обмирает. Можно не проверять — теперь Ривай может сколько угодно задавать вопросы трупу, он не ответит.
— Убери ее отсюда, — просит Ханджи, — у меня сегодня здесь еще дела.
На этот раз Ривай избавляется от тела сам.
А потом он приходит к Эрвину.
Ко всему, что Ривай делает, он подходит обстоятельно, поэтому, заходя в кабинет, он запирает его изнутри и только после этого оборачивается.
Свет в кабинете слегка приглушен, на столе стоит непочатая бутылка виски, шкатулки открыты. Все три.
— Должен признать, я заинтригован, — признается Эрвин, отвлекаясь от их содержимого. — Пожалуйста, продолжай. Всегда мечтал узнать, что будет, если в мой кабинет влетит не Ханджи.
— Ничего не будет, — произносит Ривай угрожающе. — Но ты мне объяснишь, наконец, по какой причине тебя пытаются убить.
— А.
— Что, а? Я задал тебе вопрос и жду ответ.
— Почему все так хотят со мной поговорить, и больше ничего? — спрашивает Эрвин с тоской.
Ривай чувствует величайшее подозрение и подходит ближе.
На полу стоит уже пустая тара, едкий запах спиртного обжигает обоняние.
— Да ты пьян.
Ривай предан, Ривай потрясен, Ривай не может сказать больше ничего. Человек, которого он всегда считал правильным до костей мозга занудой — пусть и несколько ненормальным — не может сидеть за своим столом прямо, потому что пьян как свинья.
— Немного, — отвечает Эрвин почти с достоинством.
Ну хорошо, почти как свинья.
— Есть повод? — осторожно интересуется Ривай, отодвигая от него вторую бутылку.
— Из-за того, что меня хотят убить, пострадал Майк. А еще меня никто не любит.
— Нет, к такой откровенности я не был готов.
— А.
— Прекрати разговаривать звуками.
— Я снова облажался. Далеко не в первый раз, если хочешь знать.
Сейчас Ривай почти наверняка уверен, что не хочет. Ни знать, ни быть здесь. Он не хочет видеть, как Эрвин теряет лицо.
— Всё, что я делаю, напоминает детские игры. У меня в руках цепь, все ее звенья разомкнуты, и она рассыпается на части. Только ты, Ханджи и Майк знаете, что делаете.
Ривай садится напротив. Стоит признать, он знает, что делает, когда дело касается драки и трупов, с человеческими отношениями у него трудности.
— А почему тебя никто не любит? — рискует он.
Эрвин поднимает взгляд — неожиданно расчетливый для пьяного человека, с трудом поднимается на ноги и подходит к нему.
— Женщина, которую я хотел когда-то видеть своей женой, счастлива в браке с другим.
Ривай торопливо поднимается, чтобы помочь ему удержаться на ногах, и его тут же, без предупреждения и объявления войны, с грохотом прижимают спиной к столу.
Эрвин трется о него всем телом, Ривай осторожно становится поудобнее. Ему жарко, у него давно не было ничего похожего, да похожего вообще никогда не было, и не то чтобы это было плохо.
— Ты позволишь?
Голос у пьяного Эрвина тихий и хриплый, его рука скользит по бедру, и Ривай определенно позволит.
Эрвин касается губами его шеи, Эрвин трогает член сквозь ткань брюк, Эрвин осторожен, и Ривай пока не уверен, чем именно всё это закончится, но старается не двигаться, чтобы не спугнуть прикосновения.
Он сам аккуратно приспускает свои штаны, Эрвин послушно кладет ладонь на его член, проводит по уже почти полностью возбужденному стволу рукой — вот так, да, да, черт подери, да, да! Вот так — и Ривай подается ему навстречу, Эрвин кусает его подбородок, и в тот момент, когда Ривай уже готов предложить переместиться в кресло — потому что там им наверняка будет удобнее, — сукин сын замирает.
Ривай едва успевает его подхватить, прежде чем Эрвин полностью валится на него и начинает тихо и откровенно посапывать ему на ухо. Хорошая реакция спасает не только жизнь.
— А вот теперь тебя точно никто не любит, — рявкает Ривай, пытаясь одной рукой засунуть изрядно обмякший член назад в штаны.
— Я тебе припомню это завтра, — обещает он, сгружая Эрвина в кресло и переводя дыхание.
Открытые шкатулки всё так же стоят на столе.
Ривай решает, что документы ответят на вопросы гораздо лучше Эрвина — по крайней мере, они не будут пытаться лгать.
Он садится в рабочее кресло Эрвина, берет в руки бумаги и начинает их изучать.

Утром Ривай ничего никому не припоминает. И следующим тоже. Сам Эрвин тоже ничего не говорит — возможно, просто не помнит, а Риваю сейчас не до того. Он делает всё, чтобы Эрвин остался в живых — следит за ним даже пристальнее, чем раньше, не отстает ни на минуту. На третий день он приходит в его спальню и говорит:
— Я буду спать здесь.
Эрвин приподнимает брови, но не возражает.
— Пусть так.
Он снимает с себя штаны и рубашку— Ривай смотрит; помедлив, Эрвин стаскивает с себя нижнее белье — Ривай смотрит и ничего не делает; он ждет, пока Эрвин окажется в кровати, и тогда он ляжет туда же, и можно будет успокоиться на несколько часов.
Ривай чутко спит.
Эрвин ложится в кровать, накрывается одеялом и замирает, тогда Ривай тоже раздевается и ложится рядом. Его не смущает тело рядом — ему просто не до того. Он хочет, чтобы Эрвин жил, это самое главное. Ривай не утруждает себя объяснениями, он проваливается в легкий сон и чувствует каждое движение. Эрвин ворочается, Эрвин устраивается поудобнее, Эрвин прижимается к его спине, его член вжимается между ягодиц.

Ривай просыпается около трех утра, и он еще не знает, откуда ждать удара, но знает точно, что он последует.
Ривай спрыгивает с кровати, хватает револьвер, наводит его на дверь — интуиция, она еще никогда его не подводила — и, когда Ханджи врывается в комнату, он только в последний момент удерживается от выстрела.
— Черт! — орет он.
— Ривай? — близоруко щурится она.
— Что-то случилось? — бурчит Эрвин сквозь сон.
— Я чуть не пристрелил эту психованную женщину!
— Извини, — примирительно поднимает руки Ханджи, — я не думала, что Эрвин будет не один.
— Ривай, ты не мог бы быть немного тише? Ханджи, что ты хотела?
— Я хотела сказать, что мы получили новый приказ. Следующая вылазка через неделю, на нее уже выделены ресурсы.
Эрвин мгновенно просыпается.
— Что? Это командор занимается сроками и распределением ресурсов.
— Больше нет.
Ханджи пожимает плечами, Ривай начинает чувствовать себя идиотом с револьвером наперевес, но всё-таки его не опускает.
До самого утра сон в их комнату больше не приходит.

* * *

— Это будет моя первая вылазка в этой должности.
Эрвин медленно шагает по комнате, не пытаясь делать вид, что спокоен.
Ривай тоже не пытается — на предстоящую вылазку ему плевать, у него есть работа здесь и сейчас, он отлавливает людей, который собираются сделать Эрвину больно огнестрелом, холодным оружием или голыми руками.
Риваю непросто.
После получения приказа весь корпус разведки задрожал, зашептался, первая вылазка с тех пор, как пала Мария, первая вылазка для командора Эрвина Смита, кто-нибудь точно из нее не вернется.
Ривай не успевает думать о титанах.
— Я волнуюсь, — просто признается Эрвин.
Ривай тоже волнуется, с тех пор как он прочитал проклятые бумаги, у него обострилась паранойя, и с этим ничего не сделаешь.
Эрвин не разменивается на мелочи — если красть в подвале документы, то непременно о тайных разработках оружия, о которых не то что разведке, Королевской Гвардии знать не стоит. И она, очевидно, не знает, по крайней мере, ее официальная часть. За всем этим стоит кто-то вне закона.
Удивительно, что Эрвин вообще еще жив. Точнее, неудивительно, с ним же Ривай, но ведь от этих покушений такое ощущение, что малолетние засранцы даже не стараются. Риваю достаточно сделать ошибку один раз, и всё закончится. Ривай уверен, что уже успел ошибиться, но Эрвин до сих пор жив, и это странно.
— Всё будет в порядке, — говорит Ривай машинально.
Эрвин благодарно кивает, но это никого не обманывает.

* * *

День вылазки наступает слишком быстро.
— Смотри, — кивает Ривай.
Теперь их молча провожают голодными глазами уже не дворняги — полноценные хищники. Они ведут их, как добычу, подбираются к самому краю обоза, телеги скрипят, лошади нервно прядут ушами.
Эрвин бросает на них короткий взгляд и отворачивается:
— Этого следовало ожидать.
Толком еще ничего не началось, но предзнаменование дурное.
Строй рассредоточивается, строй боится хищников и титанов, от строя несет ужасом, и Ривай морщится.
Сам он держит перед глазами спину Эрвина.
Они успевают проехать тридцать миль, прежде чем всё идет как обычно.
Девиант вламывается в строй, Эрвин не пытается орать, он пускает сигнальную ракету, он всё делает верно, но пара разведчиков всё равно оказывается под ногами титана.
Кобыла Ривая несется вперед во весь опор, он не знает, что на такой скорости Эрвин собирается рассматривать и что вообще собирается делать. Ривай просто выполняет приказ.
Они добираются до объекта, который был на карте Эрвина, один из разведчиков, вроде бы Майк, ломает строй на несколько минут— Ривай замечает это боковым зрением, но не реагирует. После этого Эрвин отдает приказ о возвращении.
Еще один девиант встречается им на обратном пути к стене.
Майк снова в строю, его фланг — левый, рядом с ним Ханджи, оба живы.
В телегах десяток трупов, не так уж много, если вдуматься, в этот раз всё прошло удачно.
Но когда они всё же возвращаются за стену, их встречают жуткой тишиной.

* * *

На Эрвина смотрят темными глазами молчаливые люди. Они подбираются к самому краю дороги, как хищная стая диких собак, разглядывают белого жеребца в новой сбруе, забитые седельные сумки, потемневший от крови плащ, и Ривай слышит нарастающий ропот, перекрывающий скрип телеги.
Эрвин едет сквозь толпу первым, не оглядываясь.
Он спокойно придерживает повод, шаг жеребца размерен.
Никто не пытается его нагнать, Ривай отстает на полкорпуса, Ханджи на полтора, Эрвин — острие меча, он шагает в толпу, и толпа перед ним расступается.
Ропот становится громче, он заглушает биение сердец, дыхание, скрип телег, звон подков, и, наконец, добирается до стонов раненых.
— Это вы во всём виноваты, — шепчет женщина справа с безумным выражением лица.
Ей никто не отвечает.
Ветер несет по мостовой газету — Ривай позволяет себе отследить ее взглядом, и тут же возвращается к Эрвину.
Человек-острие-меча едет вперед, безразличный к толпе, пробивает дорогу остальным, и людям вокруг него страшно, так безумно страшно, что они готовы повесить ответственность за свою жизнь на кого угодно, лишь бы только не брать ее на себя.

А ночью Эрвина неожиданно начинает лихорадить.
После заката он вспыхивает свечой, в его кабинете разом становится душно, и Ривай скидывает с себя куртку, помогает Эрвину выбраться из-за стола и волочит его в кресло.
— Ты как? — хмуро спрашивает он, глядя на красное лицо, и крепко держит запястье Эрвина; и чувствует — сердце неровно бьется под кожей.
— Я в порядке.
Эрвин откидывается головой на спинку кресла, устраивает левую руку на подлокотнике, взглядом находит потолок и выглядит так, будто в его спину упираются сотни взглядов, и каждый желает стащить его на камни мостовой и разорвать на части.
— Ты можешь... — Ривай сглатывает, но продолжает, — не делать вид, что всё хорошо.
— Ты тоже, — кивает Эрвин. — Я в порядке. Нет нужды меня опекать. Позови Ханджи.
— Уверен, что тебе нужна именно очкастая?
Под кожей дрожит случайный прерывистый пульс, беспокойный, как сердце сумасшедшего человека, который сидит напротив.
Эрвин горит; внутри него — пожарище; Ривай знает, как выглядит лихорадка, и знает, что это она; он ничего не делает.
— Уверен.
Ривай отпускает его руку, поднимается с колен, выходит за дверь кабинета и делает еще несколько шагов, прежде чем сорваться на бег. Ему страшно оставить Эрвина даже на несколько минут.
— Ханджи! — орет он, влетая в ее спальню.
Она не спит — сидит за столом, держит в руках перо и смотрит на бумагу. Перед ней пустой лист.
— Что случилось? — спрашивает она неожиданно резким тоном.
Ривай разом успокаивается.
— Пойдем, — зовет он.
Ханджи слушает его объяснения без должного внимания, собирает сумку, двигается по комнате хаотично, и Ривай только после этого замечает, что пол завален хламом, железом и книгами; безответственная женщина.
— Насколько всё плохо? — уточняет Ханджи, когда они вместе двигаются по коридорам, нога в ногу. После заката за окнами разразилась гроза, и она барабанит по ставням, пахнет свежестью, ночной мокрой травой, прибитой к земле пылью. Ривай вдыхает глубже и прикрывает на секунду глаза.
Он тоже болен. Он тоже горит. Под его ребрами живет торопливое чудовище, оно ворочается, тычется в легкие, мешая дышать, давит на сердце, сбивая ритм, Ривай не может его успокоить.
— Всё будет хорошо, — почему-то говорит Ханджи.
Ривай приподнимает брови — конечно же, будет.
Нет нужды говорить это вслух.

Они переносят Эрвина в его спальню, раздевают, укладывают в кровать, Ханджи бормочет что-то себе под нос, Ривай молча накрывает его одеялом и с удобством располагается на стуле. Он будет наблюдать.
— Уверен, что сможешь посидеть до утра?
Конечно, Ривай сможет, он здесь не в первый раз.

Человек-острие-меча сделан из сплава, который крепче стали и гибче лозы. Он выворачивается из любой беды, его не берут болезни, слухи, ножи и проклятия. На нём груз ответственности, вины, чужих страхов, его собственных, на нём люди, в смерти которых есть его вина, и люди, в смерти которых его вины нет. Эрвин не делит трупов на своих и чужих, он всех берет на себя.
Ривай предпочел бы, чтобы два его собственных трупа оставались с ним, и никто не пытался этот груз с ним разделить.
Он остается с Эрвином до утра, огонь сухо потрескивает в камине. Перед рассветом гроза намеревается выломать ставни, порыв ветра бьет по стене шквальным огнем.
У Эрвина хриплое частое дыхание.
— Я связался с идиотом, — произносит Ривай, пробует фразу на вкус, обкатывает ее со всей сторон, наконец удовлетворенно вздыхает.
Когда Эрвин ворочается и стонет, Ривай встает, проходится по его спальне, только теперь замечая ее по-настоящему.
— Срач.
Это комната человека, который бывает в ней едва ли раз в трое суток, а скорее всего, реже.
Это вообще не комната, стул жесткий, кровать узкая, одеяло холодное, в шкафу штаны, рубашка и одна смена белья, и Эрвин невыносим в своем желании сделать мир неудобным.
— Только не говори, что надеешься искупить часть своей вины, — фыркает Ривай.
На столе в кабинете лежит пачка похоронок, карты и книги вперемешку, в шкафу стоит бутылка крепкого пойла, кресла удобные, на полу мягкий ковер. По крайней мере, раньше был. Здесь даже стола нет.
— Я не надеюсь, — тихо и неожиданно произносит Эрвин.
Ривай стремительно оборачивается.
У Эрвина темные круги под глазами, скулы заострились; на кровати нет ничего похожего на железного командора, там лежит больной и слабый человек, под своим холодным одеялом и под одеялом Ривая, которое тот приволок из собственной спальни.
Будь Эрвин хотя бы вполовину так мягок вчера вечером, толпа бы набросилась и растерзала его на месте, и никто бы не успел ничего сделать.
На самом деле его защищают не мечи, понимает Ривай. Пусть они тоже сделали немало, но самая главная защита Эрвина — не мечи, не оружие и даже не люди, его защищают собственная прямая спина, галстук на шее, идеально чистая рубашка и гладкая прическа.
Больного человека на кровати защищает Эрвин Смит, каким его видят другие.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает Ривай.
— М-м-м, — отвечает Эрвин и кривится. — Кажется, я себя не чувствую.
Ривай фыркает — он понятия не имеет, что именно очкастая вчера вливала Эрвину в глотку,
но кое-что, должно быть, помогло.

* * *

Два месяца назад у Ривая была своя стая.
Это необходимость — если ты хочешь выжить, у тебя должен быть кто-нибудь еще. Человек, который будет стоять за твоей спиной и сделает всё, чтобы она осталась целой. Это можно назвать дружбой, боевой связкой, выгодной сделкой, Ривай не называл это никак. Они просто были его.
Теперь Ривай снова остался один, и это раздражает. Он больше не хочет никого терять.
Ему нужно всё начинать сначала.
В который раз нужно всё начинать сначала, как будто ему снова пятнадцать, он должен выбрать дорогу; на самом деле его выбор не имеет значения, любая из них приведет его в пропасть. На самом деле он уже начал, уже выбрал, теперь с выбором нужно только смириться.

Сегодня его пропасть — вид со стены.
Эрвин поправился за два дня, и это были два идеальных дня, он всё время лежал в постели, и Ривай мог следить за ним сколько угодно. Никакого открытого пространства, никаких больших скоплений людей. Сплошное удовольствие.
— Что ты предлагаешь? — уточняет Ривай.
Эрвин шагает чуть впереди — его спина открыта для удара, Ривай здесь, как и обычно, для того чтобы этого не допустить.
— Пора перестать делать вид, что ничего не происходит. Устроим охоту на живца? — предлагает Эрвин, оборачиваясь на секунду, в морщинках его глаз скрывается едва заметное лукавство. — При свидетелях.
Эрвин Смит умеет распределять задачи, умеет жертвовать одним, чтобы спасти сотню, умеет ставить на кон себя — и с последним справляется лучше всего.
— М-м-м, — отвечает Ривай, не находя слов.
— Будет весело.
— У тебя ведь уже есть план, да?
Эрвин подходит к самому краю стены и смотрит. Красный провал солнца поднимается над горизонтом, ослепляя.
— Я хочу жить, Ривай. Очень хочу. Прошу тебя об этом помнить, я не самоубийца.
— Я помню.
Эрвин кивает.
— Тогда ты знаешь, что иногда можно рискнуть.

