[Саймон (который все еще дженовик)]

Название: Стая
Автор: Саймон (который все еще дженовик)
Бета: Кристал.
Размер: миди, 6598 слов
Пейринг/Персонажи: Эрвин/Ривай, Ханджи, Майк эпизодически
Категория: слэш
Жанр: экшн, character study
Рейтинг: R
Предупреждения: мат
Краткое содержание: Эрвин Смит умеет распределять задачи, умеет жертвовать одним, чтобы спасти сотню, умеет ставить на кон себя — и с последним справляется лучше всего.

Через месяц тощие псы начинают сбиваться в стаи.
— Смотри, — кивает Ривай, когда они проезжают ворота Троста.
Эрвин бросает короткий взгляд на мокрые шкуры и передергивает плечами, поглубже натягивая капюшон — он не любит дождливой погоды.
— Жутковато.
Ханджи рядом с ним ежится.
Молчаливая стая смотрит на них голодными злыми глазами — им хватило месяца, чтобы забыть человеческую руку и вспомнить о своей природе. Ривай следит за ними краем глаза. Титана сложно не заметить, а вот какая-нибудь наглая шавка, стоит на секунду упустить ее из виду, может запросто броситься под копыта.
— Нам стоит поторопиться, — говорит Эрвин.
Ханджи поддергивает капюшон и тянет повод влево.
Майк хлопает Эрвина по плечу и пускает свою кобылу в галоп.
— Один не пойдешь, — предупреждает Ривай.
Эрвин обдумывает его предложение не меньше минуты, прежде чем жеребец под ним переходит на мягкую рысь.
Сукин сын.
Ривай нагоняет его за несколько секунд и пристраивается рядом, отставая на полкорпуса.
— Ты знаешь, где искать?
— М-м-м.
— Иногда мне хочется свернуть тебе шею.
Эрвин смотрит на него и улыбается. Улыбка делает его моложе на десяток лет разом, ей стоит почаще появляться на его лице. Ривай ловит себя на том, что хочет улыбнуться в ответ.
Вместо этого он вздыхает.
— У нас два часа, — напоминает Эрвин.

Этого более чем достаточно.
Пустой дом встречает их грязным месивом. Два искалеченных подгнивших трупа со следами когтей и зубов лежат на первом этаже, на втором Ривай находит ребенка.
Точнее, его останки.
Он быстро обыскивает комнату, осматривает шкафы и тумбочки, закономерно ничего не находит и спускается вниз.
— Что у тебя?
— Пока ничего, хочу попробовать кое-что еще. Простите, мадам, — Эрвин уверенно надевает перчатки и отодвигает в сторону мертвую женщину.
Под ней ожидаемо находится потайная дверца.
Эрвин смотрит вниз с любопытством, но спускаться не торопится.
— Что? — отвечает он в ответ на вопросительный взгляд Ривая. — Я не люблю темные пыльные помещения.
Их никто не любит, поэтому Ривай закатывает глаза, потом так же поступает с рукавами, берет со стола уцелевшую лампу, зажигает ее и решительно идет к люку.
— Ты помнишь, что нужно искать?
— Это был лишний вопрос.
Ривай спускается.
Запах разложения становится слабее с каждой ступенькой, вокруг сыро и холодно, и он не желает здесь находиться, но не отправлять же сюда Эрвина в его белой рубашке.
Ривай спрыгивает на пол и оглядывается — это всего лишь подвал, стены влажные, не лучшее место для документов, кто бы ни решил их сюда спрятать.
У одной из стен он находит хрупкую на вид шкатулку.
— Эрвин! — орет Ривай. — Я сам эту херню не открою.
— Попробуй действовать чуть более в своем духе, — дипломатично предлагает Эрвин.
Ривай подбирается к шкатулке поближе, разглядывает замок — предельно условный на вид.
— Нет уж.
Он сует ее под куртку и идет обратно к лестнице — больше здесь нет ничего интересного. В смысле, здесь есть кандалы — четыре пары, несколько ножей, пила, стол, который покрыт темными разводами, но интересного, по-хорошему, ничего. Если мадам Сорель изволила развлекаться таким дивным образом, кто такой Ривай, чтобы ее в этом упрекать?
— Держи, — говорит он, вылезая из подпола.
Шкатулка пыльная, но при свете дня она выглядит втрое дороже, видимо, к лампе она поворачивалась не тем боком.
— Занятно, — хмыкает Эрвин.
У него в карманах и сумках вечно полно хитрых ключей, которыми он может вскрыть любой замок; или почти любой, они с Риваем не настолько долго знакомы, чтобы демонстрировать друг другу неудачи.
Эрвин вынимает один из ключей — такой же условный, как и замок, вставляет, что-то проворачивает, вслушивается, потом Ривай слышит один за другим два сухих щелчка.
— Готово.
Эрвин открывает шкатулку, любуется на ветхие бумажки, сложенные вчетверо, и неожиданно захлопывает ее снова.
— В шкатулке есть защитный механизм, — начинает он, деловито обматывая эту деревянную херню своим шарфом. — Мы не стали ее открывать, поскольку опасались самоуничтожения содержимого. Понял?
Ривай вздыхает.
— Как знаешь.
Эрвин прячет шкатулку в сумку, и его довольство почти можно пощупать руками.
— Надеюсь, Майк и Ханджи оказались так же успешны.
— Ты же знаешь, что там, верно? — настойчиво перебивает его Ривай.
— Я никогда не берусь за работу, которую не изучаю предварительно досконально.
Эрвин назидательно распрямляется и тоном, которым обычно разговаривает с новобранцами, добавляет:
— Если только мне при этом не заплатят.
Сумасшедший сукин сын. Когда-нибудь его убьют, и найдется толпа людей, которая пожелает счастливо станцевать вокруг его погребального костра.
— Не продешеви.

* * *

Ривай отлично понимает, что в его словах нет нужды — Эрвин всё рассчитывает заранее, он знает, во сколько оценить свою и чужую жизнь, и вообще знает слишком много, лучше бы ему быть скромнее.
Встать во главе разведки он успел всего три недели назад, а на него уже смотрят с ненавистью и простые люди, и знать — удивительное свойство. Эрвину, кажется, достаточно просто быть — двигаться, дышать, смотреть; и кто-нибудь непременно захочет это исправить.
Это Риваю в нём и нравится.

