ласторукое
Пока изучала матчасть - нашла кучу таймлайновых нестыковок. Долго думала что с ними делать и как поправить, в итоге решила, что черт с ним. Будем считать, что в некотором смысле это АУ от канона.
Название: Чешуя
Автор: Дженовик
Бета: Кристал.
Размер: 5026 слов для главы
Пейринг, персонажи: Джирайя/Орочимару, Цунаде, Узумаки Мито, Узумаки Кушина, Данзо, прочие
Категория: слэш, намеки на гет
Жанр: экшн, детектив с налетом мистики
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: ER, мат, легкие допущения относительно таймлайна и событий канона, продолжение следует.
Отказ от прав: все персонажи и мир Наруто принадлежат М. Кишимото.
Глава 1
читать дальше
— Камень явно себя переоценивает, — сказал Орочимару, открывая папку с досье. – Впрочем, во всём можно отыскать свои плюсы. Правда?
Мальчишка шестнадцати лет – бумаги утверждали, что его зовут Макото – задёргался на столе как сумасшедший.
— Тише, — поморщился Орочимару. – Выбраться у тебя всё равно не получится. Я проверял на себе.
Не меньше полугода проверял – сплав металлов, степень фиксации и скорость поглощения чакры, в таких вещах Орочимару старался быть предельно аккуратным. Человек – существо хрупкое, и чтобы оно оставалось живым, нужно перебрать массу режимов содержания, оптимальный же выбирается с учётом каждой конкретной особи.
Орочимару вовсе не хотелось, чтобы юный Макото из Камня издох в его лаборатории, так и не сделав ничего особенно толкового в своей жизни.
— Не волнуйся, — мирно посоветовал Орочимару, просматривая его биографию.
Макото из Камня бешено завращал глазами. Его, в общем, можно было понять.
Полгода назад, молодой весной, Камень в первый раз вошёл в Лист – в первый и для него последний.
Деревня горела как факел, вместе с ней горели здания, лес и гражданские. Цунаде была тогда на границе Огня, где черти носили Джирайю – так сразу не скажешь, а вот Орочимару, так вышло, был совсем рядом, доступный и, совершенно случайно – свободный.
Камень был нахален и плодовит, а значит, неосмотрителен.
— Делай что хочешь, — сказал тогда Сарутоби, глядя ему в глаза.
Орочимару кивнул в ответ и сделал что хотел.
Камень дал ему многое. К примеру, массу совершеннолетнего биологического материала, добытого абсолютно законным способом.
В этом смысле Орочимару был ему благодарен. К сожалению, хватило этой массы ненадолго, она подошла к концу около месяца назад, и Орочимару немедленно принялся маяться со скуки.
Лист отстраивался, медленно и неуклонно, даже его, лучшего джонина деревни – хорошо, быть может, только одного из лучших – Сарутоби мог легко отправить на уборку строительного мусора или на тренировочную площадку с выводком генинов. В лабораториях было пусто, в голове тоже, Джирайя не добавлял доброго настроения. Джирайя изволил сидеть в Суне, кропать свою книжку и дожидаться новых поставок лучшего табака в Пяти Великих Странах.
Орочимару ждал Камень. Орочимару чуял его – как змея чует языком запах и вкус. Камень должен был прийти в Лист ещё раз, чтобы раз и навсегда утвердиться перед собой же в своих силах, забрать остатки выживших и останки тех, кто всё-таки не.
И вот теперь он наконец пришёл снова. Потрёпанный, изрядно поумневший, но всё такой же – Орочимару поморщился, подбирая определение – Камень.
Ни ума, ни гибкости.
Зато прекрасные родовые дзюцу и юные бестолковые дарования в роли их владельцев.
Джирайя, знай он о происходящем здесь и сейчас, определённо Орочимару бы врезал, но Джирайя не знал. Джирайя уже вернулся из Суны, закопчённый её солнцем и закалённый враждебными взглядами.
Джирайя был теперь в Листе – отпаивал Цунаде саке и гулял с ней под звёздами. Джирайя был ближе, чем полгода назад, и всё-таки далеко.
Оставалось надеяться, что хотя бы змей он кормит как следует.
Макото на столе неожиданно отчаянно замычал, прерывая размышления.
Орочимару перевёл на него взгляд и вернулся к досье, вчитался в детали повнимательнее.