Чертов Эрвин Смит и его идеи, которым нельзя возразить.
Ривай иногда пытается, он готовит короткую емкую речь, собирается со словами и духом, открывает рот и не может выдавить из себя ни слова.
На каждый его аргумент найдется достойное возражение, с доводами разума Эрвин справится играючи — он будет на своем поле. Ривай заранее знает, как именно ему будет отказано, каким тоном, в каких выражениях, Эрвин блестящий дипломат.
Эрвин всегда найдет, что сказать.
— Ты готов? — спрашивает он, повязывая галстук.
Сегодня он без привода, без привычной короткой куртки — он спокоен, преступно безоружен и официален.
Сегодня его кто-нибудь убьет, наверняка.
Сегодня Риваю как никогда хочется сделать это самому, чтобы только не было больше всей этой чертовой суеты.
Охота на живца в исполнении Эрвина выглядит жутко — как и большая часть того, что делает Эрвин.
— Нужно показать, что я не знаю истинной ценности бумаг, дать им повод забрать шкатулки, и только тогда всё закончится, я надеюсь, — шепчет Эрвин, глядя в людское море со спокойным достоинством.
— Поэтому сегодня разведчики получили официальный выходной?
— Именно.
Эрвин довольно улыбается.
Они в огромном зале, который до отказа забит женщинами в пышных платьях, мужчинами в форме, мужчинами в сутанах, мужчинами, которые впятеро толще Ривая и втрое больше Эрвина.
— Больше всего информация о разработках оружия из здесь присутствующих будет интересна Закклею. Кто-нибудь должен меня пристрелить до того, как я к нему подойду, — негромко говорит Эрвин. — Следи за мной.
После чего он отходит, и Ривай чувствует смутную панику, которую живо подавляет. Всё будет хорошо, не о чем переживать.
Эврин целует кисть какой-то симпатичной леди, Эрвин идет по залу, беседуя с людьми, которых он, очевидно, знает, Ривай идет следом, пытаясь держаться на расстоянии и не подходить слишком близко.
Он напряжен до предела, в следующую секунду может случиться всё, что угодно, но Эрвин всё еще идет по залу, и никто не пытается его остановить.
Кто-то пытается протянуть Риваю ладонь для рукопожатия, которую он игнорирует, кто-то дергает его за рукав, Эрвин идет вперед. До Закклея десять ярдов.
Ривай почти безоружен, при нём ни привода, ни мечей, только простой огнестрел, и это не то, что нужно.
— Давай быстрее, — тихо произносит он, до Закклея три ярда, Эрвин совсем рядом, и именно в этот момент всё и происходит.
Слышится легкий хлопок, и Эрвин падает на пол.
Эрвин падает.
Ривай пытается вспомнить задачу — он должен поймать того, кто стрелял.
Эрвин падает. Ривай автоматически идет вперед, ни о чём не думая, он засекает движение сбоку и пытается сообразить, что нужно с ним делать; быстрее; Ривай вспоминает — он должен был поймать стрелка живьем.
Эрвин лежит на полу.
Ривай идет к стрелку, Ривай бежит к стрелку, Ривай валит его на пол, заламывает ему руку и сует пальцы ему в рот, не дает сжать челюсти — на случай капсулы с ядом, как в прошлый раз.
— Умоляй своего бога, чтобы он остался жив.
Стрелок дергается, к Риваю на помощь бросается кто-то из Королевской гвардии.
У стрелка наверняка есть страховка, Ривай не хочет рисковать, поэтому он аккуратно давит на его шею до тех пор, пока тело под ним не замирает.
— Он без сознания, — спокойно говорит Ривай гвардейцу, — и у него капсула с ядом во рту. Проследи, чтобы ее вытащили.
Потом он неторопливо встает и добавляет:
— Прошу меня извинить.
И пробивается сквозь толпу.
Эрвин всё еще лежит без движения.
Риваю кажется, что он не может дышать.
Так было с Изабель, с Фарланом, он больше не может, он не хочет терять кого-то еще. Ривай опускается на колени и осторожно касается запястья. Ничего не происходит, пожалуйста, пусть всё же произойдет, возможно, он просто не заметил, пожалуйста.
Эрвин лежит в кровавой луже, Ривай стоит в ней коленями и ничего не замечает. Он ждет пульс.
А потом Эрвин открывает глаза.
— Он попал в предплечье, — хрипит он, — больно.
— Сукин сын, — говорит Ривай, не отпуская его руку, — сукин ты сын.
Он забыл все другие слова.

* * *

Потом, конечно, начинается то, чего так хотелось Эрвину. Газеты, новости, покушение на Эрвина Смита, у командора нет никаких предположений о личности нападавшего.
Эрвин даже дает интервью.
— Возможно, я слишком молод и неопытен для своей должности, — серьезно говорит он газетчику, — но я работаю над собой.
Ни слова о документах, которые исчезли после памятного дня.
Ни слова о мертвой леди из королевской семьи. Ничего.
Ривай больше не собирается отходить от Эрвина ни на шаг.
И он не отходит. Ему никто не отдает приказа, больше не отдает, он всё делает сам, он спит в спальне Эрвина, он следит за ним на тренировках, во время обеда, он ждет, когда придет следующий, а следующий обязательно придет, а Эрвин ранен. Эрвин пока не может двигаться как раньше.
Теперь Эрвина не защитит рубашка, прическа, галстук и прямая спина — момент слабости на публике ему не простят; если это можно считать слабостью, конечно. Эрвин строит репутацию заново, он учится, он привыкает к новому статусу, он больше не железный человек.

И теперь его защищает Ривай.

@темы: фик, Shingeki no Kyojin, online

---

не собирался этой зимой никуда идти, но пришла Aileine, и как-то так получилось, что я оказался в команде. и хорошо, что оказался, славно поиграли в итоге. то есть фандом был какабычна, но я все равно уже почти к нему привык.
в целом очень додали фидбека - и со знаком плюс, и со знаком минус, и смайликами, и простынями под текстом, и в комсоо, и уже в выкладке. было приятно, ничего не могу сказать.
читатель - это зеркало текста, только по нему можно определить какие моменты вышли удачными, а какие нет, и здорово, когда читатель отзывчивый и готов рассказать о своих впечатлениях, какими бы они ни были.

дали в команде пару плашечек, я скоро начну их на все тексты по шингекам вешать, потому что, ну, отражают же.





а вообще надо будет еще как-нибудь куда-нибудь сходить, кажется, мне действительно понравилось.

@темы: Shingeki no Kyojin, online

---

несколько дней назад начал перечитывать хайкью - фест же, бб же, самое время.
страшный заряд хорошего настроения, всех хочется прижать к широкой груди.

кагехины чудесные, лучше всего о них сказал ойкава в диалоге с кагеямой " не заблуждайся, тот, кто инициирует атаки, это хината, а не ты". и он знает о чем говорит, связующий может только отдать пас, он может быть каким угодно гениальным, но забивать мяч при этом всегда будет кто-то другой. мне безумно нравится как хината и из кагеямы, и себя выжимает максимум, не дает ни малейших поблажек, и кагеяма ведется, ведется же как мальчишка, хотя почему как, он и есть
они такие азартные, такие ладные, такие крепко спаянные, глаз на них отдыхает.

в этот раз почему-то зацепила фраза о том, что ойкава не гений. я смотрю на его матчи с карасуно и совершенно этому не верю.
ойкава - гений. он работает над собой с адским упорством, он вытаскивает из своей команды больше, чем смог бы на его месте любой другой, а еще есть в нем жуткая червоточина, которая не дает ему побеждать. все, что ойкава делает, он делает рывками, неравномерно, у него постоянно то пропасти, то вершины, и никак не получается войти в размеренный ударный ритм. он провоцирует, делает ошибки, злится - хотя кто бы на его месте не злился? - и не дает себе отдохнуть, отдышаться и расслабиться по-настоящему.
не могу смотреть на него спокойно, все время с ним что-нибудь хочется сделать, то ли в пледик завернуть, то ли отправить на прием к хорошему психоаналитику.

еще внимательно смотрю на ноги. на вот эти:



и вот эти:



на вторые больше, но пока не определился с кем.

куроо предсказуемо хорош, кенма в аниме нравится мне меньше, там слишком, э, томная озвучка, такое ощущение, что он постоянно боится сказать больше необходимого, а в манге ничего, славный, слегка асоциальный задрот.

а в целом фурудате просто охренительно расставляет акценты. хоррор в его исполнении был бы ценным, на отдельные фреймы хочется любоваться часами. понимаю, что рисовка лиц может казаться кому-то несимпатичной, но тени, позы, анатомия, роскошно же. до онгоинга все еще не дочитал, растягиваю удовольствие, постоянно хочется еще.

@темы: online, Haikyuu!

---

шингеки, 67.

о хорошем, на обложке 16 тома восхитительно красивая хистория:



в главе она охуенная, растет девочка, это здорово.
с ханджи все в порядке - и это здорово тоже, у меня за нее болит сердце. нюансы ее отношений с эрвином радуют меня все сильнее - вокруг пиздец, ад и революции, с миром происходит какой-то ебаный стыд, ханджи с неизменной долей похуизма говорит "привет, эрвин" и машет ему рукой. приятно смотреть

эрен в этой главе возмутительно хорош - черный свитер и шифтерские отметины ему положительно к лицу. наконец-то с него сняли цели, теперь бы еще снять роль жертвенного агнца, которую исаяма время от времени задумчиво на него примеряет. роль не клеится, эрен смотрится в ней нелепо, но исаяма не сдается; зря; эрену можно найти гораздо лучшее, а главное более функциональное применение.

хорошая глава, додали всех.

и сразу о плохом - сходил посмотреть заявки на кинках. ну чота ну как-то не так. ничего интересного для себя не нашел.

@темы: Shingeki no Kyojin, online

---

пока хз что и как получится с участием, но баннеры очень клевые

@темы: Kuroko no Basuke, online

---

избранное в красках и с удовольствием рассказывает мне как именно тэрон эджертон смотрит на губы колина ферта - я наблюдаю за оргией с отстраненным интересом, у меня не горит ладно, хорошо, горит, но не слишком сильно по крайней мере дно еще очень далеко но выглядит лента избранного весьма занятно.

мне этот фильм кажется в некотором смысле феноменом - потому что, блядь, ничто не предвещало.
вот агенты анкл, которые планируются летом - это безусловно идеальная площадка для мультифандомного воя и страстного капслока, уже на стадии трейлера видно как это будет, с кем, сколько раз и как долго.
а в кингсменах полыхнуло фактически на ровном месте - если можно считать зонт колина ферта ровным местом, разумеется потому что зонт был ничего так, колин ферт тоже.

хожу и рассказываю людям в скайпе про кроссоверы, люди смотрят на меня с вежливым недоумением, ценность очков и галстуков, правда, никто не отрицает.

кстати о галстуках, сдержанно отношусь к мурасакибаре, но костюм и хвост все делают лучше:



смутно хочется дописать в конце что-то вроде слава сатане, но пока вроде бы держусь, на фест выполнять заявки не пошел, эггзи в халате сэра галахэда и в доме сэра галахэда не запостил, так что все вроде бы хорошо.
но тег на всякий случай заведу

@темы: Kuroko no Basuke, online, Kingsman

---

шингеки снова стали болезненно актуальны.

узнал о себе кое-что - оказывается я не могу писать по этому фандому слэшное порно. абсолютно, никак, когда я пытаюсь отволочь эрвина в кровать во мне все протестует. вот, допустим, ривай заходит, вот закрывает дверь на ключ, вот подходит ближе; атмосфера почти то, что надо, но тут эрвин поднимает на него глаза - красные, как у меня после выкладок - и ривай, как предельно ответственный человек, идет его спать.
все абсолютно асексуально и как-то даже не до того.
с эреном проще, все вообще становится проще, когда в постели есть хотя бы один настойчивый и сексуально озабоченный подросток.
плохо, когда вместо этого в ней два серьезных озабоченных делами контрл-фрика. даже алкоголь на это дело положительно не влияет - я проверял
да и не за сексуальное взаимодействие я их люблю, а за то, как они вместе идут прямиком в пиздец, плечо в плечо, не отставая друг от друга ни на шаг; разве может быть что-то лучше? уж точно не секс.

кстати о подростках - все-таки перетащу к себе обложку пятнадцатого тома, пусть лежит, я иногда на на нее любуюсь:



соскучился, хочу его в пледик и в джен, и пусть там сидит.

@темы: Shingeki no Kyojin, online

---

я уже успел заметить, что фестивали персонажей не самый удобный для меня формат, но пусть будет под рукой, вдруг в этот раз что-нибудь адекватное получится:

код

<div align="center"><a href="http://haikyuu-fest.diary.ru/"><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/3/1/0/3310265/82588646.png"></a></div>

@темы: online, Haikyuu!

---

не в обзоры

аокисе самого любимого и правильного вида, так с ним и нужно

@темы: Kuroko no Basuke, online

---

лучший, наверное, арт с ними

эрвин, найл, майк

@темы: Shingeki no Kyojin, online

---

Kingsman: The Secret Service || Invincible

надеюсь это в последний раз, а потом меня отпустит
вижу в лентах разительное единодушие - лучший фильм этой зимы, резня, очки, костюмы, чашечка послеобеденного чаю и слава сатане; кинопоиск говорит, что рейтинг среди российских кинокритиков сто процентов - мелочь, а приятно; вспомнилось, когда фильм закончился, зрители в кинотеатре начали аплодировать - признаться я тоже не удержался.
и когда пустили сцену после титров, весь зал замер в едином порыве, никто не вышел за дверь.
я хочу когда-нибудь научиться писать так, как мэттью вон снимает

под катом все то лучшее, что было в этом фильме, всего за две минуты. ну хорошо, не все, но главное, что отлично отражает суть

@темы: видео, online, Kingsman

---

вышел из дежурки с цитатой: с-н верен себе: то охуенчик, то хуйня; вышел потому что, блин, никто лучше меня не знает, насколько точно это отражает суть правда я считаю, что охуенчик все-таки две трети выложенного в свободный доступ, а не половина

ламурмуры заняли заслуженное третье месте, и это здорово, господи, пейринг без единого совместного фрейма в манге же, не знаю как так получилось, но люблю их не могу
и у него была лучшая команда
один фик сразу перетащу сюда, пусть лежит, его я люблю, остальные попозже, мне пока неловко на них смотреть

Название: В небо
Автор: Саймон (который все еще дженовик)
Бета: Аурум, Кристал
Тема: AU/кроссовер
Размер: миди, ~6500 слов
Пейринг/Персонажи: Ниджимура Шузо/Химуро Тацуя, Алекс
Категория: слэш
Жанр: AU, романс, флафф
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: Все права принадлежат Фуджимаки Тадатоши

— Я принес мясо, — говорит Шузо, поднимая пакет с говядиной.
— Самое время, — бурчит Мурасакибара, оглядываясь на стол. Там стоит пара бутылок с красным вином, а вокруг них теснятся десятки тарелок с закусками, салатами, пара вазочек с мандаринами и яблоками, всё очень европейское, и нет ничего похожего на барбекю.
— Довольно сдержанно, — Шузо отдает мясо, снимает с себя куртку и проходит вглубь комнаты.
— Дай-чан на диете, — улыбается Момои. — Здравствуйте, Ниджимура-сан.
— Мне нельзя ни пить, ни жрать, ни секса, — ворчит Аомине, глядя в свою тарелку с рисом и парой брокколи.
— Не начинай, — Момои закатывает глаза, забирает у Мурасакибары мясо и уходит с ним на кухню.
Вид у Аомине делается одновременно голодный и несчастный.
Шузо идет в ванную комнату, неторопливо моет руки, вытирает их бумажным полотенцем и смотрит в огромное зеркало, которые, кажется, с каждым его приездом становится всё больше.
Стильный ремонт в западном стиле, французское шампанское, Момои в дорогом на вид вечернем платье и пушистых домашних тапочках, всё такое родное и привычное — отчего Шузо не мог приехать раньше?
— Ниджимура-сан, поторопитесь! — кричит ему Момои, и Шузо кидает последний взгляд в зеркало, отворачивается и выходит из ванной как раз вовремя, чтобы успеть открыть входную дверь.
— Блин, ну и холодина, — бурчит Кагами, вваливаясь в коридор и стряхивая с себя хлопья снега. — Привет всем.
Гостиная отвечает ему шумно и громогласно — Кагами все рады, но вылезать из-под теплого котацу, единственной дани традициям в этой квартире, никто не торопится.
— Надеюсь, мы не опоздали, — Куроко выглядывает из-за спины Кагами и смотрит вопросительно.
— Я сам только что пришел. Теперь вроде все?
Кагами качает головой и на секунду выглядывает за дверь.
— Тацуя, давай быстрее! — орет он и сразу возвращается обратно в тепло, греет покрасневшие пальцы дыханием.
— Тацуя? — Шузо приподнимает брови.
— Ага, мой друг. Тоже играет в баскетбол, — в голосе Кагами слышится смутная гордость, и Шузо кивает — друг так друг, игрок так игрок, почему бы и нет, всё равно Мидорима наверняка притащил своего мелкого распасовщика, почему бы Кагами не сделать что-нибудь в таком же роде?
— Закроете потом дверь на ключ.
— Ниджимура-сан, вам подойдет котацу, или нам лучше пересесть за другой стол? — спрашивает Момои, выходя из кухни с большим подносом в руках — на нём пара тарелок с мясной нарезкой, десяток огромных крабов, наверняка прямиком с Хоккайдо, и Шузо с удовольствием пропустил бы вопрос мимо ушей, но это было бы слишком откровенно.
— Котацу подойдет, — отвечает он ровно, подходит к столу и садится между Кисе и только что подошедшим Акаши — по крайней мере, никто из них не станет задавать вопросов.
Мелкий распасовщик Мидоримы — надо же, с ним Шузо угадал — вьется вокруг Мидоримы, Аомине с тоской смотрит в свою тарелку, Мурасакибара, должно быть, на кухне, разбирается с мясом — Шузо принес четыре килограмма настоящей мраморной говядины, там есть с чем разобраться. Все при деле.
— Как подопечные? — неожиданно спрашивает Аомине, отвлекаясь от своей тарелки. Это было подло, с его стороны Шузо подвоха не ждал.
— Они все маленькие засранцы, — фыркает он.
— Ты же любишь детей, — напоминает Кисе.
— Да, пока мне не приходится видеть их пятьдесят часов в неделю.
Шузо пожимает плечами и старается устроиться поудобнее — нога не болит, ничего такого, но тянущее ощущение не оставляет его в покое ни на секунду.
— Не скучаешь?
Шузо поворачивается к Кисе и смотрит на него внимательно, глаза у Кисе — понимающие и хитрые.
— Ну ты и засранец, — с облегчением заявляет Шузо, тянется, чтобы растрепать ладонью свежую укладку, но в последний момент сдерживается и толкает Кисе в плечо.
— Твоя кислая физиономия испортила бы вечер.
Кисе фыркает, расслабляется, Аомине смотрит на них с величайшим подозрением, но ничего не говорит. Акаши тоже молчит, он просто внимательно слушает и, не стоит сомневаться, запоминает каждое слово.
— Мальчики, не ссорьтесь, — предлагает Момои, расставляя тарелки.
Мальчики переглядываются и не ссорятся.
— Ты отлично выглядишь, — говорит Шузо, глядя, как очерчивает ее бедра гладкий красный шелк; на самом деле Момои выглядит восхитительно, ошеломляюще, и держится так, будто впереди долгий светский раут, и она его королева, и даже пушистые тапочки ее не портят, ее вообще ничего не портит.
Момои едва заметно краснеет, Шузо улыбается, здесь ей редко делают комплименты, и это огромное упущение.
Стоит исправлять его почаще.
Кагами вваливается в комнату, заполняя собой всё пространство, и в гостиной тут же становится слишком мало места.
— Могли бы и встретить, — ворчит он, пока Куроко подходит к столу и садится рядом с Аомине. С другой стороны от Аомине будет сидеть Момои, и Шузо готов поспорить, ни единого кусочка мяса Аомине сегодня не достанется — ему нельзя жирного, соленого и сладкого, зато можно брокколи, а значит, он будет есть брокколи.
— Заговор, — понимающе бурчит Аомине.
— Ты расскажешь, — отмахивается Кагами и садится поближе к Куроко.
— Никто не хочет нас познакомить? — спрашивает мелкий распасовщик — Шузо видит его пятый раз в своей жизни и никак не может запомнить его фамилию, вроде бы его зовут Такао или Такео, черт его знает.
— Да, — кивает Кагами. — Все, это Химуро Тацуя, мой лучший друг, Тацуя, иди сюда, не стой, потом со всеми познакомишься, их слишком много.
Тацуя — теперь Шузо его наконец замечает, до этого ничего, кроме Кагами, в коридоре невозможно было рассмотреть — тут же спокойно улыбается и подходит к столу, сдержанным кивком обозначая приветствие.
— Он американец.
В голосе Кагами звучит неприкрытая гордость, и вот теперь Шузо действительно становится интересно — черты лица у Тацуи откровенно японские.
— Добро пожаловать, — говорит Кисе.
— Надеюсь, мы с вами познакомимся в процессе, — отвечает Тацуя и подходит к столу.
Акцент едва заметен, и голос у него приятный.
— Такао, помолчи, — доносится до Шузо сдержанный голос с другой половины стола, и теперь он хотя бы точно знает, как зовут всех присутствующих, Такао — стоит запомнить.
— Мук-кун сказал, что будет занят со стейком еще где-то полчаса, но в остальном всё готово, — говорит Момои.
— Вы, должно быть, Момои-сан? — спрашивает Тацуя и, когда Момои протягивает ему руку, касается губами тыльной стороны ее ладони. — Я о вас наслышан.
— Можно Сацуки, если вам так будет удобнее.
— Сацуки, — кивает Тацуя.
— О господи, — ноет Аомине, — мы сегодня сядем есть?
Его никто не слушает, все с одобрением наблюдают за тем, как Момои заливается краской.
Дамский угодник, беззлобно думает Шузо, глядя на Тацую, и неожиданно для себя понимает, что уже видел его прежде, но вспомнить не может.