Когда они возвращаются к воротам, взмыленная Ханджи влетает внутрь первой, и под ее жилеткой заметно кое-что топорщится, и это не грудь.
— Отличная работа, — произносит Ривай одними губами.
Ханджи кивает.
Они ждут Майка, и он не подводит тоже — Ривай бы хотел иметь такой же нюх на людей, неприятности, а главное, вещи, как у него.
— Все хорошо потрудились, — провозглашает Эрвин.
Спасибо, что остались живы — слышит Ривай.
И не только за это спасибо.
К штабу они едут молча. Все находки оказываются в кабинете Эрвина быстрее, чем Ривай успевает спешиться и размять ноги, а Эрвин оказывается там, судя по всему, даже раньше них. У него горят глаза — так же, как горели они у Ханджи, когда ей добыли первого живого титана.
Ривай полагает, что это огонь священного безумия, и к нему следует относиться философски, и на всякий случай обходить стороной людей, в которых он горит. Поэтому он не идет помогать, а вместо этого с удовольствием расседлывает свою кобылу и достает скребок.
Ривай едва успевает провести ладонью по гладкой шерсти, прежде чем его хватают за локоть и тащат в кабинет — ну разумеется.
— Господи, зачем я согласился на эту работу.
Вопросительная интонация ему не дается — возможно, потому что Ривай отлично знает ответ.
— Эрвин просил срочно тебя отыскать.
— Могли хотя бы сейчас обойтись без меня.
— Ты часть команды, без тебя ничего не обходится, — возражает Ханджи, продолжая крепко сжимать его руку.
— Я пойду сам, можешь меня отпустить.
Ханджи не отпускает.

— Что такое, Эрвин? — спрашивает Ривай, когда они наконец оказываются за закрытой на ключ дверью.
— Я хочу предупредить, что, скорее всего, сегодня вечером у нас будут проблемы весьма любопытного характера.
— Насколько любопытного?
— Четыре или пять человек, — пожимает плечами Эрвин, — и, скорее всего, они не захотят уходить отсюда, пока мы будем живы.
— Что было в шкатулках?
— Ничего сверх того, что я ожидал.
Ривай на секунду теряется, и тут же гнев накатывает на него громадной волной.
— И ты серьезно думаешь, что это успокаивает? — рявкает он. — Когда я сюда пришел, ты говорил, что речь пойдет об убийстве титанов, а не о проблемах с людьми!
— Зато я убедил тебя здесь остаться, — перебивает его Эрвин.
Ривай замолкает. Сукин сын сидит за своим рабочим столом, сложив вместе руки, и оценивает расстояние между ними с таким видом, будто это шахматная доска, а Ривай — очередная фигура, которую необходимо подтолкнуть к нужной клетке.
— Здесь уже погибло двое моих людей, — медленно проговаривает Ривай, — из-за твоих интриг. Считаешь, этого недостаточно?
— Считаю, что разведке не выжить, если не будет моих интриг, — мягко возражает Эрвин, — потому что прямо сейчас рассматривается вопрос о полном сокращении нас как структуры. И если я просто оставлю всё как есть, мы с тобой окажемся в гарнизоне, а человечество — без шансов выбраться из уютной клетки. Меня это не устраивает.
— И ты хочешь сказать, что сегодняшнее дело ты провернул ради разведки?
— Нет, сегодняшнее — ради информации. А вот то, что будет завтра...
— Если ты доживешь до этого завтра! — орет Ривай, гнев душит его, как будто на шее не платок, а удавка.
— Я доживу.
Ривай не отвечает.
— И ты мне в этом поможешь.
Гнев проходит, как будто его и не было. Ривай вздыхает.
— А завтра всё начнется по-настоящему.
Нет, с этим человеком невозможно спорить.
Фигура на доске двигается вперед, слушаясь руки игрока.
* * *

Их оказалось четверо.
Женщина в темном плаще с капюшоном, мужчина с эмблемой единорога на плече и тяжелым взглядом — Королевская гвардия, — и двое, которые замерли по бокам от двери.
— Добрый вечер, господа, — приветствует их Эрвин. Шкатулки лежат на краю его стола, одна на другой, все закрытые, как и положено.
— Вижу, всё прошло успешно, — голос у женщины тихий и уверенный, она ничуть не кажется испуганной, да и не должна, у Ривая есть репутация только в разведке, за ее пределы она пока не шагнула.
А Эрвин спокоен и преступно безоружен.
— Более чем.
Женщина кивает, и гвардеец кидает на стол Эрвина внушительный кошель.
— Там остаток.
Эрвин тянется к нему рукой, распускает тесемки и заглядывает внутрь; судя по всему, содержимое полностью его устроило.
— Кто-нибудь еще был с вами?
— Мы оговорили это отдельно, я не посчитал нужным привлекать кого-либо еще. Мы с Риваем прекрасно справились вдвоем.
Гвардеец едва слышно хмыкает.
Они недооценивают Эрвина, понимает Ривай. Человека, который способен выйти за стены, имея рядом с собой только одного напарника, и выжить после этого, не стоит недооценивать.
— Я благодарна вам за оказанную услугу.
Эрвин приподнимается из-за стола, чтобы поцеловать протянутую руку, на короткую секунду всё вокруг Ривая замирает, и это можно почувствовать почти физически — напряжение, которое царило здесь до сих пор, лопнуло вместе с кивком мужчины.
Чертова Королевская гвардия, чертов Эрвин, чертовы кабинеты, в которых невозможно обнажить клинки, Ривай проговаривает это про себя, пока вытаскивает из-за пояса метательные ножи; он успевает, оба его броска достигают цели, тени у двери замирают на середине движений и оседают на пол.
Ривай оборачивается к Эрвину — тот тоже успел, голову гвардейца разнесло на половину кабинета; как можно было не услышать выстрел; впрочем, для этого сердце в ушах грохочет слишком громко.
Куда больше удивляет женщина в плаще. С аккуратно перерезанным горлом. У Эрвина в руках ничего кроме револьвера, у гвардейца — теперь уже трупа — в руках окровавленный нож, он всё еще сжимает его конвульсивно.
— Что за херня? — раздельно спрашивает Ривай.
— Я только что совершил ошибку, — честно признается Эрвин. — Не уверен насчет ее поправимости.
— Дьявол.
Ривай подходит к женщине, сдергивает с ее головы капюшон и закрывает глаза, чтобы не видеть лица.
Королевская кровь. Только теперь он замечает печатку на ее указательном пальце.
— Скажи, что она хотя бы не наследница престола.
— Нет, — успокаивает Эрвин. — Она имеет косвенное отношение к семье. Но она была ответственна за... разработки, о которых идет речь в документах, и я полагал, что ей будет выгодна наша смерть. Теперь же допускаю, что она хотела защиты.
Ривай садится на мягкий дорогой ковер, по которому расплывается кровавое пятно.
— Охренеть, — беспомощно говорит он.
— Зови Майка, нужно убрать отсюда тела.
Ривай тяжело поднимается на ноги и идет звать Майка — потому что сам он с телами разбираться точно не хочет.