— Всё же зря я тебя взял, — сказал он. Кровный дар у Макото был совершенно мирный – Макото мог ускорять рост минералов, мог своей силой сделать из глыбы чудную каменную розу, но и только, после этого он падал замертво и неделями отлеживался, восстанавливаясь. Его дар жёг чакру, как пламя – сухую солому, в бою для Макото он был бесполезен.
С другой стороны, если найти баланс…
Добивать Макото иррационально не хотелось.
Орочимару четыре дня кружил по окрестностям, прежде чем всё же отыскал давно почуянный отряд.
Ещё сутки он потратил на бесшумное устранение его бесполезной части.
На Макото было положено много труда и сил.
— Я что-нибудь придумаю с тобой, — пообещал ему Орочимару, откладывая в сторону бумаги и надевая перчатки.
Каменный склеп – не самый лучший вариант для человека, у которого с камнем особые, тесные отношения, по крайней мере для человека в сознании.
А вот сознание из уравнения убрать – тогда уже с материалом можно начинать работать.
Закончил Орочимару, если верить внутренним ощущениям, уже глубокой ночью.
Стащил с себя перчатки – смысла в них теперь не было, кровь забрызгала халат, лицо и плечи. Разве что под ногтями теперь подсохшей корки не останется, её Орочимару терпеть не мог.
— Как он? – спросил Данзо на выходе из лаборатории.
— Жить будет, — коротко бросил Орочимару. – Теперь позвольте, я бы не отказался принять душ.
— Тебе не помешало бы набраться вежливости, — сказал Данзо хрипло, заблокировав тростью проход.
Орочимару прищурился и улыбнулся.
— Вам тоже, — ответил он мягко.
За его спиной тихо застонал Макото.
Данзо убрал трость и прошёл мимо.
Орочимару не стал ждать, чем закончится сцена.
Макото выживет, должен был выжить, есть ещё время на изучение материала, в конце концов, тесты, анализы, прежде чем его ресурс исчерпает себя, пройдут недели, а позже можно будет придумать что-нибудь ещё.
* * *
Рассвет продрог на ветру.
Джирайя, вышедший на улицу в боксёрах, продрог вместе с ним.
— Холодина, — пробурчал он вслух, поёжившись.
Близкая осень пробиралась в Коноху по ночам, укрывая её молочной дымкой и мелкой росой.
Джирайя стащил с плетёного стула куртку Орочимару, которую у него всё никак не хватало духу убрать, и как следует в неё укутался. Куртка была влажной и жала в плечах.
Рассвет краснел вдалеке.
Джирайя мёрз, мок и ждал, пока загорится по-настоящему солнце.
— Отлично выглядите, — сказали ему вдруг откуда-то сбоку.
— Ага, — обречённо ответил Джирайя. – Отлично.
Боксеры и куртка – идеальный вариант для появления перед детьми.
— Да вы не парьтесь. Вам даже идёт.
— Я не парюсь.
Кушина недоверчиво приподняла брови.
— Слушай, тебе можно будет смотреть на голых мужчин только после восемнадцати, — не выдержал Джирайя.
— Я шиноби, — она легкомысленно пожала плечами. – У нас другие возрастные рамки.
— Ладно, — Джирайя потёр лоб, — что там снова случилось?
— Пойдёмте. По дороге вам расскажу.
— Переодеться-то можно?
Кушина окинула его оценивающим взглядом.
— Можно, — разрешила она великодушно, и Джирайя пошёл в дом, искать что-нибудь более подходящее.
В медицинском корпусе было тихо. Снова. Но там и не могло быть иначе в шесть чёртовых часов субботнего утра.
— Что случилось? – спросил Джирайя, позёвывая. Кушина на этот раз вцепилась в его рукав намертво, отодрать её не представлялось возможным, и Джирайя здраво рассудил, что шиноби трупами не напугаешь.
Цунаде повернулась к нему лицом, стащила перчатки и кинула их на стол.
— Наш труп умер окончательно, — ответила она, потемнев лицом.
Джирайя, помедлив, кивнул. Этого следовало ожидать. Пульс начал замедляться ещё вчера, ближе к вечеру.
— Что ещё?
— А ещё у вас, молодые люди, серьёзные проблемы, — неожиданно сказали из-за спины.
Джирайя стремительно обернулся, решив, что ослышался.
За ним, опираясь на витую трость, стояла Узумаки Мито.
— Доброе утро, — поклонилась ей Цунаде.
— Здравствуйте, — вклинилась Кушина, с восторгом разглядывая аккуратное шёлковое кимоно.