Через час Мурасакибара заканчивает с мясом — запах из кухни с каждой минутой становится всё более восхитительным, поэтому когда Кисе предлагает им выпить в первый раз, никто не отказывается, даже Аомине поднимает свою кружку с черным чаем.
— За победу, — предлагает Кагами.
В этот раз они взяли второе место на национальных, но это ведь не предел, они могут больше, они сумеют сделать больше, даже если Акаши теперь занимается семейным бизнесом, Кисе окончательно перестал быть баскетболистом и постарался стать актером, а Шузо тренирует мелких засранцев и давно уже не может называться частью команды.
Через два часа от мяса остаются одни воспоминания, Шузо уже чувствует себя немного пьяным, а на кухне оказывается целый ящик шампанского и три бутылки старого виски, который всё равно никто не собирается пить.
Через три часа Кисе находит в своей сумке твистер, Аомине оставляет попытки ускользнуть в ванную с парой крабов, Мидорима чинно со всеми прощается и уходит в одну из многочисленных спальных комнат, а Такао решает, что твистер — это отличная идея.
— Тогда играем, — азартно заявляет Кисе.
Акаши невозмутимо закатывает рукава на белой рубашке и расстегивает две верхних пуговицы.
— Я с вами, — рыкает Аомине и поднимается из-за стола одновременно с Кагами.
Такао становится рядом с ними.
— Приступайте, — говорит Куроко, который явно собирается быть судьей, судя по блеску в глазах.
Момои в платье, для Шузо такие развлечения рискованны, Тацуя, большую часть вечера молча просидевший рядом с Кагами, в игру не торопится, а Мурасакибара занят — он аккуратно очищает мандарины от тонкой оранжевой кожицы и отправляет в рот кисловатые дольки.

К полуночи становится шумно.
Шузо трет пальцами кожаный ремешок на запястье, делает глоток красного вина из чужого бокала и наблюдает.
— Кисе их сделает, — неожиданно произносит Тацуя за его спиной.
— Конечно, сделает, — машинально соглашается Шузо. В твистере Кисе всегда делает всех.
— Не хочешь с ними?
Шузо отворачивается и идет на кухню — ему нужно чего-нибудь выпить.
Тацуя зачем-то идет следом за ним.
— Так что с твистером? — спрашивает он еще раз.
— Мне больше нравится наблюдать.
Шузо седлает один из стульев и достает из ящика бутылку.
— Так можно пропустить всё самое интересное, — неожиданно дружелюбно улыбается Тацуя.
— А ты сам не хочешь?
Тацуя пожимает плечами.
— Мне не хватает гибкости.
Шузо слышится в этой фразе странная неловкость, но ответить ему нечего.
— Давно ты в Японии? — спрашивает он вместо этого.
— Прилетел неделю назад. Тайга позвал, у меня сейчас отпуск, так что...
Тацуя пожимает плечами.
— Налей мне тоже, — неожиданно просит он, когда Шузо наполняет свой бокал.
Шузо кивает.
В гостиную они больше не возвращаются.

— Я отвык от Японии, — говорит Тацуя, притираясь к нему плечом, — здесь всё какое-то другое. Хочу обратно в Лос-Анджелес.
— А мы собирались переехать в Лос-Анджелес, — неожиданно даже для себя признается Шузо. — Еще когда я учился в средней школе. Отца собирались прооперировать в одной из клиник, и... мы немного не успели, так что, в общем, так никуда и не поехали.
— А я собирался лететь следом за Тайгой в Японию.
— Почему тогда остался в Америке?
Тацуя пожимает плечами — его лицо кажется Шузо беззащитным, хочется одновременно отвесить ему подзатыльник и сказать, что всё будет хорошо.
Шузо ничего не делает, только новый глоток.
— Не сложилось, — лаконично признается Тацуя. — Налей еще.
Шузо наливает.
На столе стоит всего три пустых бутылки, а он уже готов рухнуть на постель и проспать там до самого утра, в этой квартире все кровати двуспальные и классные. Коварный дамский напиток.
— Ты сейчас играешь? — спрашивает Шузо, когда разговор вянет — ему почему-то очень хочется услышать ответ.
— Нет.
— Есть... причина?
Конечно, причина есть, причина всегда есть, не стоило спрашивать, а может, Тацуя достаточно пьян, чтобы ответить. Ну, по крайней мере, он сам достаточно пьян, чтобы задать вопрос; может быть, это к лучшему.
— Есть, — кивает Тацуя.
Больше Шузо не спрашивает.
Лучше бы Акаши брал что-нибудь покрепче.
На кухню так никто и не заходит, хотя Шузо думал, что через полчаса наверняка придет Аомине, или Момои, или Кисе, из гостиной доносятся шумные выкрики — твистер в самом разгаре, пару лет назад Шузо и сам в него играл, и часто бывал победителем, и он знает, на что идет игра. Мидорима потому и ушел, у него не очень хорошо обстоят дела с растяжкой, он проигрывает чаще остальных, а Такао нравится загадывать ему желания. И не одному Такао.
— Точно не хочешь к ним? — спрашивает Тацуя.
Шузо не хочет.
Он трет ремешок, откидывается на стуле, думает, что так даже лучше, сейчас никто точно не станет задавать ему вопросов — кроме Тацуи, но Тацую он видит первый и последний раз, а значит, ему можно ответить.
— Хочу, — признается Шузо.
Он залпом допивает бокал, шампанское кажется ему водой, и голова приятно тяжелая, кухня начинает покачиваться, но это ничего.
Это хорошо.
Потом он больше ничего не помнит.

* * *

Утро начинается странно.
Шузо видит над головой смутно знакомый потолок, затылок ломит, завтра выходные — понимает он, и это единственная разумная мысль, которую ему удается поймать.
Через минуту он осознает, что не знает, как сюда попал.
Шузо приподнимается на локтях — кажется, он спал без одежды — окидывает взглядом комнату и видит крепкую, ничем не прикрытую мужскую спину.
С драконом от задницы до лопаток.
Шузо моргает.
Отворачивается.
Вчерашний вечер всё еще кажется ему размытым, но теперь он начинает вспоминать детали. Акаши в расстегнутой рубашке, Момои в красном платье, Аомине на диете, Кагами, который съедает большую часть стейка, Кисе, который смотрит лукавым взглядом, и Химуро Тацуя, который молчит почти всё время, не вмешиваясь в разговор.
Когда Шузо пытается повернуться, он чувствует боль в щиколотке — легкую, тянущую, но всё-таки ощутимую — и холодеет. Кажется, вчера он успел сделать что-то, о чём пожалеет через пару дней.
Дракон шевелится, ведет крылом — Шузо замечает это боковым зрением и сразу поворачивается.
Но Тацуя, а это точно он, не просыпается, только говорит что-то неразборчиво и сразу затихает.
Шузо нужно подумать.
Всё тело наполнено приятной истомой, мышцы едва заметно ноют.
Сегодня Шузо не может думать — вчера, очевидно, тоже не мог, зато смог кое-что другое.
Блядь.
Он поворачивается так, чтобы видеть голую спину и поймать момент пробуждения.
Дракон на спине Тацуи огромен — у него острый хребет, длинный тонкий хвост и всего одно крыло, и его перепонки повторяют едва заметные контуры ребер.
Очень здорово. Интересно, что сказать дракону, когда он проснется.
И нужно ли будет что-то говорить — Шузо не мастер такого рода разговоров, да и вообще не мастер, проще сделать, чем объяснить.
Он лежит в постели еще минут пятнадцать, пытаясь дышать как можно реже, но всё-таки не уходит. Ему интересно, что будет.
Когда лежать без дела ему окончательно надоедает, дракон наконец просыпается. Его крыло прячется в смятые простыни, потом там же скрывается язык, и, наконец, Тацуя поворачивается к Шузо лицом. Совершенно сумасшедшим.
— Доброе утро, — говорит он, взгляд у него дикий, и, кажется, помнит он о вчерашнем не больше самого Шузо. Или, напротив, гораздо больше.
Коварное шампанское.
— Я предлагаю сейчас встать, принять душ, одеться и сделать вид, что мы незнакомы, — предлагает Шузо. — Или мы можем встать, принять душ вместе и сделать вид, что в этом нет ничего особенного.
— Какой из вариантов тебе нравится больше? — интересуется Тацуя.
— Оба дерьмо.
— Ага, я тоже так думаю.
Тацуя осторожно садится на кровати — кажется, ему больно, должно быть, голова, и, о нет, понимает Шузо, не голова, совсем-совсем не голова.
— Надеюсь, всё, что было в этой комнате, останется в этой комнате.
Тон у Тацуи предупреждающий. Шузо зевает, потом кивает — конечно же, всё останется в этой комнате, и конечно же, все будут знать, так или иначе, звукоизоляция в доме неплохая, но не идеальная, а Шузо не умеет трахаться тихо, особенно когда пьян. Ему страшно подумать, каким взглядом на него будет смотреть Акаши, когда он выйдет из этой спальни.
— Я думаю, это уже не имеет никакого значения, — честно признается он. Откидывает одеяло в сторону и спускает ноги на пол.
У него трещит голова, господи, как же всё паршиво и как хочется никогда отсюда не выходить, или сбежать через окно, или хотя бы выпить стакан минералки, может быть, тогда всё станет немного лучше.
Боксеры он находит на полу — и это хороший знак, по крайней мере, он снял их в спальне, а не где-нибудь на кухне.
Рубашка лежит под кроватью, брюки висят на стуле.
Пока Шузо ищет вещи, он чувствует на себе взгляд — Тацуя смотрит, смотрит тяжело, и прямо сейчас оглянуться чертовски сложно.
— Я иду в душ, — вздыхает Тацуя. Заворачивается в простыню и тихо открывает дверь в коридор.
Шузо машет ему рукой, торопливо натягивая боксеры.
Носки он не может отыскать даже после того, как Тацуя заканчивает прятаться в ванной и выходит оттуда, по самые уши упакованный в полотенце.
— Как-то всё это неловко, — признается Шузо.
Он не может застегнуть пуговицы на рубашке, каждый раз, когда пытается их поймать, в голове начинает звенеть, поэтому Шузо сдается. В конце концов, для мужчины главное — трусы и штаны, всё остальное второстепенно.
Тацуя кивает.
— Я думал, вечер с друзьями Тайги пройдет немного не так.
— Я тоже.
После недолгого молчания Шузо добавляет:
— Я пойду.
— Конечно.
Когда Шузо выходит в коридор, в квартире стоит странная тишина, как будто вся остальная ее часть всё еще спит.
Шузо не проверяет, он быстро влезает в ботинки, накидывает на плечи куртку, открывает двери и вылетает в подъезд. Почти бегом спускается по ступенькам — щиколотка ноет, но об этом можно будет подумать и позже.

* * *

У Шузо на запястье таймер — маленькая бомба с часовым механизмом, она отсчитывает его время, когда всё становится более-менее хорошо, и замирает, когда жизнь летит в тартарары.
Сейчас стрелки замерли, даже секундная ползет отвратительно медленно.
Мальчишки выходят из раздевалки около семи вечера, а Шузо всё еще сидит над графиком тренировок и делает вид, что всё в порядке, хотя на него никто не смотрит.
Его хватает всего на несколько минут. После этого он тянется к своей сумке, вытаскивает из нее свежий снимок и смотрит.
Ничего интересного.
Снимок практически ничем не отличается от предыдущего, никакой отрицательной динамики.
Шузо закрывает глаза и потягивается — приятный вечер пятницы и чуть менее приятное утро субботы остались с ним разве что в виде воспоминаний, зато последних всё больше. Они уже четвертый день выстраиваются в стыдную жаркую цепочку, и Шузо знает точно, что завтра вспомнит что-то еще — память возвращается к нему во сне, прокручивая воспоминания еще раз, и еще, как будто самого факта случившегося было мало.
Телефон начинает звонить, когда Шузо закидывает снимок в сумку и начинает вертеться на стуле — ему скучно, невыносимо скучно, но дома будет еще и одиноко, так что лучше стул.
— Да, — говорит он, поднимая трубку. И слышит голос, который теперь не забудет никогда:
— Здравствуй, Шу.
Шузо сглатывает.
— Привет.
— Не хочешь встретиться? Я смогу подъехать к тебе домой через полчаса.
— Да, — произносит Шузо, прежде чем успевает осмыслить суть. — Да, приезжай.
Тацуя молчит в трубку — может быть, удивлен поспешностью, а может, больше не знает, что сказать.
— Я скоро буду, — Шузо заполняет паузу своим голосом и нажимает отбой.
Секундная стрелка только что сделала гигантский скачок, а до работы он обычно добирается не меньше часа, и точно не успеет за тридцать минут; мысль он заканчивает, уже спихивая все расчеты в рюкзак и засовывая телефон в карман.

Он успевает.
— Ты явно очень торопился, — медленно проговаривает Тацуя.
— Ты даже не представляешь, — откровенно признается Шузо.
Ничего не болит, но сердце бьется загнанно — и чего он так бежал, вот же он, Тацуя, стоит и ждет, и еще пару минут подождал бы, ничего страшного бы не случилось.
Когда Шузо подносит ключ к замку, у него дрожат руки.
— Проходи.
Тацуя входит с видом человека, которому абсолютно не требуется чужое разрешение.
Сегодня он выглядит совсем не так, как в пятницу — тогда он был в кроссовках и старой ветровке, сегодня он в длинном пальто, черных брюках, и на лице ни следа растерянности. Тацуя улыбчивый, открытый и предельно официально-деловой.
Возможно, он всё-таки приехал не трахаться.
Или нет.
Шузо раздевается, опирается о тумбочку и ждет, пока Тацуя закончит развязывать свой невыносимо лощеный бежевый шарфик. Количеством брендовых вещей на себе он напоминает Кисе.
— Пойдем на кухню, — зовет Шузо, когда Тацуя остается в брюках и темной водолазке. — Расскажешь, что хотел.
У Шузо есть чай, кофе, какао — на случай, если приедет кто-то из мелких, а еще где-то в холодильнике стоит упаковка пива и пакет с яблочным соком.
— Будешь что-то пить?
Тацуя качает головой, потом открывает рот, чтобы начать разговор, и снова его закрывает.
— Что случилось? — спрашивает Шузо резче, чем собирался.
Тацуя смотрит на него темными глазами и молчит.
А ведь он достал у Кагами мой адрес, внезапно понимает Шузо. И адрес, и телефон, и рабочее расписание. Для чего, интересно?
— Слушай, давай ты не будешь молчать, а просто сразу скажешь как есть.
— У меня к тебе просьба, Шу, — собирается с духом Тацуя.
Шузо правда интересно, в чём именно она заключается, и он даже заторможенно кивает, пытаясь вспомнить, почему он Шу — вспомнить не получается, видимо, это один из тех моментов вечера пятницы, которые будет помнить только Тацуя.
Когда он открывает рот для вопроса, секундная стрелка неожиданно дергает за собой минутную, и время делает рывок вперед, а Шузо — назад, он оказывается прижатым к подоконнику, и глаза, которыми Тацуя смотрит, можно было бы назвать элементом грязной игры; к счастью, Шузо не против.
Он расслабляется, запускает ладонь в волосы Тацуи и тянет того на себя, позволяя делать всё, что захочется.
Тацуя делает.
Тацуя медленно проводит языком по его нижней губе, не закрывая глаз, и Шузо не закрывает тоже. Зрачки у Тацуи огромные, на всю радужку, и это завораживает; поцелуй выходит медленным и голодным, Шузо чувствует ладони на своей заднице, но не пытается вырваться, он заворожен, у него всё отлично, не за этим ли он сюда ехал, в конце концов?
До спальни они добираются быстро — Шузо ведет, по дороге он стаскивает с Тацуи его водолазку и с удовольствием кидает ее в сторону кресла, Тацуя в отместку кусает его за губу, и это неожиданно возбуждает.
— Ты точно этого хотел? — спрашивает Шузо, задыхаясь, когда Тацуя роняет его на кровать и садится сверху на его бедра.
Тацуя вместо ответа прихватывает зубами его подбородок и трется всем телом — у него светлая гладкая кожа без единого волоска, по крайней мере, на груди; дракон — вспоминает Шузо — нужно будет его потрогать; и тут же забывает снова.
Тацуя ловко выворачивается из брюк и нижнего белья, достает из заднего кармана тюбик смазки.
— Давай помогу, — улыбается Шузо, сползая ниже.
Он вспоминает, что раньше ему нравился такой секс — быстрый и жадный, член у Тацуи аккуратный и розовый, с налитой блестящей головкой, его хочется попробовать на вкус, и Шузо ни в чём себе не отказывает, он сжимает ягодицы Тацуи, притягивает его ближе и пробует. Сперва осторожно проводит по стволу языком, потом губами сдвигает крайнюю плоть и облизывает головку; последний раз он видел чужой член в таком ракурсе пять лет назад, и неожиданно от этой мысли его накрывает волна возбуждения.
Тацуя быстро смазывает собственные пальцы и всё делает сам, о, и как делает, Шузо с удовольствием сделал бы всё вместо него, но он безнадежно занят, он заглатывает до основания гладкий член, дразнит языком уздечку и слушает, как Тацуя хрипло стонет и как меняется его дыхание, если погладить спину, шлепнуть его по ягодицам или пощекотать яички.
Выходит очень увлекательно.
— Я сейчас кончу, — с трудом сообщает Тацуя и тут же оказывается снизу.
— Как ты хочешь?
Тацуя становится на четвереньки, Шузо торопится расстегнуть ширинку и вытащить член.
Дракон и в самом деле огромен, в первый раз было не совсем до того, сейчас тоже хочется другого, и Шузо машинально смазывает себя, раздвигает ягодицы Тацуи, растягивает членом узкую дырку, двигается плавно и неглубоко, вслушиваясь в дыхание, контролируя каждое движение; дракон завораживает его, как заворожил зрачок во всю радужку несколько минут назад.
Когда Тацуя хрипит и кончает, Шузо всё еще двигается внутри него, гладит пальцами плавные линии, вычерчивает крыло и шею, толкается внутрь, несмотря на сопротивление тела, и замирает, только когда Тацуя поворачивается к нему лицом, откидывает со лба взмокшую челку и жалким голосом просит:
— Вытащи.
Тогда Шузо срывается в оргазм и целую минуту ни черта не соображает, накрывая Тацую своим телом.
— Блядь.
Тацуя согласно кивает.
— Когда будет следующий раз, я хочу видеть твое лицо, — резко говорит Шузо.
Чертова татуировка отобрала половину удовольствия от процесса.
Еще через минуту Шузо чувствует себя достаточно пришедшим в себя, чтобы спросить:
— Так а что ты хотел, когда говорил о просьбе? Явно не секс.
Тацуя хохочет, потом его голос срывается и снова становится слабым.
— Я хотел попроситься к тебе на тренировку.
И это совершенно не то, что Шузо надеялся от него услышать.