* * *

Всё, что происходит в разведке, происходит быстро и тихо, нужно только успевать замечать, ловить слухи; если оказаться в правильное время и в правильном месте, можно узнать много больше, чем собирался. С Риваем это происходит постоянно, в основном потому, что самое правильное для таких вещей место — кабинет Эрвина, а самое правильное время — когда Эрвин тоже там сидит.
Его доверие ничуть не менее преступно, чем его же расчетливая беспечность. Ривай еще сам не знает, на что именно он готов ради Эрвина, а Эрвин уже как будто знает, что он готов на всё, и спокойно этим пользуется.
— Что мы будем с этим делать? — с неподдельным интересом спрашивает Ханджи, ползая по ковру и чем-то его поливая.
— Я полагаю, официального дела никто открывать не станет. Но мне определенно стоит быть аккуратнее.
— Как ты себе это представляешь? — неожиданно вступает в разговор Майк.
Ривай зевает — всё это нелепый, бессмысленный, постановочный фарс, в котором конец будет таким, каким захочет его увидеть Эрвин, поэтому Ривай не участвует.
Он ждет, пока фигуры получат свои указания и мирно пойдут их выполнять, и сам он тоже пойдет вместе с ними, потому что пару месяцев назад плотно сел на этот крючок.
— Сейчас с их стороны самое время предположить, что я знаю содержимое документов, — неожиданно невесело улыбается Эрвин. — А значит, пожелаю открыть его общественности либо же прибегнуть к примитивному шантажу. От меня этого ждут.
— И что ты собираешься делать?
— Абсолютно ничего.
— Эрвин, твой ковер не спасти, — радостно вмешивается Ханджи. — Но я знаю, где достать такой же.
— Главное, уберите этот, — в голосе Эрвина слышится смутная досада.
— Так какой у нас план?
— Не дайте мне умереть всю следующую неделю, — он устало трет глаза.
Спешите видеть, Эрвин Смит демонстрирует подчиненным свои маленькие слабости, чтобы добиться от них больших реакций.

Когда они выходят из кабинета, Ханджи оборачивается к Риваю и негромко произносит:
— Ты к нему несправедлив.
Когда Ривай приходит в свою спальню, он с силой пинает тумбочку. Это было бессмысленно, больно, и теперь он по-настоящему злится.
Как будто он сам, черт подери, не знает, что Эрвин стоит того, чтобы за ним идти. Его просто раздражает, когда другие делают это слепо. И что Ханджи с Майком знают Эрвина много дольше и куда лучше, чем Ривай. У них были годы, а у Ривая — всего несколько месяцев.

* * *

Они ничего не меняют в уже заведенном порядке, Эрвин упорно следует своему расписанию. Он просыпается в пять утра, в пять тридцать идет на построение, в семь утра завтракает и заканчивает ровно в семь тридцать пять.
Потом начинаются тренировки. Они работают в паре с Майком — разминка, растяжка, спарринги, дружеские тычки, иногда отходят в сторону, чтобы обменяться парой слов; Ривай наблюдает. Он следит пристально, и точно знает, что Эрвин замечает его взгляд, но не одергивает.
Ривай ходит за ним по пятам, и сам понимает, что есть в этом болезненная, нездоровая нотка, но ничего не может поделать. Ривай помнит Изабель, помнит Фарлана и не хочет, совершенно не хочет точно так же вспоминать еще и Эрвина.
Эрвина-идеалиста, Эрвина-сумасшедшего, Эрвина, который раздражает, улыбается, протягивает ему руку, отдает ему новую форму, работу и цель.
Ривай не уверен, что может назвать его другом, но как сказать по-другому, он тоже не знает.
Эрвин въелся ему под кожу. Если придется его оттуда вытравливать, будет неприятно.

Первый раз его наблюдение дает плоды на тренировке, когда Эрвин отжимается. С него течет, мышцы бугрятся на спине, он такой же солдат, как и все остальные, работает наравне с ними, и Ривай на какие-то мгновения расслабляется, а потом вдруг замечает движение в зеленой изгороди напротив. Даже если бы он сам решил вдруг пристрелить Эрвина Смита, он вряд ли отыскал бы место лучше. Ривай не мешкает, Ривай вынимает из кобуры револьвер, Ривай стреляет, и еще до того, как пуля попадает в цель, он уже знает, что успел.
Грохот выстрела ставит всё на полигоне с ног на голову.
Никто не успевает увидеть ни Ривая, ни труп, который предстоит забрать.