— Не ожидал вас здесь увидеть, — ошарашенно признался Джирайя, почесав затылок.
— Справедливо. Я редко теперь покидаю свой дом, мне неуютно за его пределами, — Мито мягко улыбнулась.
Волосы её, как и прежде, полыхали красным и были собраны в сложную тугую причёску, спину она держала крепко и статно, а в глазах всё ещё светилась озорная искорка, без которой Узумаки не Узумаки; только Мито, сколько Джирайя себя помнил, никогда не давала ей воли.
Иногда ему думалось, что зря.
— Отчего у нас проблемы? – спросила Цунаде, глядя Мито в глаза с вызовом.
— Так ведь труп же, — простодушно сказала Кушина вместо Мито, отцепилась от Джирайи и тут же полезла разглядывать и тыкать в розовое мясо ручонками.
— Стоять! — рявкнул Джирайя.
— Да я всё равно уже подшила, — махнула рукой Цунаде, продолжая вглядываться в Мито.
— Прикольный, — сообщила Кушина, трогая пальцами аккуратные стежки.
Джирайя закатил глаза, обошёл агрессивных женщин стороной и сел на стул, откидывая голову на его спинку.
— Я сегодня не выспался, — сказал он между делом. – Было бы здорово, если кто-нибудь в этой комнате объяснит, зачем меня подняли в такую рань.
О том, что на самом деле он проснулся сам, потому что ни черта ему после вчерашнего не спалось, Джирайя говорить не стал. Оставалось надеяться, что Кушина его не сдаст.
— На всё есть свои причины, — ответила Мито мягко.
— Ну разумеется. Иного ответа я не ждал.
Цунаде наконец перестала сверлить Мито взглядом и подошла к Джирайе. Коснулась ладонью виска, и внутри тут же перестало гудеть.
— Спасибо, о прекраснейшая из женщин.
— Не паясничай.
Джирайя улыбнулся.
Ему не нравилось происходящее, отчаянно не нравилось. Не нравилось, что Камень снова шнырял по округе, и не нравилось, что Орочимару не было рядом, потому что Орочимару должен быть под боком, и только тогда можно быть в чём-то уверенным.
— Я видела подобное раньше, — спокойно сказала Мито, смешивая мысли к чёртовой матери.
— Вряд ли, — проворчал Джирайя, ещё не до конца сообразив, что она имеет в виду. – Там не человек, а ходячий пиздец.
Мито глянула на него мельком, подходя к столу.
Цунаде глянула на неё с острой ноткой ревности, но всё же справилась с собой и решительно встала рядом.
— Множественные ожоги, — проговорила она коротко. – Телесные повреждения. Переломы костей. Ничего выдающегося, вы должны были видеть подобное раньше. Вы пережили не одну войну, в конце концов.
— Да там, вроде бы, в другом проблема, — зевнул Джирайя.
— Ваш молодой человек не от ожогов скончался, не так ли? – дипломатично уточнила Мито, с интересом разглядывая тело.
Кушина тут же подскочила поближе, видимо, разглядывать Мито.
— Я не знаю, отчего он скончался, — призналась Цунаде.
Мито протянула руку, чтобы коснуться тканей, и тут же её отдернула, когда до кожи оставалась пара сантиметров.
— В этом нет твоей вины.
Джирайя её тревогу ощущал почти физически. Плотная, жаркая волна, обволакивающая мысли, и странно было, что этой волны не чуяла Цунаде, которая к тонким вещам была куда привычней.
— Чего нам ждать дальше? – спросил Джирайя, невольно понизив голос.
Лицо у Мито было такое, будто сам Шинигами во плоти приходил за смертной душой.
— Смерти.
— Узумаки-сан чудесно использует своё крайне специфическое чувство юмора, — нервно сказал Джирайя через полчаса, когда они с Цунаде остались наедине.
Кушину Мито всё же увела с собой, приворожив не то речами, не то шёлковым кимоно, так или иначе, Джирайя был Кушиной моментально забыт.
Это было как-то даже немного обидно.
Цунаде фыркнула.
На улице всё ещё было прохладно. Серое небо нависало над корпусом, пушистое и мокрое.
Джирайя, глядя на него, поёжился.
Цунаде шла молча – полностью погружённая в мысли.
Мито Узумаки всегда была скупой в словах, и сейчас не изменила себе. Свои слова она не стала пояснять, сказала только:
— Позовите меня, если подобное случится ещё раз. Мне многое следует проверить.