* * *

У Тацуи тоже есть таймер — его часовая бомба выглядит как темная сетка, опоясывающая правую кисть, и нет ни цифр, ни стрелок, и Тацуя никогда не узнает, закончился ли отсчет, если не будет раз за разом делать рентген.
— Неудачно получилось, — признается он, потирая руку.
Шузо думает, что успел переспать с ним дважды, но изуродованную ладонь не заметил ни в первый, ни во второй раз.
Чудеса избирательного зрения.
— Так получилось, уже ничего не сделаешь, теперь я жду, когда рука хотя бы частично вернет себе подвижность.
— Что говорят врачи?
Тацуя закатывает глаза.
— Что в их сфере нет никаких проблем.
Шузо быстро схватывает суть.
— А в какой тогда есть?
— В психологической, — цедит Тацуя сквозь зубы.
Шузо поднимает руки в примирительном жесте, он не собирается кричать и не собирается учить никого жизни, стены, которые существуют в голове, иной раз бывают реальнее настоящих.
— Что требуется от меня?
— Спроси у Тайги, это была его идея.
— Познакомить тебя с детьми?
— Познакомить меня с тобой, — многозначительно отвечает Тацуя.
— О.
В принципе, в этом есть свой резон — почему бы не познакомить одного инвалида с другим, разве не может из этого получиться что-нибудь стоящее?
Шузо вздыхает и подвигает к себе чай.
Даже таймер Тацуи выглядит сексуально — ему идут шрамы, как идет светлый шарф, пальто и ботинки.
— Но ты всё-таки хочешь попробовать съездить ко мне на работу, я правильно понимаю?
— Да, было бы здорово.
— Я работаю с мелкими, — предупреждает Шузо.
— Мне подходит.
— Тогда завтра поедем, если захочешь.
Тацуя решает, что завтра поездка будет очень кстати.

Он не уходит, когда они заканчивают пить чай, не уходит, когда время переваливает за полночь, Тацуя вообще не собирается уходить.
Шузо его не выгоняет.
Он достает пару банок пива, протягивает ему одну и говорит:
— Я попал в аварию, когда вел мотоцикл. И очень повезло, что пострадала только нога.
«Хонде», к примеру, повезло гораздо меньше.
— Ясно.
— Главное, что я всё-таки остался жив, — отмахивается Шузо, салютуя банкой пива.
— Да, пожалуй, — соглашается Тацуя.
Шузо провел в больнице почти два месяца и обещал себе, что после этого начнет жить по-другому; и нельзя сказать, что он не старался, но не вышло, ничего у него не вышло.
Шузо был из тех людей, которые не думают, прежде чем сделать, они кидаются с головой в самый глубокий омут, а потом выплывают оттуда с мучительно тяжелой похмельной головой и незнакомым телом под боком; и от этого паршиво, конечно, но лучше тех последствий, которые случились в его спальне сегодня вечером, тоже ничего быть не может.
— Оставайся на ночь, — легко предлагает Шузо.
И Тацуя легко соглашается.

* * *

— Что будем делать? — шепотом спрашивает его Тацуя.
Шузо окидывает его оценивающим взглядом, и в голову приходит дурацкая идея.
— Становись в строй, — командует он.
— Ты серьезно?
— Более чем. Давай, становись.
Тацуя смотрит на него зло, но слушается.
— Сенсей! — зовет его Горо.
— Я слушаю.
— Он сегодня будет заниматься вместе с нами?
— Совершенно верно, — кивает Шузо, весело глядя на Тацую. — Загоняйте его как следует.
Мелкие смотрят на Тацую с предвкушением.
Шузо не дает никому поблажек, как не давал их сегодня утром, когда стаскивал с Тацуи теплое одеяло, а потом стаскивал с кровати самого Тацую.
Человек, который приходит в спортзал, не должен лелеять жалость к себе, здесь он должен работать, и работать как следует — над своей техникой, телом и волей.
Тацуя смотрит на него мстительно.
Шузо почему-то кажется, что это хороший знак, ему смутно кажется, что раньше такой взгляд был обещанием отличного секса, но последний раз такой взгляд он ловил пять лет назад, может быть, сейчас всё изменилось, как знать?
Тацуя бежит кросс наравне с командой, прыгает вместе с ними, разминается вместе с ними, рукой он почти не работает, но на этом Шузо и не настаивает.
К концу тренировки команду можно выжимать, и Тацую можно выжимать вместе с ними.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает Шузо, когда мальчишки уходят в раздевалку.
Тацуя загнанно дышит, сидя на скамейке запасных, и отмахивается от него. Потом вдруг поднимает голову, смотрит на него шальными глазами, притягивает к себе за футболку и целует, коротко и жарко.
— Засранец, — фыркает Шузо, отвечая на поцелуй.
Наблюдая за Тацуей в простой белой футболке, он, признаться, тоже разгорячился.
— Не показывай им голую спину, не хочу, чтобы пошел слух, что у нас на тренировках бывают якудза.
Тацуя кивает.
— Они такие живые, — отвечает он невпопад.
Шузо улыбается.
— Я поэтому и работаю здесь.
— Кагами говорил, ты уже не сможешь вернуться в большой баскетбол.
— Скорее всего, нет. Но я уже и не хочу, если честно.
Радостное выражение лица медленно меняется, и теперь Тацуя кажется встревоженным — за ним очень здорово наблюдать, у него удивительно живая мимика.
— Ты просто привык? — осторожно спрашивает Тацуя.
— Мне просто правда здесь нравится. Они еще только учатся, для них это важное время, мне нравится, что я рядом с ними и, если что-то случится, могу им помочь.
— Ты так уверен, что помощь им потребуется?
— Она понадобилась нашей команде в свое время. С ними всё так же. Они подростки, Тацуя. Подросткам всегда требуется помощь.
Тацуя вздыхает и поднимается на ноги.
— Я хочу поехать сегодня к Тайге, если ты не против. Я позвоню.
Шузо кивает — он не против, он будет ждать столько, сколько нужно.

* * *

Он ждет три дня — то есть не ждет, разумеется. Он ходит на работу, гоняет команды по стадиону, возвращается домой позже обычного, пьет исключительно чай и трет ремешок от своей часовой бомбы.
Его бомба выглядит как старые отцовские часы, и стрелки замерли, время замерло вместе с ними. Шузо ждет, и сам себе не может объяснить, чего именно.
Секс хорош, секс с Тацуей, безусловно, хорош, но это не повод замирать над тарелкой с хлопьями и перебирать воспоминания об их встречах, поэтому Шузо ничего такого не делает.
По крайней мере, он очень старается.
Он срывается всего один раз, на третий день.
Шузо набирает номер Кагами, ждет четыре гудка и уже собирается бросить трубку, когда неожиданно слышит его сонный голос.
— Ниджимура? — хрипло спрашивает Кагами.
— Ага, — Шузо кивает, забывая, что его никто не видит. — Хотел кое-что спросить.
— Если ты про Тацую, то я очень рад, что вы поладили, я на это надеялся.
Голос Кагами тут же оживает, и Шузо теряется.
— Заговорщик, — ворчит он, пытаясь подобрать слова.
— Ну, Тацуя больше года своей травмой загоняется, я подумал, ты сможешь вправить ему мозги. Отличная идея, по-моему.
— Я не спорю, — вздыхает Шузо.
Они еще пару минут говорят о прошлой встрече, нужно будет ее повторить, обязательно нужно, скажем, через пару месяцев, перед днем святого Валентина, Шузо со всем соглашается и думает о том, будет Тацуя здесь до февраля месяца или вернется в Америку еще в январе.
— Очень на тебя рассчитываю, — довольно говорит Кагами в конце, и в трубке слышатся короткие гудки, а Шузо еще долго стоит, сжимая трубку в руке.
Чертовы заговорщики, черт, нужно будет не забыть сказать им спасибо — наверняка же Куроко тоже приложил к этой идее руку.

На четвертый день Тацуя приезжает снова.
У Шузо выходной в самом разгаре, в квартире гремят динамики, он не собирается общаться с гостями, но стук в дверь оказывается слишком настойчивым, поэтому Шузо неохотно встает с кровати и идет открывать.
В этот раз Тацуя в обычной куртке, джинсах, он кажется обычным, разве что, может, немного растерянным. Шузо вздыхает и впускает его внутрь.
— Я хочу попробовать, — говорит Тацуя вместо приветствия. Шузо тоже хочет попробовать, он хочет знать наверняка, получится ли у них, сможет ли он поставить Тацую на ноги или всё-таки нет, это вызов его опыту и мастерству, а еще Тацуя просто ему нравится.
Тацуе очень хочется помочь.
Последние несколько дней Шузо, вместо того чтобы следить за своими подопечными на тренировках, думал о Тацуе, который забивает в корзину мощный данк, и это было одновременно и стыдно, и здорово, потому что один раз у него встал.
Неловкая ситуация.
— Хорошо, — просто отвечает Шузо. — Давай попробуем.
Он, конечно, имеет в виду тренировки, но Тацуя неожиданно толкает его к стене, забирается ледяными руками под пижамные штаны, и Шузо шипит:
— Холодно же, блин.
Через минуту он об этом забывает, Тацуя дрочит ему быстро и яростно, без особых изысков, и Шузо отзывается на эту ласку так охотно, как будто никогда не знал ничего лучше.
Он кончает с тихим стоном, пытаясь контролировать голос, музыка всё еще ревет в динамиках, но ему вовсе не хочется, чтобы соседи знали о его личной жизни всё.
— Я не это имел в виду, — замечает Шузо, когда к нему возвращается дыхание, — но было круто. Тебе помочь?
— Я уже, — шепчет Тацуя в ответ.
— Черт, — рыкает Шузо, берет его за руку, закрывает дверь на два замка сразу и тащит его в спальню — им нужно как следует потрахаться. Несколько старательных взрослых заходов, сколько можно притворяться подростками, пора соответствовать возрасту.
Они соответствуют ему всю вторую половину дня — Шузо вспоминает, что долгий тягучий секс он любит ничуть не меньше быстрого, Тацуя узнает об этом впервые, но он явно совсем не против.

* * *

— Никакого баскетбола пока, — строго говорит Шузо. — Только разминка, растяжка, когда ребята будут играть, мы с тобой будем стоять за пределами площадки и наблюдать. Будешь помогать мне судить.
Тацуя кивает.
— Не волнуйся, — со смешком советует Шузо, — тренер будет с тобой нежен.
— Еще посмотрим, кто с кем, — ворчит Тацуя, но успокаивается.
Его вторая тренировка начинается через пятнадцать минут, когда мальчишки выползают из раздевалки и строятся перед Шузо.
Тацуя делает всё вместе с ними — разве что руку он бережет всё так же, но большего от него и не требуется.
Хотя бы на неделю его должно хватить, думает Шузо.
Через неделю он понимает, что ошибается.
Тацуе нравится наблюдать за игрой так же, как нравится это самому Шузо.
Когда дело касается мяча, его глаза загораются, как будто он с трудом удерживается от того, чтобы выйти на площадку, увести мяч и забить свой первый данк за почти два года.
Его нетерпение сродни сексуальному напряжению, которое тут же передается Шузо. В итоге Тацуя не играет в баскетбол, но они трахаются в подсобке, в тренерской, в пустой раздевалке, в какой-то момент Шузо кажется, что секса в его жизни становится слишком много, но потом им подворачивается новый удобный случай, и он понимает, что «секс» и «много» никогда не стоят рядом.
Тацуя выжимает его досуха, Тацуя не дает ему спать по ночам, Тацуя маячит перед ним днем, и тогда уже сам Шузо тащит его за собой в подсобку, это замкнутый круг.

— Рука не болит? — спрашивает он на всякий случай, когда вторая неделя подходит к концу.
О том, что отпуск может оказаться не бесконечным, Тацуя не вспоминает; о том, что однажды ему придется вернуться в Америку — тоже.
Они заняты, в основном, друг другом и немного баскетболом, что может быть лучше?
— Не болит, — тихо отвечает Тацуя, глядя на сетку шрамов.
— А раньше болела?
Тацуя ничего не говорит, всё понятно по его лицу.
— Тогда хорошо, что всё изменилось, — кивает Шузо.
Он думает о том, что, может быть, Тацуе пора включаться в тренировки полностью, но пока ничего не говорит. Шузо пытается дать ему время, чтобы свыкнуться с новыми ощущениями, всё должно проходить естественно.
— Да, — кивает Тацуя, — хорошо.
Он всё еще боится, но с этим ничего нельзя сделать, по крайней мере, Шузо не может, разве что сам Тацуя преодолеет свой страх, справится с ним.
Шузо уже успел изучить все его записи — разумеется, Кагами позаботился о том, чтобы достать всё необходимое. Тацуя абсолютно здоров, он счастливый сукин сын, подвижность вернулась кисти в полном объеме, и это здорово. Может быть, Шузо ему завидует, но только совсем немного.
Просто одним везет чуть больше, чем другим, поэтому одни могут продолжать цепляться за большой спорт, а другие идут передавать знания следующим поколениям, и, черт побери, ведь неизвестно же, кто здесь в большем выигрыше, так?
Хотя, конечно, раньше Шузо зарабатывал немного больше. Четыре года назад ему хватило на отдельную квартиру, два года назад — на новенькую «Хонду», полтора года назад он ее разбил и разбился на ней сам, так что, может быть, деньги тоже не всегда благо.
— Не торопи себя, — говорит он Тацуе.
Тацуя не торопит.

* * *

— Как он? — спрашивает Кагами шепотом, когда Тацуя уходит в спальню.
Шузо пожимает плечами — неделю назад Тацуя перебрался к нему полностью, этот разговор должен был случиться рано или поздно.
— Неплохо, — отвечает он уклончиво.
Тацуя и в самом деле неплох, он возвращается в форму, но всё еще отказывается от игры, хотя Шузо больше не запрещает ему участвовать в дружеских матчах.
Напротив, он был бы рад, но Тацуя не хочет, Тацуя боится, и это нормально.
— Мы скоро уезжаем, — виновато говорит Кагами.
— Да.
Разумеется, Шузо в курсе, их тренировочная программа кошмарна, и большую часть года они проводили раньше где угодно, но только не в комфортном Токио. Раньше Шузо был частью этого цикла, теперь же он абсолютно свободен и не обязан срываться с места только потому, что так захотелось тренеру.
— Удачи, — искренне говорит он.
— Надеюсь, у вас всё будет хорошо? — виновато уточняет Кагами.
Шузо и сам надеется, что будет.
Тацуя ему нравится, нравится чем дальше, тем больше, им комфортно друг с другом, как будто они на одной волне и говорят одним языком.
Как правило, языком секса.
Они всё еще вылезают из постели только по необходимости, Шузо безумно нравится татуировка Тацуи, Тацуе нравится член Шузо, насчет всего остального у Шузо время от времени возникают справедливые сомнения.
Всё идет хорошо.
И будет идти ровно до тех пор, пока Тацуе не станет лучше, и он не решит вернуться назад в Америку.

* * *

Они учатся взаимодействовать друг с другом так быстро, как будто всегда жили вместе в одной квартире. Шузо думает, что Тацуя выйдет из его жизни так же легко, как вошел в нее. Никому из них не придется менять привычек, они просто разъедутся, и, может быть, это будет к лучшему.
Тацуя спит на кровати очень компактно, предпочитает холодный душ любому другому, любит кофе по утрам. Шузо спит на другой половине, не встает позже восьми утра и больше не начинает день с банки безалкогольного пива.
У них отличный секс, они оба не могут играть, хоть и по разным причинам, и уже одного этого достаточно, чтобы проводить рядом больше двадцати часов в сутки.
— Не хочу уезжать, — говорит Тацуя однажды.
— Я тоже не хочу, чтобы ты уезжал, — спокойно отвечает Шузо, заканчивая схему собственных тренировок, — но даже если ты уедешь, у тебя есть мой скайп, мобильный телефон и адрес, в конце концов. Мы в двадцать первом веке, Тацуя.
— Всё равно не хочу.
Шузо смягчается.
— Я просто хочу, чтобы ты понимал, твоя игра и наши с тобой отношения друг с другом никак не связаны, трусливый ты дракон.
Тацуя фыркает, и на этом с разговорами они заканчивают.

* * *

Таймер заканчивает отсчитывать время ровно в середине февраля — Шузо и не надеялся на большее, полтора месяца были пределом мечтаний и ожиданий.
Тацуя начинает мяться на тренировках, отворачивается, когда идет игра.
— Химуро-сан больше не будет с нами заниматься? — осторожно интересуется Горо, глядя на Шузо грустными глазами.
— Будет, — успокаивает его Шузо.
Тацуя отворачивается не потому, что надоело, а потому что ему хочется, нестерпимо хочется принимать участие.
Когда мальчишки уходят в раздевалку, Шузо замечает в Тацуе дрожь, нервную, жаркую, какая бывает, когда сидишь на скамейке запасных.
Тацуя точно больше не может на ней сидеть. Ему нужно просто немного помочь.