— К чему такая демонстративность? — недоуменно спрашивает он вечером, когда приходит в кабинет Эрвина.
Тот пожимает плечами, кажется, искренне.
— Возможно, хотят дать понять, что не ограничены в средствах.
— Нет, — вмешивается Ханджи. — Просто девочке, которую отправили разобраться с командором разведки, едва исполнилось двадцать. Она еще совсем зеленая. Была, — поправляется она после того, как Ривай приподнимает брови.
— Надеюсь, дальше всё будет менее топорно.
— Мы говорим о моей жизни, я бы не отказался от некоторой неопытности моих, как это правильно сказать? Заказчиков?
— Исполнителей, — мрачно бросает Ханджи.
— Я вообще-то как раз надеюсь, что до исполнения не дойдет.
Ривай тоже надеется.

* * *

Следующему он перерезает глотку в кабинете Эрвина.
Следующую он успевает пристрелить за секунду до того, как она замечает присутствие Эрвина.
Следующий пытается отравить ужин — относительно успешно, — и откачивать в результате приходится Майка.
Нашивок с головой единорога Ривай на их одежде не находит. Никаких официальных документов тоже. Никто не объявляет солдат в розыск.
После того, как Майк отправляется в постель на два дня, Эрвин решает, что пора начать делать хотя бы что-то.
— Я хочу заявить о покушении, — серьезно говорит он, крепко сжимая руку Майка. — Кто-то настойчиво пытается осиротить разведку, к тому же у неизвестных есть формальный повод — им не нравится новый командор. Разве не могу я сказать об этом вслух?
Ривай считает, что давно пора было это сделать.
Эрвин не дожидается ответа Майка; он отпускает его ладонь, выходит из спальни; Ривай идет за ним, так, чтобы видеть его спину. На всякий случай.
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь делал больно моим близким людям, — Эрвин одергивает куртку на ходу, отряхивает штаны и идет прямиком на улицу.
Риваю никто не отдает приказов, но он идет следом за ним, отставая ровно на один шаг.
Как будто так и должно быть.
— Ты со мной? — зачем-то спрашивает Эрвин, оседлывая жеребца.
Ривай, разумеется, с ним.

* * *

Всё происходит совсем не так, как он ждал.
Никаких темных подземных коридоров и криков жертв, они подъезжают к небольшому двухэтажному дому и спешиваются; Эрвин смотрит так, будто собирается с духом, и всё же не дает себе послаблений. Он подходит к двери, и она открывается еще до того, как Эрвин успевает постучать.
— Здравствуй, Найл.
— Здравствуй, Эрвин.
У Найла небольшое брюшко, короткие черные волосы и равновесие ни к черту. Явно не разведчик.
Риваю нет до этого особого дела, он следит за спиной Эрвина, за окрестностями и за тем, чтобы кто-нибудь из этих окрестностей не сделал в Эрвине лишней дыры.
— Найл, это Ривай, один из моих капитанов. Ривай, это Найл, человек, который знает о Королевской Гвардии всё, что нам нужно.
— Очень обтекаемо, как обычно, — хмыкает Найл. — Проходите.
В его доме чинно и чисто, белые блюдца, мелкие чашки, кухня просторная и светлая, и всё в оттенках яблока, ярких расцветках от золотистого до зеленого.
У Найла точно есть дети.
— Так почему ты решил ко мне обратиться? — интересуется Найл, опираясь спиной на подоконник.
Эрвин двигает чай поближе к себе.
— Видишь ли, мне уже вторую неделю не дают покоя неизвестные. Я пережил четыре покушения, начинаю бояться, что каждое следующее может стать последним.
— А какое это имеет отношение ко мне? Ты сам решил стать мишенью.
— Майк пострадал, Найл.
У Эрвина предельно серьезное выражение лица, Найл кажется растерянным, Ривай запоминает то, что слышит, и запоминает реакцию. Ему кажется, когда-нибудь это ему пригодится.
— Всё настолько серьезно?
— Более чем, мой друг.
Он выделяет последнее слово интонацией так мастерски, что Ривай едва это замечает.
— Что я могу сделать?
— Пробей по своим каналам, кому это может быть интересно.
Найл кивает.
— Как дети? — вдруг спрашивает Эрвин.
На памяти Ривая он еще никогда не менял тему разговора настолько топорно.
— Они уже забыли, как ты выглядишь, — фыркает Найл. — Мари сегодня в церкви, вместе с ними.
Эрвин едва заметно приподнимает уголки губ.
— Я был занят, ты знаешь.
— Знаю.
Ривай молчит и слушает.
Ему кажется, ничего более личного он не узнает об Эрвине еще очень долго, поэтому каждое слово из этого разговора хочется вычленить из массы и осмыслить как следует.
Найл говорит о детях. Он говорит о них, пока они пьют чай, говорит, когда чай заканчивается, говорит, говорит, и Эрвин не перебивает. Эрвин тоже ловит каждое слово.
Он почти не меняется в лице, но Ривай отлично знает этот взгляд — в нём любопытство и жадность. Так смотрела на Ривая Изабель. Так сам Ривай смотрит теперь на Эрвина.

— Я рад, что всё в порядке, — искренне улыбается Эрвин, когда Найл наконец замолкает.
Ривай поднимается из-за стола, понимая, что разговор окончен.
Эрвин поднимается следом за ним.
— Спасибо за беседу.
— Не за что. Я попробую что-нибудь узнать.
Они выходят из дома, Эрвин снова на шаг впереди.
— Кто он? — спрашивает Ривай, когда они отъезжают достаточно далеко от дома.
— Он возглавляет Королевскую гвардию.
— Это же его люди пытались тебя убить.
— Да. И теперь мы проверим, имеет ли он к этому какое-то отношение или нет.
Ривай качает головой.
— Ты слишком много думаешь.
— Я полагаю, всё как раз наоборот, иначе бы мы не оказались в таком положении.