Цунаде, разумеется, мгновенно рассвирепела, и Джирайя даже подумал, что она кинется на Мито, разъярённой волчицей кинется и горло ей перегрызёт за всё и сразу.
За то, что Мито всё ещё жива и её годы берут своё так ужасающе медленно, за то, как умеет она смотреть, выворачивая наизнанку душу, за старую обиду, которая жила в Цунаде, свивалась внутри неё злобной змеёй, за единственного человека, бывшего им обеим дорогим и близким.
— Непременно, — ответила она Мито и, конечно же, никуда не кинулась.
Когда это было нужно – Цунаде тоже умела держать себя в руках.
— Так что будем делать? – спросил Джирайя, пытаясь отвлечь её от дурных горячечных мыслей.
— Ждать?
— Смерти?
— Почему бы и нет, — бросила Цунаде зло.
С неба принялся литься дождь.
Джирайя вздохнул.
Округу они обыскали ещё вчера, обшарили вдоль и поперёк, в Листе не было ни следа вражеской чакры. Точнее, были следы. Остаточные, тонкие, Цунаде их не заметила, но Джирайя, наполненный чакрой природы до краёв, видел их отчётливо – чужие метки серого цвета.
— Как страшен мир, в котором мы живем, а? – спросил Джирайя, поднимая голову к небу. – Если друзья в нём так спокойно посылают друзей к чёрту.
— Не драматизируй.
Джирайя посмотрел на неё искоса и решил не обижаться. Дел у него на сегодняшний день планировалось по горло. С опросами и протоколами они покончили, с общением тоже, а значит, можно было приступить наконец к самому интересному и привычному. Простой сбор сведений, разведка, анализ информации. Орочимару говорил – Джирайя совершенно лишён гибкости ума, оттого с информацией у него отношения паршивые, Джирайя сдавался его бескомпромиссной правоте с улыбкой.
В мелочах Орочимару приятно было уступать.
На самом деле с гибкостью ума дела у него обстояли неплохо, иначе старик не перевёл бы под командование Джирайи корпус внешней разведки.
Хотя, по-хорошему, после его выходки в стране Дождя Джирайю следовало бы если и не отправить под трибунал, то хотя бы отхлестать как следует. Удивительно всё же, что ни того, ни другого с ним не случилось. Старик только глянул на него устало и махнул рукой.
Сарутоби-сенсей, старый добрый Сарутоби-сенсей, он всегда всё понимал отлично.
А Джирайя – ну вот такой он. Бестолковый и мягкосердечный.
— Я сегодня домой, — сказала Цунаде хмуро.
Джирайя кивнул и махнул ей рукой. Он уже мысленно готовился к встрече с таблицами и схемами вычисления маршрутов Камня, которые пронизывали Лист, как тонкие, чуть заметные прожилки.
Это, разумеется, куда лучше горячего душа, горячего ужина и охрененного секса.
Пусть Цунаде всегда к нему тянуло, пусть её тянуло к нему до сих пор, но прямо сейчас у Цунаде был её собственный мужчина, Цунаде теперь отказывалась справляться на узкой койке старого дома Джирайи по-быстрому.
Да и у Джирайи уже кое-кто был. Если так можно сказать.
— Чёрт возьми, — сказал Орочимару с сарказмом, — господин будущий Хокаге не желают, чтобы я выходил из лаборатории? А испражняться мне теперь тоже полагается в его таинственном подземном логове? Или всё же можно посетить места не столь отдалённые? Я хочу пройти в своё крыло, пропустите, будьте любезны.
— Ты много разговариваешь, Орочимару, — спокойно ответил Данзо и чуть изогнул в улыбке тонкие губы.
От его голоса по позвоночнику Орочимару пробежали мурашки.
— У нас договор, — заметил он, стараясь, чтобы звучало так же язвительно, как обычно. Нельзя было дрогнуть. Данзо – змея куда более старая, ядовитая и опасная, чем сам Орочимару, и не стоило даже думать обыграть его на его же поле.
Орочимару мог ходить кругами – это у него получалось чудесно; мог делать вид, что контролирует положение полностью – хотя на самом деле контроль он потерял в тот момент, когда согласился на чёртову сделку; Орочимару многое мог.
Но Данзо мог больше.