— Вставай, — говорит Шузо следующим утром, — сегодня ты играешь.
Утро субботы, никаких тренировок, никаких посторонних, только они вдвоем.
— Ничего не выйдет.
— Ты сможешь.
Тацуя зло мотает головой.
— У меня не получается.
Шузо осторожно берет в ладони его руку и греет дыханием пальцы. Тыльная сторона ладони иссечена темными бугристыми шрамами, кисть красивая, узкая, если присмотреться. Шузо трогает губами выпуклые костяшки, трет большими пальцами тонкую кожу и молчит.
— Я не смогу.
Голос у Тацуи жалкий.
Шузо ни о чём не спрашивает и ничего не говорит. Ему кажется, что он весь горит и краска на лице выдает его с головой.
— Я правда не смогу, — добавляет Тацуя еще тише.
Голос срывается, Шузо отпускает его руку и улыбается.
— Иди сюда, — говорит он самым развязным голосом, на который способен.
Тацуя поднимается на ноги, становится напротив и седлает его колени со зверски голодным видом.
— Так?
— Ага, так, — отвечает Шузо хрипло.
Теперь он горит изнутри.
Шузо осторожно обнимает Тацую и замирает. Он чувствует под тканью футболки рельефные линии, отслеживает их, гладит хребет, ласкает крыло, дракон под его пальцами просыпается, отряхивается от сна, и Тацуя просыпается вместе с ним, он больше не хочет спокойно сидеть, он двигается, ритмично и плавно трется о пах Шузо. Возбуждение острое и жаркое, но Шузо не позволяет сбить себя с толку, он спускается ниже, исследует хвост, который заканчивается на правом бедре Тацуи, и ждет ответ.
— Соглашайся, — просит он тихо.
— Я не уверен, что получится.
Шузо пожимает плечами.
— Всегда можно попробовать еще раз.
Тацуя упорный, он будет пробовать до тех пор, пока не получится как надо.
— Дай себе шанс.
Дракон под его ладонью вздыхает и расслабляется.
— Поехали сегодня в спортзал, — предлагает Шузо. — Я хочу на тебя посмотреть.
— Поехали.

До спортзала они добираются через полтора часа.
Шузо включает свет и кидает Тацуе привезенный с собой мяч.
— Первый шаг самый трудный, — напоминает он, отходя в сторону.
Тацуя кивает.
Он кидает куртку на скамейку запасных, разминает шею, держит мяч обеими руками и внимательно смотрит на кольцо.
— Я боюсь, — с видимым трудом признается Тацуя, сглатывая.
— Я тоже, — улыбается Шузо. — Давай, не жди.
Тацуя смотрит. Он приседает — напрягаются бедра, спина становится жесткой, мяч трижды ударяется о пол, прежде чем Тацуя делает шаг, первый важный шаг, и вот кольцо уже совсем рядом, и Шузо смотрит во все глаза.
Он мог быть на его месте, мог бы сам забить этот данк, первый за последний год, но не хочет быть на месте Тацуи. Шузо тренер, он по эту сторону площадки и останется здесь, может быть, так даже лучше.
Теперь он видит, как это бывает со стороны, когда ноги отрываются от земли с силой, над которой у земного притяжения нет власти.
Тацуя забивает, вколачивает мяч в корзину и на секунду зависает в воздухе.
И что бы с ним ни случилось, даже если он уедет, это не имеет никакого значения, с ним всё будет хорошо — после этого точно будет.

* * *

Дракон взлетает в небо.

@темы: фик, Kuroko no Basuke, online

---

вообще-то я иваой не очень, но здесь не мог не
выражение лица ивайзуми сразу как бы уточняет "а ты чо такой дерзкий, а?"

@темы: online, Haikyuu!

---

обо всем сразу, тезисно.

увидел сегодня в избранном перевод replace V, в очередной раз убежал в ужасе. фаноны, которые вышли из этой новеллы, кажутся мне гораздо симпатичней ее содержимого.

отпв закончились - и тут же текст, над которым я издеваюсь почти полгода, стал похож на э, текст, а не на то, чем он был раньше. во всяком случае на стадии идеи оно уже выглядит внятно. все же пинки и дедлайны совсем не мой стимул.

ни "восхождение юпитер", ни "бердмен", ни "голоса", которые я бы с удовольствием посмотрел в кинотеатре, в наших кинотеатрах не идут. ну и черт с ним, будем ждать мордекая.

добрался до саундтрека кингсменов. оно замечательное, светлое, и сразу хочется сходить в кино еще раз, эх. даже не знаю можно ли его в киеве добыть где-нибудь в оригинале, беглый поиск ничего не дал, а идти второй раз на украинский перевод нет смысла, как бы колоритен он ни был. просто положу это здесь, пусть лежит и радует слух.


Download Take That Get Ready For It for free from pleer.com

@темы: музыка, offline, online, Kingsman

---

потыкал кнопочки в челлендже ванденрейха. кажется, челлендж что-то знает:

@темы: online

---

пока все готовятся идти на пятьдесят оттенков сами знаете чего, мы сходили на "kingsman: секретная служба".
это был пошлый эпатажный фильм с британскими шпионами, в котором оскорбили чувства верующих, гомосексуалистов, парочку венценосных персон и, пожалуй, британских шпионов. мне все очень понравилось
последний раз я с таким удовольствием выходил из кинотеатра после "на грани будущего", но это фильмы несколько разных категорий, о разных вещах, и впечатления тоже разные.
kingsman - это тарантино с легким налетом глянца, исполняет мэттью вон. вы знаете сюжет от начала и до конца, в нем не будет никаких грандиозных открытий или сюрпризов, зато будет море бесстыдного юмора, десятки отрезанных рук, парочка ног, а еще колин ферт, сэмюэль джексон в кепке и рэперском прикиде и до безобразия симпатичное молодое поколение. изумительно хулиганский проект, дайте такого еще

трейлер не отражает, но все равно пусть будет, он местами симпатичный.

@темы: видео, offline, Kingsman

---

с крыжовником все оказалось сложно, любой крыжовник еще на стадии идеи превращается в тройничок, выселить из него кею не представляется возможным, он ведет себя так, как будто в тройничке ему самое место. в итоге вырос сильно быстрокрыжовник, ну и черт с ним.
что выросло, то выросло.

за ебтинг больше спасибо Tivel, а за предыдущий пост я должен спасибо Лейтенатору, меня без ебтинга в люди выпускать можно, но лучше не надо.)

Название: Шесть
Пейринг/Персонажи: Дино/Мукуро, Ромарио
Размер: мини, ~3300 слов
Жанр: романс, элементы хоррора
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Все принадлежит Амано Акире
Саммари: Мукуро никогда не бывает один

— Вставай, — сказал Дино.
Мукуро вздрогнул и открыл глаза.
— Который час? — спросил он хрипло. — И какой сегодня день?
— Сегодня шестое июля, и тебе пора вставать. Поднимайся на ноги, у тебя полно дел.
Не вздумай до меня дотронуться, подумал Мукуро с яростью и с трудом сел на кровати.
Дино нашелся в кресле — он сидел в нём неподвижно, смотрел пристально, и от его спокойного взгляда по спине бежали мурашки. Мукуро по привычке попытался призвать пламя; не вышло; тогда он спустил отвратительно тонкие ноги на пол и выдохнул.
Он был похож на огромного паука — с тонкой полупрозрачной кожей и конечностями, на вид неспособными поддерживать слабое тело.
Дино вылез и кресла, подошел и протянул ему руку. Мукуро ее не заметил, чужие руки ему ни к чему, он справится сам, он всегда справляется сам, в этот раз справится тоже.
Казалось, колени не выдержат его веса — подломятся, хрустнут, заскрипят слабые суставы, но нет, всё получилось как надо.
Мукуро встал и посмотрел Дино прямо в глаза.
Тот кивнул, подошел к окну и отдернул плотную портьеру. Солнечный свет хлынул внутрь, вынуждая прищуриться, Мукуро отвернулся, закрывая на секунду глаза.
Потом посмотрел снова.
Огромный пылающий шар поднимался над лесом, он жег сетчатку, восхитительно настоящий, казалось, можно подойти к окну и потрогать его, но Мукуро не стал; солнце — вспомнил он. Это называется солнце, его нельзя трогать руками.
Давно не видел его своими глазами.
— Много дел, — напомнил Дино. — Я помогу одеться.
— Нет, — прошипел Мукуро.
Дино пожал плечами, размашистым шагом пересек комнату и подошел ко входной двери.
— Тогда сам.
Мукуро кивнул.

Он одевался долго — каждое движение давалось ему с трудом, тело не слушало команд, жалкое, слабое, какого черта его вынуждают это испытывать? Но так нужно — возникала в сознании чужая мысль, тогда Мукуро крепко сжимал челюсти и застегивал пуговицы на рубашке, он больше не знал, что такое моторика, но слово вертелось на языке, и от него несло чем-то кислым.
— Готов? — спросил Дино бесцветным тоном, когда Мукуро вышел из-за двери.
Нет, он не был готов, не то чтобы у него был выбор.
В руках у Дино была трость — аккуратная, черная, с удобным набалдашником.
— Держи.
Мукуро осторожно забрал ее, дерево под кончиками пальцев оказалось теплым и приятным на ощупь.
Он оперся на нее, и тогда держаться на ногах стало немного легче.
— Я отведу тебя в столовую, — Дино улыбнулся и пошел вперед нарочито неспешным шагом.
Он никуда не торопился, подумать только, у Дино Каваллоне больше не нашлось дел, и он решил присматривать за пауками — будить по утрам, одевать и кормить. Неужели не нашел себе занятие получше?
Они дошли до столовой за шесть минут — Мукуро отсчитывал про себя секунды.
Дино отодвинул перед ним стул, Мукуро проглотил возражения и сел, едва подавив стон облегчения.
Короткая прогулка ощущалась им теперь как десяток километров.
Завтрак принес лично Ромарио.
— Приятного аппетита, — сказал он, расставляя тарелки.
Дино молчал — он уже набивал рот едой, названия которой Мукуро не мог вспомнить.
Запах от нее был восхитительный.
Одной ложки чего-то горячего и ароматного оказалось достаточно, чтобы пробудить странное чувство, мучительно сосущее под ложечкой — тогда Мукуро вспомнил, что это называется голодом.
Он съел всю тарелку до последней капли, чтобы через секунду почувствовать на себе довольные перекрестные взгляды — он всё сделал верно; нет, напротив, он сделал то, что от него хотели; пусть так, но теперь ему стало лучше.
Мучительное чувство ушло так же быстро, как появилось.
Дино одобрительно улыбнулся.
— Это хороший знак.
Мукуро отодвинул в сторону остатки своего завтрака и крепко сжал трость.

Его отвели обратно в его комнату, Ромарио оставил ему десяток книг, телефон на случай, если что-то будет нужно, сказал, что если будет необходимость, он принесет ноутбук; зачем, хочет спросить Мукуро, что это.
Он не успел — провалился в сон в тот же момент, когда сел на кровать.
— Начало вроде бы неплохое, — услышал он сквозь серую муть и не узнал голос.

* * *

Не было никакого начала, Мукуро лежал в кровати, чувствуя себя почти мертвым; привычное ему состояние, ничего нового, уж лучше бы ему позволили воспользоваться медиумом или иллюзией, как и раньше, а не вынуждали наблюдать за попытками организма вернуть в себя в строй.
Почему его не забрала Хром, почему не Фран, не Кен и не Чикуса, почему он здесь, в доме, в котором нет своих, зато есть чужие; как долго он должен здесь находиться; на этой мысли он провалился в странное беспамятство. Чувствовал, как к нему подходит кто-то живой, как вливает в него горячее и вкусное, хотел сказать — не трогай, убери руки, но не смог очнуться достаточно, чтобы выговорить хотя бы пару слов.
Потом его, кажется, переодели, уложили в кровать и не тревожили до тех пор, пока уже знакомый голос не произнес:
— Вставай.
Мукуро мгновенно открыл глаза и приподнялся.
— Каваллоне?
Из кресла в углу выбралась тень и подошла к окну.
Свет хлынул внутрь, и Мукуро прищурился, ослепленный на секунды его красотой.
— Завтрак, прогулка, отдых, обед, прогулка, потом сможешь почитать или заняться чем-нибудь другим. Это расписание на сегодня, — сказал Дино, подходя ближе.
— Я не хочу, — отстраненно ответил Мукуро.
— А я не спрашиваю, чего ты хочешь.
Когда он обернулся и сделал шаг навстречу, слабые ноги Мукуро на несколько секунд налились силой, он резко дернулся в сторону, подхватил трость, еще вечером оставленную у кровати, и неожиданно оказался на животе, прижатый к кровати чужим весом.
Мукуро забился, молча и зло, пытаясь его с себя сбросить, и секунду спустя почувствовал, что больше ничего не может сделать.
Сила оставила его, ушла, как вода в пересохшую землю.
— Отпусти, — сказал Мукуро, — отпусти и не смей трогать меня никогда.
И ощутил, как вес, приковавший его к кровати, становится меньше.
— Только не кидайся на меня с тростью.
Тон у Дино был виноватый и примирительный.
— Не стану.
В ту же секунду его отпустили полностью.
— Я не держу тебя здесь насильно, нет нужды так сопротивляться. Ты просто отдыхаешь и набираешься сил, а я должен следить за тем, чтобы ты возвращался в форму.
— Я не могу использовать туман.
— Конечно, — согласился Дино. — Иначе ты не остался бы здесь ни на минуту.
— Конечно.
Мукуро медленно встал с кровати, посмотрел на свои ладони — ломкие и хрупкие, сквозь тонкий слой плоти можно было разглядеть незащищенные птичьи косточки.
Мукуро с трудом поднялся на ноги, не глядя на свое тело, обулся, добрался до окна, задернул портьеру и сделал глубокий свободный вдох. В темноте ему было легче.
Дино сидел на его кровати, спокойный и совершенно безобидный с виду.
— Помочь тебе с ванной?
— Выйди, — сказал Мукуро. — Вернешься через десять минут.
Дино послушно встал и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Вокруг не было ни капли силы — Мукуро не чувствовал ее течения, это было так страшно, как если бы он вдруг лишился зрения, или слуха, или не смог бы больше чувствовать прикосновений.
Раньше поток всегда был внутри него, стоило протянуть руку, и он охотно поддавался сам, послушный его воле.
Теперь не было ничего.
Мукуро закрыл глаза и медленно пошел в ванную комнату — ему нужно было зеркало, нужно было увидеть себя хотя бы один раз.
Зеркало нашлось — оно было огромное, на полстены, и не нужно было снимать с себя шерстяные штаны и рубашку, чтобы разглядеть под ними полукружья ребер, выступающие ключицы и пальцы с болезненно выпуклыми костяшками.
— Ты чудовище, — хмыкнул Мукуро.
Отражение пожало плечами.
У него были темные уставшие глаза, лицо превратилось в череп, едва обтянутый кожей.
Кровавый оттенок радужки с правой стороны прикрывали отросшие волосы.
— Ты не чудовище, — негромко сказал Дино, опираясь плечом о косяк. — Просто многое пережил.
— Я просил ждать за дверью.
— Мне показалось, ты меня звал.
Дино прищурился и сменил позу, теперь он смотрел Мукуро в глаза, и не было в этом взгляде ни снисходительности, ни жалости.
— Ты здесь, потому что меня об этом попросила Хром.
— Моя девочка попросила держать меня взаперти?
— Она попросила дать тебе время восстановиться. Стоит дать возможность, и ты начнешь пользоваться иллюзией, а настоящее тело останется вот таким.
Дино неопределенно махнул рукой в сторону Мукуро и склонил голову набок.
— А я хочу тебе помочь, — произнес он искренним тоном.
Мукуро почувствовал, как губы растягиваются в странном оскале, и сказал раздельно и внятно.
— Мне не нужна помощь. Твоя в том числе.
— Славно. Тогда пойдем отсюда, ты помнишь, сперва завтрак по расписанию.
Он отвернулся, открывая взгляду затылок.
Сделай это, шепнуло что-то внутри. Сделай, и ты сможешь отсюда выйти.
Сделай!
Мукуро отвел взгляд и взял себя в руки, не замечая, как расслабились напряженные до этого плечи Дино.

* * *

Дом пронизывали черные нити, снизу доверху, нити пламени, до которых раньше можно было дотронуться рукой и почувствовать, как они отвечают; туман Мукуро никогда не был просто туманом; туман Мукуро был его кислородом, он забирался в легкие, позволяя дышать, он разгонял кровь по артериям, свиваясь вокруг сердца, он оплетал собой каждую часть тела; он был каждой частью тела; он был Мукуро.
Больше нет.
Там, где раньше была полноводная река, теперь оказалось пусто, чувство потери душило по ночам, выпусти, говорил Мукуро про себя, выпусти меня отсюда, зачем ты меня мучаешь, мне это не нужно.
Потом он замирал, расслабляясь.
Его тело, драгоценное первое физическое тело нуждалось в заботе, которой он никогда не мог ему дать. Если Дино Каваллоне сумеет лучше, то почему бы не дать ему шанс.
Он оставил тебя без силы — шептал голос внутри, — оставил и бросил здесь одного.
Но я не один, думал Мукуро.
А потом всё начиналось по кругу.

Через неделю он не мог думать больше ни о чём, только бы перестало ныть, только бы почувствовать глоток тумана, хотя бы небольшой, даже в Вендикаре не было так — в Вендикаре можно было ускользнуть в любое другое тело, сейчас Мукуро был заперт, в этом доме и внутри себя.

— Выпусти меня отсюда, — прошептал он однажды, когда Дино вошел. — Выпусти, я не стану использовать пламя, мне нужно выйти отсюда хотя бы на минуту.
— Нет.
— Выпусти меня, — прошипел Мукуро. — Выпусти, выпусти, выпусти!
— Нет.

* * *

У Дино Каваллоне не было сердца, сукин сын ничего не собирался делать из того, что не будет ему выгодно. Мукуро собирался его заставить; если сможет, конечно.


Его кормили не меньше четырех раз в день, за неделю Мукуро не увидел никого, кроме Дино и Ромарио. Присутствие их обоих чувствовалось в доме, как нечто чужеродное, как будто дом сам по себе был замкнутой цельной системой, а они пришли извне и теперь нарушали ее идеальную гармонию.
По утрам Дино приходил его будить, обычно за несколько минут до рассвета, он отдергивал портьеру, потом подходил к нему, отдавал трость, которую забирал по вечерам, приносил одежду, предлагал помощь с душем, потом был завтрак и обязательная прогулка после.
Ему предлагали бассейн — нет, черт подери, только через мой труп; спортивный зал — а вот так было гораздо лучше; Дино был рядом с ним почти постоянно. Наблюдал краем глаза, даже когда сидел с ноутбуком, занимался документами, лежал на притащенном из бассейна шезлонге, Мукуро чувствовал себя в фокусе его внимания.
По вечерам Мукуро садился на кровати и слушал, как поют пустые нити пламени. Они вплетались в дом, как будто были с ним одним целым, и дом был вечно голоден, и жрал всех и всё, до чего мог дотянуться.
Мукуро мог бы сказал, что он скучает, ужасно скучает здесь, только он совсем не скучал. Кто бы ни просил Дино Каваллоне оставить его здесь, он оказал Мукуро громадную услугу, напомнив ему, как прекрасен может быть физический мир.