Положение не изменяется совершенно.
Вечером того же дня Ривай ловит в кустах девчонку двадцати пяти лет, скручивает ее и тащит в лабораторию Ханджи.
— О, ты решил сменить тактику? — интересуется та.
— Просто задам ей пару вопросов.
Он не успевает даже начать — у девчонки тут же начинает идти изо рта пена, она трясется, потом обмирает. Можно не проверять — теперь Ривай может сколько угодно задавать вопросы трупу, он не ответит.
— Убери ее отсюда, — просит Ханджи, — у меня сегодня здесь еще дела.
На этот раз Ривай избавляется от тела сам.
А потом он приходит к Эрвину.
Ко всему, что Ривай делает, он подходит обстоятельно, поэтому, заходя в кабинет, он запирает его изнутри и только после этого оборачивается.
Свет в кабинете слегка приглушен, на столе стоит непочатая бутылка виски, шкатулки открыты. Все три.
— Должен признать, я заинтригован, — признается Эрвин, отвлекаясь от их содержимого. — Пожалуйста, продолжай. Всегда мечтал узнать, что будет, если в мой кабинет влетит не Ханджи.
— Ничего не будет, — произносит Ривай угрожающе. — Но ты мне объяснишь, наконец, по какой причине тебя пытаются убить.
— А.
— Что, а? Я задал тебе вопрос и жду ответ.
— Почему все так хотят со мной поговорить, и больше ничего? — спрашивает Эрвин с тоской.
Ривай чувствует величайшее подозрение и подходит ближе.
На полу стоит уже пустая тара, едкий запах спиртного обжигает обоняние.
— Да ты пьян.
Ривай предан, Ривай потрясен, Ривай не может сказать больше ничего. Человек, которого он всегда считал правильным до костей мозга занудой — пусть и несколько ненормальным — не может сидеть за своим столом прямо, потому что пьян как свинья.
— Немного, — отвечает Эрвин почти с достоинством.
Ну хорошо, почти как свинья.
— Есть повод? — осторожно интересуется Ривай, отодвигая от него вторую бутылку.
— Из-за того, что меня хотят убить, пострадал Майк. А еще меня никто не любит.
— Нет, к такой откровенности я не был готов.
— А.
— Прекрати разговаривать звуками.
— Я снова облажался. Далеко не в первый раз, если хочешь знать.
Сейчас Ривай почти наверняка уверен, что не хочет. Ни знать, ни быть здесь. Он не хочет видеть, как Эрвин теряет лицо.
— Всё, что я делаю, напоминает детские игры. У меня в руках цепь, все ее звенья разомкнуты, и она рассыпается на части. Только ты, Ханджи и Майк знаете, что делаете.
Ривай садится напротив. Стоит признать, он знает, что делает, когда дело касается драки и трупов, с человеческими отношениями у него трудности.
— А почему тебя никто не любит? — рискует он.
Эрвин поднимает взгляд — неожиданно расчетливый для пьяного человека, с трудом поднимается на ноги и подходит к нему.
— Женщина, которую я хотел когда-то видеть своей женой, счастлива в браке с другим.
Ривай торопливо поднимается, чтобы помочь ему удержаться на ногах, и его тут же, без предупреждения и объявления войны, с грохотом прижимают спиной к столу.
Эрвин трется о него всем телом, Ривай осторожно становится поудобнее. Ему жарко, у него давно не было ничего похожего, да похожего вообще никогда не было, и не то чтобы это было плохо.
— Ты позволишь?
Голос у пьяного Эрвина тихий и хриплый, его рука скользит по бедру, и Ривай определенно позволит.
Эрвин касается губами его шеи, Эрвин трогает член сквозь ткань брюк, Эрвин осторожен, и Ривай пока не уверен, чем именно всё это закончится, но старается не двигаться, чтобы не спугнуть прикосновения.
Он сам аккуратно приспускает свои штаны, Эрвин послушно кладет ладонь на его член, проводит по уже почти полностью возбужденному стволу рукой — вот так, да, да, черт подери, да, да! Вот так — и Ривай подается ему навстречу, Эрвин кусает его подбородок, и в тот момент, когда Ривай уже готов предложить переместиться в кресло — потому что там им наверняка будет удобнее, — сукин сын замирает.
Ривай едва успевает его подхватить, прежде чем Эрвин полностью валится на него и начинает тихо и откровенно посапывать ему на ухо. Хорошая реакция спасает не только жизнь.
— А вот теперь тебя точно никто не любит, — рявкает Ривай, пытаясь одной рукой засунуть изрядно обмякший член назад в штаны.
— Я тебе припомню это завтра, — обещает он, сгружая Эрвина в кресло и переводя дыхание.
Открытые шкатулки всё так же стоят на столе.
Ривай решает, что документы ответят на вопросы гораздо лучше Эрвина — по крайней мере, они не будут пытаться лгать.
Он садится в рабочее кресло Эрвина, берет в руки бумаги и начинает их изучать.

Утром Ривай ничего никому не припоминает. И следующим тоже. Сам Эрвин тоже ничего не говорит — возможно, просто не помнит, а Риваю сейчас не до того. Он делает всё, чтобы Эрвин остался в живых — следит за ним даже пристальнее, чем раньше, не отстает ни на минуту. На третий день он приходит в его спальню и говорит:
— Я буду спать здесь.
Эрвин приподнимает брови, но не возражает.
— Пусть так.
Он снимает с себя штаны и рубашку— Ривай смотрит; помедлив, Эрвин стаскивает с себя нижнее белье — Ривай смотрит и ничего не делает; он ждет, пока Эрвин окажется в кровати, и тогда он ляжет туда же, и можно будет успокоиться на несколько часов.
Ривай чутко спит.
Эрвин ложится в кровать, накрывается одеялом и замирает, тогда Ривай тоже раздевается и ложится рядом. Его не смущает тело рядом — ему просто не до того. Он хочет, чтобы Эрвин жил, это самое главное. Ривай не утруждает себя объяснениями, он проваливается в легкий сон и чувствует каждое движение. Эрвин ворочается, Эрвин устраивается поудобнее, Эрвин прижимается к его спине, его член вжимается между ягодиц.