— Действительно, — кивнул Данзо со всё той же мягкой улыбкой. – У нас договор. О том, что я доверю тебе место и предоставлю материал. А ты обеспечиваешь конфиденциальность со своей стороны.
— Я обеспечиваю.
Из-за спины Данзо показались тени.
Одна, три, шесть, восемь.
Сколько же вас, подумал Орочимару.
— У господина будущего Хокаге крепкие ребята, — заметил он вслух. – Я начинаю думать, что меня одного не хватит на всех.
Тесные стены лабораторий давали ряд ограничений, но и ряд преимуществ тоже.
— Хватит.
На самом деле в этом Орочимару был виноват сам.
Здешние стены полностью блокировали чакру, не пропускали ни капли, и у них был договор – до окончания эксперимента Орочимару их не покидает, чтобы не ставить под угрозу операцию.
И, что более важное – не разрушать кон-фи-ден-ци-аль-ность.
Потому что для господина будущего Хокаге нет ничего важнее.
Орочимару и не собирался ничего покидать и никого разрушать. Здесь ему было отведено собственное крыло, с пристойной ванной комнатой, с почти уютной спальней, у него было здесь, в общем-то, всё, что и дома. С парой мелочных оговорок.
И почему-то именно сегодня все оговорки стали на секунду невыносимыми.
В конце концов, он видел лицо Данзо в последнее время чаще, чем собственное отражение в зеркале, а в этом мире если и имеются вещи, способные сбить любые проявления здорового и, быть может, нездорового любопытства, то лицо Данзо определенно стало бы одной из них.
— Я хотел бы уладить это миром, — мирно приподнял ладони Орочимару, быстро оценивая положение. Особенной чакрой тени Данзо не отличались, но сильной стороной его бойцов никогда и не была чакра.
Данзо, как и Орочимару, предпочитал идти другим путём.
— Ты наглеешь, — сказал Данзо.
Орочимару пожал плечами.
Не то чтобы это был процесс, происходящий за пару дней. Он был таким всегда, предпочитал в лицо, резко и прямо.
Просто раньше он был господину будущему Хокаге нужен. Отчаянно нужен.
У Данзо не было людей, а в Листе не было тех, кто хотел бы новой войны. Лист хотел жить, так отчаянно хотел жить, что Орочимару иногда казалось – это сама суть деревни. Люди и шиноби здесь шли по тонкому верёвочному мосту над пропастью и смело шагали к берегу, не видя под собой огня, а только – счастливое, безопасное будущее. Будущее, которое ждёт их на другом берегу. Они срывались вниз, один за другим, падали, и пламя поглощало тех, кто оступился на полпути, и всё-таки никто здесь не смотрел им вслед.
Никто не смотрел вниз.
Орочимару был другим. Его пропасть манила куда больше той безопасной зелёной рощи на другом берегу.
И Данзо был таким же.
Даже странно, что они друг друга не поняли.
— Знаете, — сказал Орочимару задумчиво, — для человека осмотрительного и разумного вы выбираете крайне странные методы воздействия.
Данзо пожал плечами.
Тени медленно наливались объёмом и весом.
— Останешься здесь – и ничего не будет.
— Но вы же так хотите чтобы я настоял на своём. Как я могу вам отказать?
— И в самом деле.
Сигнала к атаке Орочимару даже не смог заметить.
Тени кинулись в его сторону, одна за другой.
Зазвенели кунаи, клон Орочимару доблестно кинулся в лобовую атаку, Данзо отступил в сторону, не вмешиваясь.
Орочимару отступил тоже, он не собирался сегодня драться, а значит, ему вовсе не нужно было, чтобы его заметили. Восемь джонинов, у каждого свой уникальный дар. К чему принимать участие, когда можно провести время, наблюдая?
Клон отрабатывал своё на совесть, удары сносил стойко, исправно истекал кровью, минус был в том, что с телом Орочимару он был категорически неосторожен. Одна тень взрезала ему кунаем рёбра, другая попала ногой по лодыжке.
Смотреть на своё отражение, гибко избегающее ударов и хищно возвращающее всё же пропущенное сторицей, было приятно.
Но куда интереснее было смотреть на Данзо.
На лице у того было написано полное удовлетворение происходящим.
Закончилось всё предсказуемо быстро – клон рухнул на колени и принялся кашлять кровью.
Орочимару поморщился.
Через пару часов клон развеется. А значит, и перелом рёбер – а там наверняка перелом; и обширные гематомы по всему телу, и десятки глубоких царапин окажутся на его собственной коже и в его теле.