* * *

— Не принимай ванну один, — сказал Дино, пробуя температуру воды. — Дай мне помочь.
Мукуро тряхнул головой и осторожно начал снимать футболку.
— Тогда помоги мне, — улыбнулся он, кидая одежду на пол.
Дино кивнул, подошел ближе, протянул руку и осторожно подобрал его волосы в хвост.
Мукуро разделся самостоятельно, больше не ощущая ни капли стыда, открываясь взгляду, который скользил по его коже, худым бокам, он был тощ, но ничего не поделаешь, какой есть.
Дино подошел и придержал его, пока Мукуро опускался в ванную.
— Она горячая, какое невероятное блаженство, — протянул Мукуро, закрывая глаза.
При свидетелях Дино отчего-то не желал выказывать своего интереса, и уже самому Мукуро становилось интересно, что же такого можно увидеть в тонких косточках, которые можно сломать одним неловким движением.
— Поможешь вымыться? — спросил он мягким тоном — только бы не спугнуть, не нужно, чтобы Дино сейчас рванулся прочь из ванной.
— Конечно, — ответил тот хриплым тоном. Закатил рукава фирменной рубашки, взял мочалку и в самом деле принялся помогать. Он был осторожен, очень осторожен, боялся дотронуться до тела Мукуро, и можно было подумать, что дело в брезгливости, но Мукуро думал иначе.
У Дино горели глаза, горела шея, челюсти были плотно сжаты, он нервничал.
Давай же, не говорил Мукуро, давай, почувствуй, как из-под ног вылетает земля.
Когда Дино закончил, он молча положил мочалку на бортик и прислонился к косяку, ни единым словом не выдавая своего состояния, возбуждения, чего бы то ни было.
— Сукин сын, — сообщил ему Мукуро и нырнул в горячую воду с головой.

* * *

— Вставай, — сказал Дино.
Мукуро вздрогнул и открыл глаза.
— Который час? — спросил он хрипло.
— Скоро рассветет.
— А где я? И что ты здесь делаешь? — спросил Мукуро, с трудом приходя в себя.
Дино сидел в кресле — провал его силуэта темнел, неподвижный и тихий.
— Слежу за тем, чтобы ты остался в живых.
Мукуро повернул голову в его сторону и фыркнул.
— Что со мной может случиться?
— О, — ответил Дино, — ты даже не представляешь. Кажется, тебя нельзя оставлять в одиночестве.
— Я никогда не бываю один, — отмахнулся Мукуро, потягиваясь и чувствуя неожиданную слабость в мышцах. — Так в чём дело?
Дино выбрался из кресла и включил свет.
— Небольшая слабость.
Мукуро оглядел себя — с ним вроде бы всё было в порядке, он выглядел лучше, чем помнил себя в последний раз.
— Есть что-нибудь съедобное?
Дино кивнул и кинул ему трость.
— Я провожу.
Мукуро выбрался из постели, чувствуя, как сводит желудок от голода, и вдруг понял — кроме физического тела он ничего не чувствует.
— Что это за место?
— Моя тайная резиденция, — натянуто улыбнулся Дино, выпуская его за дверь.
На кого она рассчитана, хотел спросить Мукуро. Какую силу должна была держать под контролем?
Дино шел чуть впереди него, и в нём не чувствовалось ни капли пламени.
— Зачем Каваллоне нужна была такая резиденция? — спросил Мукуро с любопытством.
— Ты не хочешь знать.
Несколько минут они шли молча, а потом Дино нерешительно обернулся и спросил:
— Ты помнишь, какой сегодня день?
— Конечно, — с готовностью кивнул Мукуро, — шестое июля.
Дино посмотрел на него странно, но ничего не ответил.

* * *

У Дино были забавные привычки — и сам он был ужасно забавным.
Неуклюжим — он падал с лестниц, сбивал многочисленные вазы, ронял тарелки и кружки, беспомощно улыбался Ромарио, которому приходилось за ним прибирать.
Внимательным — он никогда не выпускал Мукуро из виду, кажется, следил за ним внимательным взглядом, и от него по спине бежали мурашки.
Мукуро должен был правильно питаться, должен был заниматься в спортивном зале, должен был набрать вес и мышечную массу, должен был снова стать похожим на живого человека. Мукуро ничего не имел против, этим пунктам он следовал с удовольствием. Он не мог воспользоваться пламенем, но в этом они с Дино были абсолютно в равном положении, так что всё шло неплохо.
Мукуро наслаждался бездельем целую неделю, прежде чем успел основательно заскучать. Ему здесь откровенно нечем было заняться — он читал старую классику, смотрел фильмы, питался фирменным шоколадом, ему выделили ноутбук, Ромарио баловал его свежей выпечкой — если бы Мукуро мог, он бы просто забрал Ромарио себе; но это было не то.
Хотелось заниматься делом.
Ему никто не звонил и никто не писал — ни Фран, ни Хром, один раз Мукуро слышал, как Дино говорил по телефону с Савадой, но и только.
Они были изолированы от внешнего мира, от мира политики, мира мафии, мира пламени.
— Тебя никто еще не обыскался? — лениво уточнял Мукуро, пока Дино разминал его спину своими, несомненно, божественными руками.
— Нет, — коротко ответил Дино, и Мукуро застонал от удовольствия, когда пальцы надавили на какие-то точки немногим ниже его шеи.
— Еще, детка, пожалуйста, еще, — попросил он.
Даже секс в свое время не делал ему так хорошо.

* * *

— Тебя не беспокоит отсутствие пламени? — спросил Дино где-то через неделю, когда Мукуро вылез из бассейна и взял полотенце.
— С чего бы?
Дино снова посмотрел на него странным взглядом, но не сказал ничего.
А ночью Мукуро накрыло.
Выпусти меня, выпусти, выпусти — выло что-то внутри, и Мукуро молча раскачивался в том самом кресле, которое так нравилось Дино, и ждал, когда всё закончится; а закончилось утром.
Дино пришел, открыл дверь, включил свет, спросил:
— Уже проснулся?
— Да.
— Как ощущения?
— Пока не понял, — признался Мукуро. — Дино?
— Да?
— Что я здесь делаю?
И тот посмотрел на него встревоженным взглядом, но ничего не ответил.

* * *

— Я насчитал троих, — сказал Дино через пару дней, садясь за стол и скрещивая пальцы в нервном жесте. — Один боялся воды и потерять силы, второй не боялся ничего, о тебе мне сложно пока говорить. А сколько вас на самом деле?
Мукуро откинулся на спинку кресла — тело слушалось его всё лучше.
— Какая разница, — сказал он лениво, — это всё еще я. Каждый из нас.
— Что с тобой случилось в Вендикаре?
Мукуро улыбнулся.
— В Вендикаре — ничего.

В Вендикаре с ним действительно ничего не случилось — как будто могло что-то случиться с человеком, который заперт в герметичной колбе. Он мог там подхватить разве что простуду и, может быть, легкую форму шизофрении, но Мукуро предпочитал думать об этом как о способе самовыражения.
Как будто можно было подумать, что он был нормален до Вендикаре.
Как будто не очевидно, что всё самое главное с ним случилось больше десяти лет назад, и теперь нет нужды говорить о последствиях, которых всё равно не исправить.

— Со мной всё в порядке, Дино, — сказал он, приподнимая уголок рта в едкой улыбке, — как тебе могло прийти в голову обратное?
— Ты не помнишь последние две недели.
— Я помню, просто смутно, воспоминания мешаются, и что-то кажется мне приятным сном.
К примеру, массаж я нашел невероятно восхитительным и решил, что он наверняка одна из моих фантазий.
— Я думаю, вас на самом деле шестеро, — резко оборвал его Дино.
— Браво.
Мукуро поднялся на ноги и прошел по кабинету, наслаждаясь ощущением жизни, которое просыпалось внутри него.
— Ты видишь больше, чем должен, Дино Каваллоне.
Тот пожал плечами.
Мукуро подобрался к нему близко-близко, уперся коленом в его кресло и заглянул в глаза, пытаясь разглядеть там страх.
— Ты всё понял верно. А еще ты очень нравишься нам всем, — легко признался он.
— Ты на меня смотришь так, как будто голову мне собираешься откусить.
Мукуро придвинулся еще ближе и прошептал ему на ухо:
— В каком-то смысле ты прав.
Выпусти меня, выпусти, дай мне отсюда выйти, дай.
Забери его сердце, тумана хватит на один короткий рывок; если только он не будет быстрее; а если будет, терять всё равно нечего; конечно, Дино оказался быстрее.
— Мукуро, — рассмеялся он, перехватывая объятую пламенем руку, — я хочу жить гораздо сильнее тебя. Не делай глупостей, тебе осталось провести здесь всего пять дней, а дальше мой контракт с Цуной заканчивается, и ты можешь идти куда угодно.
— Ты говорил, что тебя попросила Хром.
— А ты говорил, что ничего не помнишь.
Дино улыбнулся и вдруг перестал напоминать цербера, который охраняет выход.
— На самом деле я ведь тебе не нравлюсь, так? — спросил он лукавым тоном и склонил набок лохматую голову.
Мукуро всё еще не мог сопротивляться ему физически, а потому вздохнул, расслабился и устроился на коленях поудобнее.
— Пять дней?
— Ага, пять дней. Потом ты свободен, ты уже сейчас выглядишь не так плохо, если не станешь пользоваться иллюзией, тело будет быстро набирать форму. К тому же у тебя отличные способности к регенерации.
— И всё дело действительно только в этом? Цуна хотел, чтобы мое настоящее тело пришло в норму, и поэтому отправил меня к тебе?
— Ну и Хром действительно очень просила. Она бы не справилась с тобой.
Мукуро отвернулся, закрыл глаза и положил голову ему на плечо. Это было для него ужасно интимно — чувствовать чужой запах, чужое дыхание, от этого он хотел одновременно отодвинуться и оказаться как можно ближе.
— Ты правда нам нравишься, — прошептал Мукуро, касаясь щекой плотной рубашки.
Он почувствовал ладонь на спине — от нее расползалось тепло — а потом Дино коснулся губами его шеи и ответил:
— Вы мне тоже.

* * *

Ночью Мукуро снились странные сны, будто он, впервые за долгое время, использовал свое тело по-настоящему; а утром он проснулся в незнакомой постели.
— Вставай, — сказал Дино, выбирая рубашку.
— А что я здесь делаю? — полюбопытствовал Мукуро, наблюдая за крепкими мышцами спины, трогая взглядом ямочки на пояснице, вся левая половина была расцвечена татуировкой; жаль, что нельзя было увидеть ее полностью.
— Только не говори, что снова, — тоскливо попросил Дино, поворачиваясь к нему лицом.
— Не понимаю, о чём ты, — лениво ответил Мукуро, раскидывая руки и ноги по всей постели.
Следующие пять дней он собирался провести совсем не так, как предыдущие двадцать.
Все будет хорошо, решил Мукуро, теперь ему действительно стало лучше.
Теперь он почти помнит, почти не чувствует желания вырвать Дино сердце, почти не собирается делать ничего, что могло бы ему навредить.

На самом деле лучше ничего не стало; и косточки у Дино такие же хрупкие, как у него самого.

Название: Как на войне
Размер: 2700 слов
Пейринг/Персонажи: Дино Каваллоне/Рокудо Мукуро, Савада Цунаеши, Докуро Хром, Хибари Кея эпизодически
Категория: слэш
Жанр: романс, юмор, экшн
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: ER, minor character death
Саммари: "Если бы кто-то спросил Цуну, что он думает об этом противостоянии, он бы дипломатично ответил, что зрелище, безусловно, захватывающее, но лучше наблюдать его издалека. "

У Цуны была короткая стрижка, черный галстук и серьезный взгляд человека, который готов ко всему.
— Поздравляю, — искренне сказал Дино, — надеюсь, всё пройдет хорошо.
Цуна молча поднялся из-за стола, подошел к двери, тихо щелкнул замком и только после этого выдохнул с облегчением.
— Меня здесь нет, — проговорил он, ослабляя галстук и разлохмачивая свежую укладку. — Меня вообще в Италии нет. Я улетел на переговоры в Токио, вернусь завтра утром.
— Не нервничай, — улыбнулся Дино, падая на ближайший кожаный диван.
— Я спокоен, — заверил Цуна, садясь напротив и доставая откуда-то из-под стола початую бутылку виски. — Выпьешь со мной?
— Давай.
Всё обязательно должно было пройти хорошо — Кёко была восхитительна в нежном подвенечном платье, Гокудера обеспечивал охрану и собирался отвечать за нее головой, а Кёя вместе с Занзасом поехали на те самые переговоры в Токио, которые должны были достаться Цуне.
— Мукуро здесь, — несчастным голосом сказал Цуна, разливая виски в бокалы для шампанского. — Ничего не будет хорошо.
— Я думал, он в Нью-Йорке.
— Он там и был. Вернулся, чтобы присутствовать на знаменательном событии.
— Тогда я поторопился с поздравлениями, — дипломатично отозвался Дино, принимая бокал.
— Ты можешь помочь? — обреченно спросил Цуна.
Вообще-то Дино не мог помочь абсолютно ничем — он выбрался в Рим только на пару дней, чтобы побывать на церемонии бракосочетания, поцеловать обтянутые шелком пальцы Кёко и сразу после этого вернуться в Палермо. Его ждало дело — крупное, серьезное дело, от которого за милю несло кровью, парой мелких неприятных моментов с местной полицией и огромными деньгами, если он сумеет разобраться с первым и со вторым.
Глаза у Цуны были тоскливые.
— Ты же понимаешь, в текущей ситуации мне нечего тебе предложить.
Цуна кивнул, и Дино сделал большой глоток виски, пытаясь заглушить смутное чувство вины.
— С Мукуро бывает непросто, — зачем-то сказал он вслух.
— Еще как, — согласился Цуна и потер висок.
И Дино сдался.
— У меня намечается одна интересная сделка, — проговорил он. — Мне будет нужен иллюзионист.
И Цуна просиял.

Иллюзионист нужен был всем — и Вонголе, и Варии, и Каваллоне.
Вария отправляла подписанный и заверенный официальной печатью запрос — не нужен ли иллюзионист Вонголе, Вонгола отвечала — не нужен, Вонгола говорила — она ни в коем случае не может ослабить боевую мощь своего лучшего отряда, Вонгола спрашивала — не нужна ли Варии дополнительная поддержка, потому что Рокудо Мукуро как раз сейчас совершенно случайно свободен. Вария интеллигентно отвечала, что в поддержке нет необходимости, и тогда кто-нибудь писал Кёе.
Кёе приезжал, Кёя забирал Мукуро и Франа, вот у него всегда находилось дело, для которого действительно пригодился бы иллюзионист. У Кёи уже был один, свой личный — Докуро Хром; он вроде бы знал, как правильно с ними обращаться, но, к сожалению, не желал делиться опытом с остальными.
С иллюзионистами было сложно — Фран становился чем старше, тем изобретательнее, а Мукуро с возрастом только сильнее велся на подколки. По отдельности их можно было терпеть, но когда они собирались вместе, окружающие дружно начинали тосковать.
Особенно тоскливо становилось, когда к ним присоединялся Бьякуран, но Юни — святое дитя — еще пять лет назад забрала его с собой в Лос-Анджелес. И обещала в ближайшее время не возвращать.

Дино, в отличие от Кёи, умел отлично управляться с финансовыми потоками, женщинами, лошадьми и спортивными машинами, но об иллюзионистах не знал ничего. Вернее знал, многое знал, но на практике все равно ничего не получилось.
— Забирай Мукуро, — торжественно сказал Цуна. — Я буду только рад.
— Я тоже, — уныло ответил Дино и залпом опрокинул в себя бокал виски.

* * *

Когда они виделись в последний раз, мир Мукуро был округлым и мягким, как закрытая комната, обитая изнутри мягкой тканью.
Из нее было не выбраться, если не знать, как открываются двери; Мукуро недавно должно было исполниться двадцать два, и, похоже, он до сих пор не знал.
— Здравствуй, — кивнул Дино, пожимая его руку и чувствуя, как волна пламени накрывает его с головой.
— И в чём же будет заключаться моя помощь? — перешел к делу Мукуро, устраиваясь поудобнее в кресле.
— Надеюсь, что в отдыхе, — признался Дино. — Просто ничего не делай. Внизу есть бассейн, тир, тренировочный бункер, развлекайся как хочешь, главное, оставь дом целым.
Мукуро понимающе хмыкнул и склонил голову набок.
— Это может быть забавно, — улыбнулся он, вытягиваясь на кресле во весь свой рост.
Дино кивнул.
Пламя тумана стелилось по комнате, огибая препятствия, ощущение было почти осязаемое, как будто кто-то осторожно касается кожи кончиками пальцев. Мукуро сидел в кресле, прикрыв глаза, и изучал мир вокруг себя наощупь, будто бы вдруг оказался слепым.
Дино давно его не видел — в последний раз это было, кажется, около года назад, когда ему действительно понадобилась помощь иллюзиониста.
С тех пор Мукуро не слишком изменился — всё так же носил серьги, высокие сапоги, стильные кожаные куртки и собирал волосы в длинный хвост. Пальцы у него были в россыпи колец, и в глазах под синей радужкой горели красноватые искорки. А еще теперь он ездил на старом черном «кадиллаке».
— Если ты хочешь, — неожиданно даже для себя сказал Дино, — можешь поехать со мной.
Мукуро открыл глаза и посмотрел на него внимательно.
— Я думал, тебе неприятно мое общество, — ответил он прямо.
— Ты держишь меня в напряжении, — проговорил Дино, аккуратно подбирая слова. — Чем ты ближе, тем сильнее чувство, что кто-то смотрит на меня через прицел и готов нажать на спусковой крючок. Не сказал бы, что неприятно, но будоражит.
— Да. Я знаю.
Мукуро поднялся на ноги и отошел к окну.
— У тебя волосы отросли, — машинально заметил Дино.
— Поехали в Палермо, — одновременно с ним сказал Мукуро. — Прямо сейчас. Пока всем не до того.
Дино замер.
— То есть ты в курсе, — произнес он, начиная подозревать.
Ну разумеется, в курсе, иначе зачем бы еще ему нужно было лететь из Нью-Йорка в Рим, не на свадьбу же Цуны, в самом деле, Дино стоило раньше догадаться.
— Ну разумеется, стоило, — Мукуро обернулся и бестрепетно озвучил его мысли. — Кёи целую неделю не будет в Италии, ты думаешь, я бы упустил такой шанс?
Дино подумал, что ему стоило бы расстроиться, но вместо этого ему стало отчего-то ужасно весело.
— Ладно, — сказал он довольно, — Значит, едем прямо сейчас.

* * *

— Ты чудовище, — недовольно заметил Дино, вылезая из «кадиллака».
— Не преувеличивай, — отмахнулся Мукуро.
— Серьезно, кто так водит машину? Неудивительно, что ее потрепало.
Мукуро прищурился, посмотрел на «кадиллак», и тот разом подтянулся, облупившаяся краска почернела и заблестела, запах свежей жженой резины ударил в ноздри.
— Так лучше? — поинтересовался он.
Дино поморщился.
— Было бы лучше, будь он настоящим. Женщины и автомобили должны быть натуральными.
— Кстати, Хром недавно начала увеличивать себе грудь, — сообщил Мукуро.
— А там ты себе ничего не увеличиваешь? — заинтересовался Дино.
Мукуро расслабленно хмыкнул, и «кадиллак» тут же вернулся к своему прежнему виду.
Над Палермо загорался ярко-красный закат, город медленно наполнялся ночными огнями.
— Хорошо здесь, — признался Дино, стараясь смотреть на город и не смотреть на Мукуро, который прислонился к бамперу и осторожно поглаживал пальцами капот.
Как будто от него эти взгляды и в самом деле можно было скрыть.
— Пойдем в отель, — предложил Мукуро, — расскажешь подробности.
И Дино кивнул.