Ривай просыпается около трех утра, и он еще не знает, откуда ждать удара, но знает точно, что он последует.
Ривай спрыгивает с кровати, хватает револьвер, наводит его на дверь — интуиция, она еще никогда его не подводила — и, когда Ханджи врывается в комнату, он только в последний момент удерживается от выстрела.
— Черт! — орет он.
— Ривай? — близоруко щурится она.
— Что-то случилось? — бурчит Эрвин сквозь сон.
— Я чуть не пристрелил эту психованную женщину!
— Извини, — примирительно поднимает руки Ханджи, — я не думала, что Эрвин будет не один.
— Ривай, ты не мог бы быть немного тише? Ханджи, что ты хотела?
— Я хотела сказать, что мы получили новый приказ. Следующая вылазка через неделю, на нее уже выделены ресурсы.
Эрвин мгновенно просыпается.
— Что? Это командор занимается сроками и распределением ресурсов.
— Больше нет.
Ханджи пожимает плечами, Ривай начинает чувствовать себя идиотом с револьвером наперевес, но всё-таки его не опускает.
До самого утра сон в их комнату больше не приходит.

* * *

— Это будет моя первая вылазка в этой должности.
Эрвин медленно шагает по комнате, не пытаясь делать вид, что спокоен.
Ривай тоже не пытается — на предстоящую вылазку ему плевать, у него есть работа здесь и сейчас, он отлавливает людей, который собираются сделать Эрвину больно огнестрелом, холодным оружием или голыми руками.
Риваю непросто.
После получения приказа весь корпус разведки задрожал, зашептался, первая вылазка с тех пор, как пала Мария, первая вылазка для командора Эрвина Смита, кто-нибудь точно из нее не вернется.
Ривай не успевает думать о титанах.
— Я волнуюсь, — просто признается Эрвин.
Ривай тоже волнуется, с тех пор как он прочитал проклятые бумаги, у него обострилась паранойя, и с этим ничего не сделаешь.
Эрвин не разменивается на мелочи — если красть в подвале документы, то непременно о тайных разработках оружия, о которых не то что разведке, Королевской Гвардии знать не стоит. И она, очевидно, не знает, по крайней мере, ее официальная часть. За всем этим стоит кто-то вне закона.
Удивительно, что Эрвин вообще еще жив. Точнее, неудивительно, с ним же Ривай, но ведь от этих покушений такое ощущение, что малолетние засранцы даже не стараются. Риваю достаточно сделать ошибку один раз, и всё закончится. Ривай уверен, что уже успел ошибиться, но Эрвин до сих пор жив, и это странно.
— Всё будет в порядке, — говорит Ривай машинально.
Эрвин благодарно кивает, но это никого не обманывает.

* * *

День вылазки наступает слишком быстро.
— Смотри, — кивает Ривай.
Теперь их молча провожают голодными глазами уже не дворняги — полноценные хищники. Они ведут их, как добычу, подбираются к самому краю обоза, телеги скрипят, лошади нервно прядут ушами.
Эрвин бросает на них короткий взгляд и отворачивается:
— Этого следовало ожидать.
Толком еще ничего не началось, но предзнаменование дурное.
Строй рассредоточивается, строй боится хищников и титанов, от строя несет ужасом, и Ривай морщится.
Сам он держит перед глазами спину Эрвина.
Они успевают проехать тридцать миль, прежде чем всё идет как обычно.
Девиант вламывается в строй, Эрвин не пытается орать, он пускает сигнальную ракету, он всё делает верно, но пара разведчиков всё равно оказывается под ногами титана.
Кобыла Ривая несется вперед во весь опор, он не знает, что на такой скорости Эрвин собирается рассматривать и что вообще собирается делать. Ривай просто выполняет приказ.
Они добираются до объекта, который был на карте Эрвина, один из разведчиков, вроде бы Майк, ломает строй на несколько минут— Ривай замечает это боковым зрением, но не реагирует. После этого Эрвин отдает приказ о возвращении.
Еще один девиант встречается им на обратном пути к стене.
Майк снова в строю, его фланг — левый, рядом с ним Ханджи, оба живы.
В телегах десяток трупов, не так уж много, если вдуматься, в этот раз всё прошло удачно.
Но когда они всё же возвращаются за стену, их встречают жуткой тишиной.

* * *

На Эрвина смотрят темными глазами молчаливые люди. Они подбираются к самому краю дороги, как хищная стая диких собак, разглядывают белого жеребца в новой сбруе, забитые седельные сумки, потемневший от крови плащ, и Ривай слышит нарастающий ропот, перекрывающий скрип телеги.
Эрвин едет сквозь толпу первым, не оглядываясь.
Он спокойно придерживает повод, шаг жеребца размерен.
Никто не пытается его нагнать, Ривай отстает на полкорпуса, Ханджи на полтора, Эрвин — острие меча, он шагает в толпу, и толпа перед ним расступается.
Ропот становится громче, он заглушает биение сердец, дыхание, скрип телег, звон подков, и, наконец, добирается до стонов раненых.
— Это вы во всём виноваты, — шепчет женщина справа с безумным выражением лица.
Ей никто не отвечает.
Ветер несет по мостовой газету — Ривай позволяет себе отследить ее взглядом, и тут же возвращается к Эрвину.
Человек-острие-меча едет вперед, безразличный к толпе, пробивает дорогу остальным, и людям вокруг него страшно, так безумно страшно, что они готовы повесить ответственность за свою жизнь на кого угодно, лишь бы только не брать ее на себя.