Когда они зашли в номер, он и впрямь собирался рассказывать подробности.
Когда Мукуро не дал ему включить свет и толкнул к стене, Дино сперва решил, что в этом номере есть кто-то еще, кроме них, пока не понял, что те самые осторожные пальцы в перчатках, которые полчаса назад ласкали железо, сейчас расстегивают ремень на его брюках.
— Серьезно, Каваллоне, я думал, ты догадливее, — прошептал Мукуро, выдыхая ему куда-то в шею. — Ты, я, комната в отеле одна на двоих, или мне следовало сразу схватить тебя за член?
— Я догадливый, — возмутился Дино, чувствуя легкую волну возбуждения, — ты просто не подавал правильных сигналов.
— Тогда расскажи, как подавать правильные, — тихо сказал Мукуро, убирая руки от ремня.
— Нет уж, руки верни обратно, — скомандовал Дино.

* * *

С сигналами у них постоянно выходили проблемы — их никто не понимал.
Дино точно знал, как выглядит женщина, которая хочет секса, как выглядит мужчина, который хочет того же, но Мукуро, который хочет секса, выглядел так же, как Мукуро, который его не хочет. Самим собой — в кожаной куртке, сапогах, в серьгах, кольцах, с год от года всё более длинным хвостом.
Когда Дино трахнул его в первый раз, Мукуро был бесстыжим мальчишкой, развязным и наглым, и с ним можно было делать всё, что угодно — крепко вжимать лицом в кровать, устроив ладони на ягодицах, развести ему ноги пошире и смотреть, как член заполняет крепкую тугую задницу, трахать его медленно и плавно, и слушать, как он выдыхает, тихо и хрипло.
Сейчас Мукуро перестал быть мальчишкой, но чего он хочет, знал по-прежнему только он сам. Встреч Мукуро никогда специально не искал, заинтересованным казался разве что в сексе, и вот доказательство: стоило Дино перестать самому звонить и писать, как Мукуро пропал в Нью-Йорке на целый год — разве бывает долго, когда взаимно?
Обычно Дино считал, что нет.
Сейчас Дино вжимался головой в стену, толкался Мукуро в рот и считал, что с подробностями они вполне могут разобраться утром. Их всё равно было не так уж много.

* * *

И подробностей действительно было немного.
Все, кто знал Дино Каваллоне, знали, что Хибари Кёя — скотина.
Дино бы добавил еще — скотина неблагодарная, бесстыжая и мстительная, но это было бы пристрастно.
Об их истории взаимоотношений знали все, кто знал Дино, и кое-кто из тех, кого Дино никогда не видел. Разумеется, семья Каваллоне была уверена, что во всём виноват Кёя.
Если бы кто-нибудь из них спросил Кёю, он бы ответил, что во всём виноват глупый пони, поэтому Кёю никто не спрашивал.
Если бы кто-нибудь спросил Цуну, Цуна бы, безусловно, дипломатично сказал, что Кёя просто очень вспыльчивый, но и Дино, по-хорошему, ничуть не лучше.

Пять лет назад у Дино была красная спортивная «феррари», которую он обожал, и зрение, которое уже начало садиться. А у Кёи был Хибёрд, маленький, пушистый и очень любимый Хибёрд.
Дино, разумеется, утверждал, что птицу он переехал случайно, Кёе, который нашел остатки тела на переднем колесе, разумеется, было на это плевать.
Примерно с тех пор у Кёи не было Хибёрда, а у Дино — красной спортивной машины. А потом у Дино не стало пакета акций в одной нефтеперерабатывающей компании — потому что не стало компании, а потом Кёя потерял один из ключевых маршрутов по транспортировке наркотиков — вместе с партией, которая бы полностью обеспечила коксом весь Гонконг до последнего мелкого засранца месяца на три.
Кажется, именно после этого Кёя окончательно обиделся, а Дино потерял свой золотой фонд в одном из швейцарских банков и при свидетелях пообещал раздеть Кёю до трусов.
Если бы кто-то спросил Цуну, что он думает об этом противостоянии, он бы дипломатично ответил, что зрелище, безусловно, захватывающее, но лучше наблюдать его издалека.
У семьи Каваллоне были колоссальные капиталы, у семьи Хибари был Кёя.
Дино не собирался втягивать в это Мукуро, но если Мукуро сам желал быть втянутым, он ничего не мог возразить.

— Это личное, — интеллигентно сказал он уже за завтраком, стараясь не морщиться.
— Я наслышан, — ответил Мукуро рассеянно и отвернулся.
— Сейчас Кёя полностью сосредоточился на работе с коробочками, и эти разработки выгодны мне почти так же, как ему. Совершенно нечем уколоть, — пожаловался Дино, отправляя в рот блинчик с медом. — Но я точно знаю, у кого и где можно достать кристаллы пламени.
— И где? — заинтересовался Мукуро и тоже потянулся к блинчикам.
— Нет уж, я тебя знаю. Когда они будут у меня в руках, тогда я всё тебе расскажу, иначе останусь со злым Кёей и без кристаллов.
— Да ты мне, кажется, не доверяешь.
— Разумеется, не доверяю, — подтвердил Дино.
Мукуро вздохнул и сделал глоток апельсинового сока.
— Какой у тебя план?
— Сегодня я свожу тебя в один ресторан, — улыбнулся Дино. — Тебе понравится.

* * *

До ресторана добрались уже ближе к обеду — Дино просматривал новостные сводки, разговаривал с Цуной по скайпу, смотрел фотографии и извинялся перед Кёко за свое отсутствие.
Оказалось, всё прошло хорошо. Все остались живы, ни одного зафиксированного огнестрела. Ни одной драки, и даже Фран вел себя на редкость прилично почти всё время церемонии, только один раз под куполом церкви проплыл голый пупс с крыльями, никем кроме Цуны не замеченный.
— Поехали уже, — позвал Мукуро, надевая вместо щегольских сапог щегольские ботинки.
Красивые щегольские ботинки, признал Дино, приглядевшись.
— Поехали, — согласился он.
И они поехали.

— Видишь вот этого ребенка с красным браслетом? — шепотом спросил Дино, указывая в сторону бокалом вина.
Мукуро, сидевший напротив него, прищурился. Дино почувствовал, как его пламя заполняет зал, как осторожно оно прощупывает чужую иллюзию.
— Это Хром, — сказал Мукуро почти без удивления.
— Ага. Сделка состоится в четыре часа пополудни. Ей принесут кейс, она отдаст взамен свой, и всё закончится. Она же не заметила, что ты ее узнал?
— Нет. А почему мы без иллюзии?
Дино пожал плечами.
— Она всё равно тебя почувствует, в какой бы личине ты ни был. Пусть думает, что мы пришли просто пообедать. Не смотри туда.
Мукуро нахмурился и отставил бокал в сторону.
— Я не буду драться с Хром, — сказал он.
— Тебе и не придется, — заверил Дино. — И никому из нас не придется. Пей и доедай ризотто.
Мукуро посмотрел на него с подозрением, но кивнул и действительно вернулся к еде.
— Тебе ведь абсолютно не нужен здесь иллюзионист, так?
— Ага, — Дино пожал плечами и устроился на столе поудобнее. — Просто мы давно не виделись, и я, наверное, просто соскучился.
Мукуро кивнул и тоже расслабился.
Терпение Хром лопнуло через полчаса.
Она совершенно дамским жестом поправила сумку на плече, оплатила счет и вылетела из общего зала. Насколько Дино мог судить — Хром была в ярости и собиралась как следует обсудить неловкую ситуацию с ее виновниками.
— Возможно, сегодня очень не повезет кому-нибудь еще, — философски заметил Дино. — Я думаю, нам тоже пора. И если хочешь, на этот раз ты сможешь помочь.
Мукуро довольно кивнул.

Он и в самом деле помог — кейс рядом с ним светился изнутри, его даже не нужно было проверять на подлинность, Дино легко мог почувствовать пульс лежащих внутри кристаллов.
В руках его держал парень лет двадцати, не больше, невысокий и убийственно серьезный. На короткую секунду Дино даже стало жаль, что для него всё закончится так нелепо, но секунда прошла, и дело нужно было довести до конца.
— Нужно полагать, вы Дарио? — спросил Дино.
Тот кивнул и протянул кейс.
— Я благодарен вам за сотрудничество, — произнес Дино с сожалением. — Мукуро, держи его. Крепко.
Мукуро кивнул, и Дарио в ту же секунду рухнул на землю. Кейс покатился в сторону.
Дино медленно подошел к нему, провел ладонью над поверхностью и осторожно его поднял.
— Ладно, звони Хром, — сказал он со вздохом. — Пусть приезжает в отель, будем разбираться, что кому и куда. И мальчишку с собой возьми, он мое алиби.

* * *

Все, кто знал Дино Каваллоне, были твердо уверены, что шутить с ним не следует — потому что у Дино было специфическое чувство юмора, он мог пошутить в ответ. Не нужно было обманываться медовыми глазами, золотом волос и янтарной кожей, под яркой оберткой скрывался человек, который был злопамятен и расчетлив, как Хибари Кёя, а может быть, сильнее.
Хром тоже знала Дино Каваллоне. Может быть, именно поэтому она не удивилась, когда пришла в их номер и увидела там спящего Дарио. Вместо этого она расположилась в кресле и скрестила руки на груди.
— Поясните, — предложила Хром.
— Он сам на меня вышел две недели назад. Сказал, что отдаст кристаллы тому, кто заплатит больше. Сперва я планировал их забрать, а потом отдать их Кёе по тройному тарифу, но это продлит войну еще лет на пять, — Дино со вздохом сел в кресло, — а я устал воевать с Кёей, он не знает, когда нужно остановиться.
— Ты тоже, — напомнил Мукуро.
— Как будто вы знаете, — отмахнулась от него Хром.
— И я глава второй по размеру семьи в Альянсе, это вопрос статуса, — отбрил Дино. — Дарио ты можешь забрать, он весь твой. Кристаллы я отдам Кёе лично в руки, когда он вернется. Или выставлю их на торги, если он откажется их забрать.
— Вау, — сказал Мукуро, — а вот это действительно подло.
И улыбнулся.

Хром ушла через пару часов, выпив вместе с ними бутылку вина и поблагодарив за гостеприимство.
— Завтра еще созвонимся, — сказала, закидывая себе на плечо руку Дарио.
Прозвучало это угрожающе.

* * *

А утром Дино проснулся от странного ощущения давления.
Когда же он открыл глаза, оказалось, что это просто Мукуро — сидит в кресле и смотрит на него внимательно, и туман осторожно ластится к его ногам.
— Я просто хотел сказать, — проговорил Мукуро, — мне не обязательно было возвращаться в Италию, как ты понимаешь. И в Нью-Йорке хватает сексуально раскрепощенных молодых людей, готовых предоставить свои услуги, если будет желание. Мне кажется, ты всё это время понимал меня не совсем верным образом, и меня это смущает.
— Я еще сплю, — признался Дино, — и пока вообще ничего не понимаю.
— Дино, — произнес Мукуро, — мне двадцать два. Я даже по законам США уже год как стал совершеннолетним.
— Хорошо, — признал Дино, — это чудесно, тебе уже можно виски, поздравляю.
— Мне давно уже можно трахаться с теми, с кем я хочу. И время проводить там, где я хочу.
— Ты имеешь в виду, что тебе уже пора возвращаться?
— Я имею в виду, — вздохнул Мукуро, — что ты болван.
Он поднялся на ноги и пошел к кровати, на ходу снимая футболку.
— Не могу сказать, что я против, но как же Хром? Она собиралась прийти через пару часов.
— К черту Хром, — нетерпеливо отозвался Мукуро. — Я больше не собираюсь ждать. Объясню языком, который ты понимаешь.
И тут же полез целоваться.

@темы: фик, online, Reborn

---

первый фик бессмысленное и беспощадное порно, второй в основном про то, что мукуро делает лучше даже смородину.

Название: Фитиль
Пейринг/Персонажи: *YL!Занзас/*YL!Гокудера
Размер: 1400 слов
Жанр: PWP
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: Все принадлежит Амано
Саммари: — Приезжай, — говорит Занзас в трубку. Голос у него хриплый, жаркий, и Гокудера вздрагивает, как только его слышит. — Западная окраина, отель ты знаешь.
Предупреждения: ER, мат, использование секс-игрушек

— Приезжай, — говорит Занзас в трубку. Голос у него хриплый, жаркий, и Гокудера вздрагивает, как только его слышит. — Западная окраина, отель ты знаешь.
— Договорились, — отвечает Гокудера и кладет трубку.
К встрече он готовится тщательно — он принимает душ, собирает сумку, ищет любимые очки в стильной оправе, собирает волосы в короткий хвост, выбирает самый строгий костюм, меняет его на привычные джинсы и майку, примеряет туфли, выбрасывает их к чертовой матери и, наконец, влезает в старые кроссовки. Гокудера кидает в карман ключи с потертым цветным брелком и пару презервативов, закрывает дверь и торопливо спускается по ступенькам — он готов, он горит изнутри, начинен взрывчаткой по самое горло, и прямо сейчас в его руках вместе с сигаретой тлеет фитиль.

— Ты долго, — говорит Занзас, когда Гокудера наконец добирается до неприметного углового ресторанчика с гостиницей на втором этаже и находит нужный номер. Разумеется, он долго — нужно было время, чтобы успокоиться, отдышаться, чтобы не прилететь сюда немедленно, как будто ему не то пятнадцать, не то четырнадцать, и его впервые в жизни позвала на свидание симпатичная девчонка.
Гокудера пожимает плечами, щелкает замком и раздевается — снимает с себя тяжелую кожаную куртку, расстегивает ремень на джинсах, кидает окурок в пепельницу, поколебавшись, избавляется от кобуры.
Занзас смотрит на него чуть прищурившись, с привычным голодным интересом; такими глазами он смотрит на утренний бифштекс, на кровавое месиво, оставшееся после зачистки территории его отрядом, на кукольных проституток, которых он трахает время от времени, и — так же он смотрит на Гокудеру. Иногда это льстит, а иногда хочется подойти и дать Занзасу в красивый породистый нос, так, чтобы закапала кровавая юшка.
— Перестань пялиться, — говорит Гокудера, морщась. Он стаскивает с себя майку и остается в одних только кольцах и джинсах, Занзас же до сих пор сидит на кровати, полностью одетый.
Фитиль всё еще тлеет, Гокудера не может, не умеет терпеть, ему хочется всего и сразу, но он молчит и ждет, пока Занзас задаст тон их сегодняшней встрече.
— У меня сегодня другие планы, — отвечает тот, пожимая плечами, но куртку всё же снимает, небрежно бросает ее в кресло и ложится на кровать, большой, восхитительно опасный черный кот, и, господи, как же Гокудеру это в нём заводит.

В Занзасе его заводит всё — от прически до тяжелых ботинок, которые тот носит не снимая. Занзас двигается, Занзас выбирается из кресла, плавный и гибкий, Занзас обнимает пальцами рукоять пистолета, Занзас смотрит — и Гокудере сносит башню напрочь, как будто это необратимая химическая реакция.
Шесть лет назад он мог себе позволить подрочить на эти взгляды украдкой, четыре года назад он уже работал в непосредственном контакте с Варией, последние три из них он трахается с ее боссом в отелях, чужих спальнях, на приемах Вонголы; Гокудере плевать, когда, если он хочет — и если это не мешает работе. Занзасу тоже плевать.
Занзас вообще никогда не отказывается от того, что само идет в руки, Занзас любит долгий, тягучий секс, Занзасу всё равно с кем, или, по крайней мере, было всё равно.
А еще трахается Занзас просто идеально.
За всё это время они успели попробовать плетку, вибраторы, наручники, шибари, один раз Занзас трахнул его пистолетом — было охуенно.
Гокудера на полном серьезе считает, что это идеальные отношения.

— Давай сюда, — говорит Занзас и хлопает ладонью рядом с собой.
Гокудера скидывает кроссовки и идет, забирается на кровать и садится верхом.
Занзас оглаживает его бока, пресс, спину, Гокудера закрывает глаза и тяжело выдыхает; он возбуждается едва ли не мгновенно, и это почти больно.
— Снимай, — тихо командует Занзас, стискивая его ягодицы, и Гокудера послушно расстегивает молнию на джинсах и приспускает их вниз, вместе с нижним бельем.
Занзас пальцами поглаживает ложбинку между ягодиц и довольно хмыкает.
— А ты подготовился.
Разумеется, Гокудера подготовился, он через весь город ехал разгоряченным и взмокшим, пытаясь не думать о распирающем его изнутри плаге. Гокудера едва не врезался в фуру, когда позволил себе на пару минут представить, как Занзас будет его вытаскивать, и торопливо скурил на светофорах пару сигарет, пытаясь хотя бы немного успокоить распаленные нервы.
— Вытащишь его из меня? — спрашивает он, обнимая Занзаса за шею.
Тот усмехается и вытаскивает — медленно.
Когда широкая часть растягивает анус, Гокудера вздрагивает и с трудом сдерживается, чтобы не кончить сразу. Плаг выходит из него с влажным звуком, и Занзас тут же вставляет пальцы в зад, двигает ими, Гокудера вздрагивает и пытается уйти от прикосновений первые несколько секунд.
Ему горячо, ему хорошо, ему хочется больше — чтобы Занзас развел пальцы в стороны, чтобы растянул его до предела, невыносимое ощущение полной открытости каждый раз вынуждает биться в оргазме, и именно поэтому Гокудера молчит и терпит, он не хочет, чтобы всё закончилось так быстро. И Занзасу, должно быть, тоже не хочется, поэтому он вынимает пальцы, когда Гокудера начинает судорожно сжиматься вокруг них, и шлепает его по ягодицам.
— Не кончай, — говорит Занзас.
И Гокудера сжимает свой член у основания и не кончает.
Занзас сам расстегивает свои штаны и приспускает боксеры.
— Резинка есть? — спрашивает он. Разумеется, резинка есть, смазка тоже есть, и, если пригодится что-то еще, Гокудера придумает, где достать.
— Тогда надень ее на меня, — предлагает Занзас.
Он уже полностью возбужден — его член твердый и влажный. Гокудера достает из кармана упаковку, надрывает ее, берет в рот и ловко раскатывает латекс по напряженному стволу.
— Теперь раздевайся полностью и стань вот там, — Занзас кивает на огромное зеркало на дверце шкафа, и Гокудера послушно идет.
Он делает так не всегда, но сегодня — его очередь, и Гокудера слушает, Гокудера выпутывается из штанин, Гокудера опирается ладонями о зеркало.
— Раздвинь ягодицы.
Гокудера наклоняется и раздвигает.
Он там полностью выбрит — сегодня ему пришлось принимать душ куда дольше обычного. Кожу всё еще немного тянет, но это даже приятно.
— Ух ты, — замечает Занзас, становясь за его спиной. Он медленно расстегивает рубашку, закатывает рукава, и Гокудера думает, что в следующий раз он будет сверху во всех возможных смыслах, он трахнет Занзаса в его блядский капризный рот и размажет капли спермы по его лицу, но это будет потом.
Занзас касается его дырки, приставляет к ней горячую головку и входит одним плавным движением.
Гокудера стонет — он не собирается сдерживаться, ему охуенно и нет никакого дела до персонала, который додумается сидеть возле номера с табличкой «не беспокоить».
— О господи, как хорошо, — выдыхает Гокудера и подмахивает, насаживается на член еще глубже, он хочет получить больше, и сегодня он это получит.
— Отлично сказано, — хрипло говорит Занзас, склоняясь над ним.
Крепко сжимает его бока и начинает трахать — медленно, размашисто, он никуда не торопится, у Занзаса полно времени, он смотрит на отражение в зеркале потемневшими глазами и двигается в Гокудере в своем убийственном ритме.
— Давай быстрее, — стонет Гокудера, сжимая свой член у основания — иначе он кончит тут же, он и в самом деле абсолютно не умеет сдерживаться.
Взгляд у его отражения сумасшедший.
Занзас усмехается, подхватывает Гокудеру под правое колено и входит еще глубже.
Гокудера громко и хрипло выдыхает, откидывается Занзасу на плечо и убирает руку с члена — он больше не может.
Его накрывает мгновенно, стоит Занзасу толкнуться внутрь еще раз, Гокудера вскрикивает и кончает, его сперма растекается по стеклу, а оргазм оказывается настолько сильным, что он полностью теряет ощущение пространства на несколько секунд.
— Эй, — зовет Занзас. — Так не пойдет, я еще не кончил.
И только тогда Гокудера снова приходит в себя.
Член Занзаса трется между его ягодиц, возбужденный и скользкий.
— Снимай презерватив, — решает Гокудера, поворачивается к нему лицом и становится на колени. Сам стаскивает грязную резинку и тут же жадно берет член в рот, заглатывает глубоко и сильно, сжимая ладонями напряженные ягодицы Занзаса.
Гокудера нежно обводит языком головку, губами скользит по стволу — член Занзаса ему нравится едва ли не больше самого Занзаса, он прямой, крупный и аккуратный, и это возбуждает снова.
Когда спустя минуту Занзас спускает ему в горло, Гокудера сглатывает всё до последней капли и прислоняется спиной к зеркалу. Они не закончили — понимает он, чувствуя, что у него снова стоит.
Занзас опирается ладонями о зеркало, и теперь они могут попробовать по-другому.

* * *

— Я буду в Вероне через пару недель, — предупреждает Занзас уже после душа.
— Меня там через пару недель не будет, — пожимает плечами Гокудера и сыто улыбается.
Он действительно вот уже третий год считает, что у них идеальные отношения — в первую очередь потому, что у них нет никаких отношений.
— Ну так сделай что-нибудь для того, чтобы быть. Блядь, теперь придется выкидывать.
Гокудера приподнимает брови и оглядывается — в руках у Занзаса черная рубашка, вся заляпанная спермой и смазкой.
— Я в этот раз работаю с боссом — мы договорись, что я улетаю в Японию шестнадцатого числа. Так что извини, как-нибудь в другой раз.
Занзас закатывает глаза, но не отвечает.
Фитиль уже погас, но только для того, чтобы через пару месяцев вспыхнуть снова, где-нибудь в Санта-Монике, и тогда кто-нибудь из них наберет номер, который знает наизусть, и скажет:
— Приезжай ко мне.
И кто-нибудь ответит:
— Договорились.

Название: Заговорщики
Пейринг/Персонажи: 11YL!Цуна/11YL!Сквало, Занзас, Мукуро, Фран эпизодически
Размер: 2000 слов
Жанр: романс, юмор
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Все принадлежит Амано
Саммари: "— Я серьезно, — пропыхтел Цуна, вылезая из-под кровати и отряхивая колени, — я взрослый человек, ты взрослый человек, почему мы не можем пойти в ресторан, а потом в отель, как взрослые люди?"
Предупреждения: ER

Сапоги у Занзаса были тяжелые, крепкие, с тугой шнуровкой и подпалиной на левом носке.
За последние полчаса Цуна успел рассмотреть их со всех возможных ракурсов, включая рельефную подошву, и теперь скучал, считая мелкие трещины на днище кровати.
— В общем, — сказал Занзас, поставив на пол пустой бокал, — завтра ты мне не нужен, делай что хочешь, но в понедельник должен быть на базе.
— Это всё, или ты что-то еще хотел? — спросил Сквало бесстрастно.
— Всё.
Занзас молча выбрался из кресла и подошел к двери.
— Развлекайся, — зачем-то добавил он и вышел из комнаты.
Громко щелкнул замок.
— Знаешь что, — сказал Цуна, на всякий случай еще целую минуту пролежав под кроватью молча, — мне кажется, нам пора серьезно поговорить.
И Сквало громко заржал вместо ответа.
— Я серьезно, — пропыхтел Цуна, вылезая из-под кровати и отряхивая колени, — я взрослый человек, ты взрослый человек, почему мы не можем пойти в ресторан, а потом в отель, как взрослые люди?
— Может, как-нибудь потом. Тебе помочь? — насмешливо поинтересовался Сквало, разглядывая его брюки.
— Я хочу встречаться как-нибудь нормально, — строго сказал Цуна вместо ответа. — Там, где не будет Занзаса. Мы видимся раз в два месяца, я что, так много прошу?
Сквало пожал плечами и подобрал с пола пустой бокал.
— Ты его слышал, завтра я полностью свободен.
Цуна уже приготовился начать свою обличительную речь, но передумал и тихо вздохнул.
— Ладно, налей мне виски, что ли, — попросил он тоскливо. И рухнул на широкую двуспальную кровать.

В этом году Цуне исполнилось двадцать шесть — пять лет назад он официально унаследовал титул Вонголы, и за это время успел подмять под себя Альянс, расширил зону влияния втрое, выучил два языка — английский и итальянский, и собирался приступать к китайскому. Его имя знали в Японии, в Европе, в США и в Южной Корее, и это был не предел.
А еще он вот уже третий год безуспешно пытался встречаться с капитаном Варии — насколько тому позволяли верность и паранойя; и Цуна до сих пор время от времени вынужден был забираться под кровати, в багажники, или торчать в кустах у бассейна, пока Занзас лежал в шезлонге, закинув ногу на ногу.
Сквало был человеком спокойным — по крайней мере, в последнее время он действительно очень старался, серьезным — иначе бы особняк Варии давно превратился в нечто среднее между стрельбищем и домом терпимости, а главное, адекватным — насколько вообще может быть адекватен человек, отпиливший себе руку в четырнадцать лет. Главное, что Цуне он нравился — от фирменного кителя до протеза.
— Я не хочу, чтобы об этом кто-то знал, — сказал Сквало в самом начале их отношений, и Цуна был с ним совершенно согласен — он тоже не хотел, чтобы кто-нибудь знал.
Знали, разумеется, все.
И Вонгола, и Вария, и Реборн, и Девятый, и даже мама Цуны начинала догадываться, что странный светловолосый мальчик в военной форме вот уже третий год дарит ей цветы и конфеты на день рождения не просто так.
Не знал только Занзас. Все почему-то дружно решили, что ему сообщит об этом кто-нибудь другой — Цуна справедливо полагал, что с Занзасом Сквало разберется сам, Сквало думал, что его сдаст Маммон, Маммон думала, что Фран уже давно всех сдал, Фран не думал вообще ничего — чужая личная жизнь не волновала его ни капли.
Момент был безвозвратно упущен, а потом поднимать тему стало решительно неудобно.

* * *
В неприметном угловом ресторанчике пахло сытно и вкусно — приготовленным на открытом огне мясом, немного — горячим шоколадом и круассанами, свежевыжатым апельсиновым соком.
— Ты отлично выглядишь, — честно сказал Цуна, глядя на Сквало.
Тот ухмыльнулся и открыл меню.
Он был сегодня в простых джинсах, белой футболке и черной кожаной куртке, а волосы были стянуты в высокий конский хвост.
А еще Сквало пришел без боевого протеза.
— Ты просил ресторан и отель, — ответил он, изучая каталог выпивки. — Надеюсь, сегодня мы разберемся и с одним, и с другим.
— Это было бы чудесно, — искренне признался Цуна, чувствуя желание опустить пункт с рестораном и отправиться в отель прямо сейчас.
Внутри горело странное предвкушение — они так давно не виделись, Цуна ужасно соскучился, наконец-то всё получится как надо, и никто не сможет им помешать...
— Блядь, — сказал Сквало, почти не меняя интонации. — Не оборачивайся.
— Что? — обреченно спросил Цуна, уже зная, что последует за этим.
— Здесь Занзас.
— Я под стол не полезу.
— Он сейчас глянет в нашу сторону.
— Не полезу, я сказал, — покачал головой Цуна, с трудом сдерживая улыбку.
— Отлично, — зло сказал Сквало. И немедленно полез туда сам.
Цуна едва слышно выдохнул, чувствуя его ладони у себя на коленях, и всё-таки открыл меню — нужно было создать хотя бы видимость приятного времяпрепровождения.
А через минуту ему на плечо легла тяжелая рука.
— Савада, а ты здесь что забыл? — удивительно мирным голосом спросил Занзас, спокойно садясь на место Сквало.
— Моя спутница пригласила меня на свидание, — ответил Цуна с сарказмом. — Но, к сожалению, не пожелала ко мне присоединиться.
— Неудачник, — благодушно заржал Занзас и махнул рукой официантке.

Это оказался его любимый ресторан в округе — здесь жарили лучшие свиные ребрышки, у официантки был бархатный голос и роскошные сиськи, что может быть лучше?
— И выпечка отличная, — добавил Занзас, расправляясь с выводком круассанов.
Сквало к этому моменту основательно заскучал и время от времени поглаживал бедро Цуны, не добавляя спокойствия.
— Надолго в Италии? — спросил Занзас, когда еда подошла к концу.
— Планировал на пару дней, а дальше как получится.
— Зачем приехал?
— К даме сердца.
— Савада, ты какой-то тихий.
— Вчера был тяжелый вечер, — ответил Цуна, пытаясь убрать руку Сквало от своей лодыжки.
Занзас кивнул, но вопросов задавать не стал.

С тех пор как он перестал пытаться перекусить Цуну пополам при встрече, с ним стало удивительно легко общаться — Занзаса теперь интересовали классные тачки, сидения с подогревом, девицы с подушками безопасности, удобные рукояти пистолетов, мясо на открытом огне, и мало волновали высокие духовные материи. В последнем он был похож на Сквало, и это нравилось Цуне в них обоих.
Ждать проблемы Занзас не любил — вместо этого искал их сам, находил и устранял. Когда проблемы в обозримом пространстве подходили к концу, Занзас принимался тосковать, а тосковал он тяжело, в таком состоянии его не выносил никто, кроме Леви и, пожалуй, Хибари, который всегда был готов вынести кого-нибудь сам.
Людям войны нужна война, чтобы жить. У Хибари уже была одна — маленькая, с огромным трудом взлелеянная война с Мукуро, сам Мукуро воспитывал Франа, и это было страшнее войны, а у Занзаса был только огромный разрушительный энтузиазм.
Четыре года назад, когда закончился последний вооруженный конфликт в Альянсе и в мафию пришла угроза мира и процветания, Цуна впервые связался со Сквало напрямую, без Ямамото.
— Нужно поговорить, — сказал он серьезно.
И Сквало приехал говорить.
А потом они начали разборки в Египте. А потом в Испании. И в Южной Корее. Занзас был доволен, Цуна спокоен, Египет, Испания и Южная Корея чувствовали себя чуть хуже, но в целом тоже неплохо.

Ушел Занзас только через полтора часа, когда Цуна почти готов был согласиться на выпивку, а Сквало начал тихо посапывать под столом.
— Иногда мне кажется, — сказал Цуна, подталкивая Сквало коленом, — что в этих отношениях три человека. А это как минимум на одного больше, чем нужно. Вылезай.
— Уже ушел? — спросил Сквало хрипло.
— Ага. Он был куда менее общительным, когда меня ненавидел.
— Босс вообще трепло, — Сквало хмыкнул, потянулся и отодвинул скатерть в сторону.
— Иногда мне кажется, что он кого-нибудь из нас пристрелит, когда узнает, или тебя, или меня, — Цуна махнул официантке и достал наличку. — А иногда, что ему абсолютно плевать. Я еще не определился, какой вариант вероятнее.
— Я тоже, — ответил Сквало без тени сарказма.
Цуна помотал головой.
— Ладно, давай закончим с рестораном, поехали в отель. Только на этот раз выбери что-нибудь более нейтральное.

Выбрали небольшую уютную гостиницу в старом городе — с приятной глазу архитектурой и портье, который не глядя выдал им ключи от двухместного номера.
Сквало поднимался по ступенькам, Цуна шел следом и не думал уже ни о ресторане, ни о Занзасе, он вообще больше не думал, просто смотрел зачарованно на жесткую походку, на движения бедер, разворот плеч, и не мог насмотреться.
Сквало был твердым, как его любимый клинок, ему не давались ни хитрость, ни гибкость, да и никому в Варии не давались, и в этом было свое беспощадное очарование.
На него Цуна и попался в свое время.
За него держался до сих пор — несмотря на встречи раз в два месяца, плотный график работы и Занзаса.
— Эй, — сказал Цуна вслух.
Сквало обернулся, растянул губы в едва заметной улыбке, и Цуна, торопливо оглядевшись по сторонам, рванулся вперед, толкнул его к стенке и поцеловал.
И — за это Сквало и нравился ему больше всего — тут же почувствовал жаркий голодный ответ.
И тут же, как будто кто-то на том конце провода чувствовал лучший момент для звонка, в кармане Сквало завибрировал телефон.
Цуна застонал и отстранился, утыкаясь лбом в стену.
Сквало дал себе несколько секунд, чтобы отдышаться, достал телефон и принял звонок.
— Да.
— Есть срочное дело, — сказала трубка голосом Занзаса, — приезжай быстро.
— А ты не охуел? — уточнил Сквало. — У меня выходной.
— У тебя работа! — рявкнул Занзас и отключился.
— А у меня стояк, — сообщил Цуна. — Тоже очень срочный. И что мы будем с этим делать?
Сквало демонстративно проверил время на телефоне и хмыкнул.
— Минут двадцать у нас есть, предлагаю не тратить время на разговоры.
И они пошли тратить его на другое.

* * *
Вокруг бокала проплыла симпатичная золотая рыбка с разноцветным хвостом.
— Я встречаюсь с человеком, у которого на уме нет ничего, кроме работы, — мрачно сказал Цуна, разглядывая ее хвост.
— Человек, который встречается с тобой, сейчас в аналогичном положении, — заметил Мукуро, двигая кистью.
— Учитель, вы всё неправильно делаете, — напомнил Фран. — Минимум жестов, максимум воображения, помните?
— Нет, — безмятежно ответил Мукуро, и рыбок стало две.
— Вот ты знаешь, зачем я сюда пришел? — спросил Цуна у Франа и всё-таки взял в руки бокал.
— К капитану, конечно.
— Это, по-моему, все знают, кроме капитана, — Цуна вздохнул и расслабленно откинулся на спинку кресла.
— А что тебе мешает ему об этом говорить? — с искренним интересом спросил Мукуро.
Цуна пожал плечами и осторожно взял бокал шампанского в руки. Он еще ничего не пил, но комната уже начинала принимать округлые формы.

— Не дергайтесь, — посоветовал Фран, — тогда станет получше.
Цуна расслабился, сделал первый глоток, и горло тут же обожгло чем-то крепким, горячим, с терпким медовым послевкусием.
— Что это? — прохрипел он.
— Иллюзии, — загадочно ответил Мукуро голосом человека, который таких бокалов навернул не меньше трех.
— Так вот почему ты такой спокойный, — произнес Цуна, уже чувствуя, как его покидают остатки возмущения и накрывает волной умиротворения.
Потом цветных рыбок вокруг стало больше, и он лег, чтобы было удобнее за ними наблюдать. Потом рядом с ним лег Фран, и рыбки стали плавать в ночном звездном небе. Потом присоединился Мукуро, и вселенная на потолке встала дыбом и закрутилась спиралью, и Цуна летел сквозь время и пространство, лежа на кровати, и думал, что больше он с иллюзионистами пить не будет, или, может быть, будет, но лучше всё-таки принесет выпивку собой. Ему было одновременно и жарко, и обидно, и томно, и спокойно, и хотелось, чтобы Сквало уже, наконец, пришел.
Когда он действительно пришел, они уже забрались в глубины соседней галактики.
— Что здесь происходит? — спросил он, громко хлопая дверью.
— О, Сквало, — умиленно произнес Цуна, — а я тебя ждал.
— Он ждал, — подтвердил Мукуро, — просто немножко не дождался. Будешь с нами?
А дальше была темнота.

Не очень долго.
— Да вы охренели, — возмутился Занзас.
Цуна с трудом открыл глаза. Голова была тяжелой, пустой и наверняка лохматой, в горле пересохло.
— Доброе утро? — предположил он.
— Да сейчас, — Занзас оскалился и стащил с него покрывало.
Рядом зашевелился Сквало. Где-то под боком нашлась голова Мукуро.
Цуна вздохнул.
— Через десять минут жду всех в общем зале, — скомандовал Занзас. — Включая мелкого и Саваду. Все, быстро, приводите себя в порядок.
И вышел из комнаты, с чудовищной громкостью хлопнув дверью.
— Полагаю, через окно мне сегодня выходить не нужно, — довольно потянулся Цуна.
— Ты как-то неприлично этому рад, — хмыкнул Сквало и с трудом сел на кровати.
— Знаете, по-моему, даже если он вас застанет голышом в одной постели, всё равно не подумает, что вы в этой постели трахались, — Мукуро зевнул и тоже сел.
— Даже не хочу проверять, — ответил Цуна.
— Я тоже, — поддержал его Сквало.
Они переглянулись, и Цуна остро пожалел, что в комнате они не одни — пяти минут им хватило бы с головой.
А потом, когда Мукуро оделся и вышел, предусмотрительно забрав Франа с собой, Сквало подошел к Цуне сзади, уткнулся носом в плечо и тихо сказал:
— Паршивые из нас заговорщики.
Цуна был согласен, Цуна об этом думал последние три года, но голос у Сквало был растерянный, поэтому он ответил:
— Нормальные.
И добавил:
— Только давай ты ему все-таки расскажешь. И замок на дверь спали повесишь, на всякий случай.
— Повешу, — серьезно пообещал Сквало.
И улыбнулся.

@темы: фик, online, Reborn

---

на день рождения мне хотят подарить борцовку с принтом "хватит жрать мои мандарины". день рождения летом, а борцовка нужно уже сейчас, и, судя по настораживающей динамике, мне придется в ней жить.

вроде бы как уже закончилась бп в реборне, но для меня они слились с отпв в одной большой марш-бросок, и никаких особых ощущений по этому поводу нет, я жду одиннадцатое число.
в реборне я вообще был, по-хорошему, рыбодебилом, не успел ничего из того, что собирался успеть, разве что всякое по мелочи, абсолютно несерьезное. зато все мои команды котики
а повод дописать все, что осталось в черновиках, я думаю, еще найдется.

не очень удобно, что сразу после отпв идет зфб, я бы даже сказал очень неудобно.
надо будет в следующем году как-нибудь более рационально распределить свои скромные ресурсы, блин

@темы: offline, online, Reborn