А ночью Эрвина неожиданно начинает лихорадить.
После заката он вспыхивает свечой, в его кабинете разом становится душно, и Ривай скидывает с себя куртку, помогает Эрвину выбраться из-за стола и волочит его в кресло.
— Ты как? — хмуро спрашивает он, глядя на красное лицо, и крепко держит запястье Эрвина; и чувствует — сердце неровно бьется под кожей.
— Я в порядке.
Эрвин откидывается головой на спинку кресла, устраивает левую руку на подлокотнике, взглядом находит потолок и выглядит так, будто в его спину упираются сотни взглядов, и каждый желает стащить его на камни мостовой и разорвать на части.
— Ты можешь... — Ривай сглатывает, но продолжает, — не делать вид, что всё хорошо.
— Ты тоже, — кивает Эрвин. — Я в порядке. Нет нужды меня опекать. Позови Ханджи.
— Уверен, что тебе нужна именно очкастая?
Под кожей дрожит случайный прерывистый пульс, беспокойный, как сердце сумасшедшего человека, который сидит напротив.
Эрвин горит; внутри него — пожарище; Ривай знает, как выглядит лихорадка, и знает, что это она; он ничего не делает.
— Уверен.
Ривай отпускает его руку, поднимается с колен, выходит за дверь кабинета и делает еще несколько шагов, прежде чем сорваться на бег. Ему страшно оставить Эрвина даже на несколько минут.
— Ханджи! — орет он, влетая в ее спальню.
Она не спит — сидит за столом, держит в руках перо и смотрит на бумагу. Перед ней пустой лист.
— Что случилось? — спрашивает она неожиданно резким тоном.
Ривай разом успокаивается.
— Пойдем, — зовет он.
Ханджи слушает его объяснения без должного внимания, собирает сумку, двигается по комнате хаотично, и Ривай только после этого замечает, что пол завален хламом, железом и книгами; безответственная женщина.
— Насколько всё плохо? — уточняет Ханджи, когда они вместе двигаются по коридорам, нога в ногу. После заката за окнами разразилась гроза, и она барабанит по ставням, пахнет свежестью, ночной мокрой травой, прибитой к земле пылью. Ривай вдыхает глубже и прикрывает на секунду глаза.
Он тоже болен. Он тоже горит. Под его ребрами живет торопливое чудовище, оно ворочается, тычется в легкие, мешая дышать, давит на сердце, сбивая ритм, Ривай не может его успокоить.
— Всё будет хорошо, — почему-то говорит Ханджи.
Ривай приподнимает брови — конечно же, будет.
Нет нужды говорить это вслух.

Они переносят Эрвина в его спальню, раздевают, укладывают в кровать, Ханджи бормочет что-то себе под нос, Ривай молча накрывает его одеялом и с удобством располагается на стуле. Он будет наблюдать.
— Уверен, что сможешь посидеть до утра?
Конечно, Ривай сможет, он здесь не в первый раз.

Человек-острие-меча сделан из сплава, который крепче стали и гибче лозы. Он выворачивается из любой беды, его не берут болезни, слухи, ножи и проклятия. На нём груз ответственности, вины, чужих страхов, его собственных, на нём люди, в смерти которых есть его вина, и люди, в смерти которых его вины нет. Эрвин не делит трупов на своих и чужих, он всех берет на себя.
Ривай предпочел бы, чтобы два его собственных трупа оставались с ним, и никто не пытался этот груз с ним разделить.
Он остается с Эрвином до утра, огонь сухо потрескивает в камине. Перед рассветом гроза намеревается выломать ставни, порыв ветра бьет по стене шквальным огнем.
У Эрвина хриплое частое дыхание.
— Я связался с идиотом, — произносит Ривай, пробует фразу на вкус, обкатывает ее со всей сторон, наконец удовлетворенно вздыхает.
Когда Эрвин ворочается и стонет, Ривай встает, проходится по его спальне, только теперь замечая ее по-настоящему.
— Срач.
Это комната человека, который бывает в ней едва ли раз в трое суток, а скорее всего, реже.
Это вообще не комната, стул жесткий, кровать узкая, одеяло холодное, в шкафу штаны, рубашка и одна смена белья, и Эрвин невыносим в своем желании сделать мир неудобным.
— Только не говори, что надеешься искупить часть своей вины, — фыркает Ривай.
На столе в кабинете лежит пачка похоронок, карты и книги вперемешку, в шкафу стоит бутылка крепкого пойла, кресла удобные, на полу мягкий ковер. По крайней мере, раньше был. Здесь даже стола нет.
— Я не надеюсь, — тихо и неожиданно произносит Эрвин.
Ривай стремительно оборачивается.
У Эрвина темные круги под глазами, скулы заострились; на кровати нет ничего похожего на железного командора, там лежит больной и слабый человек, под своим холодным одеялом и под одеялом Ривая, которое тот приволок из собственной спальни.
Будь Эрвин хотя бы вполовину так мягок вчера вечером, толпа бы набросилась и растерзала его на месте, и никто бы не успел ничего сделать.
На самом деле его защищают не мечи, понимает Ривай. Пусть они тоже сделали немало, но самая главная защита Эрвина — не мечи, не оружие и даже не люди, его защищают собственная прямая спина, галстук на шее, идеально чистая рубашка и гладкая прическа.
Больного человека на кровати защищает Эрвин Смит, каким его видят другие.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает Ривай.
— М-м-м, — отвечает Эрвин и кривится. — Кажется, я себя не чувствую.
Ривай фыркает — он понятия не имеет, что именно очкастая вчера вливала Эрвину в глотку,
но кое-что, должно быть, помогло.

* * *

Два месяца назад у Ривая была своя стая.
Это необходимость — если ты хочешь выжить, у тебя должен быть кто-нибудь еще. Человек, который будет стоять за твоей спиной и сделает всё, чтобы она осталась целой. Это можно назвать дружбой, боевой связкой, выгодной сделкой, Ривай не называл это никак. Они просто были его.
Теперь Ривай снова остался один, и это раздражает. Он больше не хочет никого терять.
Ему нужно всё начинать сначала.
В который раз нужно всё начинать сначала, как будто ему снова пятнадцать, он должен выбрать дорогу; на самом деле его выбор не имеет значения, любая из них приведет его в пропасть. На самом деле он уже начал, уже выбрал, теперь с выбором нужно только смириться.

Сегодня его пропасть — вид со стены.
Эрвин поправился за два дня, и это были два идеальных дня, он всё время лежал в постели, и Ривай мог следить за ним сколько угодно. Никакого открытого пространства, никаких больших скоплений людей. Сплошное удовольствие.
— Что ты предлагаешь? — уточняет Ривай.
Эрвин шагает чуть впереди — его спина открыта для удара, Ривай здесь, как и обычно, для того чтобы этого не допустить.
— Пора перестать делать вид, что ничего не происходит. Устроим охоту на живца? — предлагает Эрвин, оборачиваясь на секунду, в морщинках его глаз скрывается едва заметное лукавство. — При свидетелях.
Эрвин Смит умеет распределять задачи, умеет жертвовать одним, чтобы спасти сотню, умеет ставить на кон себя — и с последним справляется лучше всего.
— М-м-м, — отвечает Ривай, не находя слов.
— Будет весело.
— У тебя ведь уже есть план, да?
Эрвин подходит к самому краю стены и смотрит. Красный провал солнца поднимается над горизонтом, ослепляя.
— Я хочу жить, Ривай. Очень хочу. Прошу тебя об этом помнить, я не самоубийца.
— Я помню.
Эрвин кивает.
— Тогда ты знаешь, что иногда можно рискнуть.

Чертов Эрвин Смит и его идеи, которым нельзя возразить.
Ривай иногда пытается, он готовит короткую емкую речь, собирается со словами и духом, открывает рот и не может выдавить из себя ни слова.
На каждый его аргумент найдется достойное возражение, с доводами разума Эрвин справится играючи — он будет на своем поле. Ривай заранее знает, как именно ему будет отказано, каким тоном, в каких выражениях, Эрвин блестящий дипломат.
Эрвин всегда найдет, что сказать.
— Ты готов? — спрашивает он, повязывая галстук.
Сегодня он без привода, без привычной короткой куртки — он спокоен, преступно безоружен и официален.
Сегодня его кто-нибудь убьет, наверняка.
Сегодня Риваю как никогда хочется сделать это самому, чтобы только не было больше всей этой чертовой суеты.
Охота на живца в исполнении Эрвина выглядит жутко — как и большая часть того, что делает Эрвин.
— Нужно показать, что я не знаю истинной ценности бумаг, дать им повод забрать шкатулки, и только тогда всё закончится, я надеюсь, — шепчет Эрвин, глядя в людское море со спокойным достоинством.
— Поэтому сегодня разведчики получили официальный выходной?
— Именно.
Эрвин довольно улыбается.
Они в огромном зале, который до отказа забит женщинами в пышных платьях, мужчинами в форме, мужчинами в сутанах, мужчинами, которые впятеро толще Ривая и втрое больше Эрвина.
— Больше всего информация о разработках оружия из здесь присутствующих будет интересна Закклею. Кто-нибудь должен меня пристрелить до того, как я к нему подойду, — негромко говорит Эрвин. — Следи за мной.
После чего он отходит, и Ривай чувствует смутную панику, которую живо подавляет. Всё будет хорошо, не о чем переживать.
Эврин целует кисть какой-то симпатичной леди, Эрвин идет по залу, беседуя с людьми, которых он, очевидно, знает, Ривай идет следом, пытаясь держаться на расстоянии и не подходить слишком близко.
Он напряжен до предела, в следующую секунду может случиться всё, что угодно, но Эрвин всё еще идет по залу, и никто не пытается его остановить.
Кто-то пытается протянуть Риваю ладонь для рукопожатия, которую он игнорирует, кто-то дергает его за рукав, Эрвин идет вперед. До Закклея десять ярдов.
Ривай почти безоружен, при нём ни привода, ни мечей, только простой огнестрел, и это не то, что нужно.
— Давай быстрее, — тихо произносит он, до Закклея три ярда, Эрвин совсем рядом, и именно в этот момент всё и происходит.
Слышится легкий хлопок, и Эрвин падает на пол.
Эрвин падает.
Ривай пытается вспомнить задачу — он должен поймать того, кто стрелял.
Эрвин падает. Ривай автоматически идет вперед, ни о чём не думая, он засекает движение сбоку и пытается сообразить, что нужно с ним делать; быстрее; Ривай вспоминает — он должен был поймать стрелка живьем.
Эрвин лежит на полу.
Ривай идет к стрелку, Ривай бежит к стрелку, Ривай валит его на пол, заламывает ему руку и сует пальцы ему в рот, не дает сжать челюсти — на случай капсулы с ядом, как в прошлый раз.
— Умоляй своего бога, чтобы он остался жив.
Стрелок дергается, к Риваю на помощь бросается кто-то из Королевской гвардии.
У стрелка наверняка есть страховка, Ривай не хочет рисковать, поэтому он аккуратно давит на его шею до тех пор, пока тело под ним не замирает.
— Он без сознания, — спокойно говорит Ривай гвардейцу, — и у него капсула с ядом во рту. Проследи, чтобы ее вытащили.
Потом он неторопливо встает и добавляет:
— Прошу меня извинить.
И пробивается сквозь толпу.
Эрвин всё еще лежит без движения.
Риваю кажется, что он не может дышать.
Так было с Изабель, с Фарланом, он больше не может, он не хочет терять кого-то еще. Ривай опускается на колени и осторожно касается запястья. Ничего не происходит, пожалуйста, пусть всё же произойдет, возможно, он просто не заметил, пожалуйста.
Эрвин лежит в кровавой луже, Ривай стоит в ней коленями и ничего не замечает. Он ждет пульс.
А потом Эрвин открывает глаза.
— Он попал в предплечье, — хрипит он, — больно.
— Сукин сын, — говорит Ривай, не отпуская его руку, — сукин ты сын.
Он забыл все другие слова.

* * *

Потом, конечно, начинается то, чего так хотелось Эрвину. Газеты, новости, покушение на Эрвина Смита, у командора нет никаких предположений о личности нападавшего.
Эрвин даже дает интервью.
— Возможно, я слишком молод и неопытен для своей должности, — серьезно говорит он газетчику, — но я работаю над собой.
Ни слова о документах, которые исчезли после памятного дня.
Ни слова о мертвой леди из королевской семьи. Ничего.
Ривай больше не собирается отходить от Эрвина ни на шаг.
И он не отходит. Ему никто не отдает приказа, больше не отдает, он всё делает сам, он спит в спальне Эрвина, он следит за ним на тренировках, во время обеда, он ждет, когда придет следующий, а следующий обязательно придет, а Эрвин ранен. Эрвин пока не может двигаться как раньше.
Теперь Эрвина не защитит рубашка, прическа, галстук и прямая спина — момент слабости на публике ему не простят; если это можно считать слабостью, конечно. Эрвин строит репутацию заново, он учится, он привыкает к новому статусу, он больше не железный человек.

И теперь его защищает Ривай.

@темы: фик, Shingeki no Kyojin, online