— Не стоит мне перечить, Орочимару, — сказал Данзо, подходя ближе и наклоняясь над клоном. После чего отвесил ему мощную хлёсткую пощечину. Орочимару прищурился. Клон вполне правдоподобно оскалился и провёл языком по губам.
— Об этом можете больше не переживать, — сказал он хрипло.
Данзо удовлетворённо кивнул. Его тени растаяли, будто никогда их и не было. Сам же Данзо развернулся и пошёл прочь из лабораторий.
Его трость мерно и гулко отсчитывала шаги.
Орочимару приличия ради выждал несколько минут и всё же вышел из укрытия.
Клон глянул на него янтарными глазами и хищно прищурился.
— Сукин сын, — сказал он с удовольствием. – Я скормил бы его Манде.
Орочимару кивнул.
Теперь нужно было успеть до дома за пару часов, прежде чем клон развеется. Этот эксперимент стоило считать завершённым удачно. Ему и в самом деле удалось создать копию, которая не станет исчезать при малейших повреждениях кожных покровов.
Если бы ещё все полученные этой копией повреждения не возвращались владельцу – было бы идеально.
До самого вечера Джирайя торчал дома.
Жрать в холодильнике было, в общем-то, нечего, идти куда-нибудь по такой отвратной погоде Джирайя ленился, так что решил вспомнить старые, добрые и очень голодные времена Академии, когда голову нужно было держать ясной, а желудок пустым.
Помогало не особо, работалось плохо, Джирайя делом откровенно маялся, подходил к нему и так, и эдак, и творчески наносил на карту пометки в виде лисьей морды, и так же творчески их стирал потом – потому что карты было не его, а Орочимару, а Орочимару никогда не ценил на своих книгах и картах творческих пометок.
Работа над книгой, в общем, тоже не шла.
Душ ему не особенно помог, змеи шипели в аквариуме, мыши пищали.
Хотелось домой к Цунаде, истребить запасы еды в холодильнике, напиться и рухнуть в её кровать, натянув сверху подушку с одеялом.
Джирайя никогда не любил быть один.
У него с этим были проблемы с детства – с одиночеством.
Или это у одиночества были проблемы – с ним. Слишком нервно одиночеству было сидеть в одной комнате с крикливым взбалмошным ребёнком.
Джирайя не любил тишину вокруг себя, впрочем, он научился не замечать её, когда стал старше. Когда шумит за окном дождь, и шуршит страницами книга, и скрипят изредка половицы, разве это – тишина? Когда дышит в стеклянной банке на столе кто-то такой же голодный, как и ты, разве это – одиночество?
Джирайя просидел с этими мыслями до самого вечера, ловить таинственных преступников он ещё с самого утра раздумал, когда рассвет так и не смог пробиться к нему через слой сизых облаков. По такой погоде преступников ловить не годится.
А около семи часов возле дома неожиданно почуял знакомую чакру.
В прихожую Джирайя почти влетел, ощущая себя каким-то необычайно живым.
— Орочимару! – проорал он радостно, наспех открывая дверь.
Орочимару вынырнул из темноты тут же, мокрый, с сосульками длинных волос и злобными глазами. Что-то в нём было не так, но Джирайя не мог сообразить что, потому что – живой же, что ещё нужно, живой, а с остальным можно работать, можно исправить, главное, что вернулся.
— Орочимару, — повторил Джирайя, чувствуя, как пружина, в которую были стянуты его нервы последние дни, медленно разжимается. Шагнул вперёд, чтобы на ощупь, убедиться. Орочимару сделал шаг назад.
— Стоять, — сказал он.
Джирайя встал под дождём, нелепо раскрыв руки для объятий.
— Не понял?
— В дом пусти меня, — бросил Орочимару коротко.
Джирайя шустро отодвинулся, потому что и в самом же деле, чего это он, холодно на улице, и Орочимару выглядел замёрзшим, и внутри, конечно, теплее.
Орочимару глянул на него, почему-то снова зло, и проскользнул мимо, торопливо разуваясь. На пол с него стекала вода. С ним всё же было что-то не так, но Джирайя не замечал, Джирайя был счастлив, Джирайя торопился стиснуть крепко его рёбра, ощупать с ног до головы, потрогать тонкую кожу на висках, провести пальцами по шее, коснуться сердца и услышать – оно стучит.
Иногда он бывал отвратительно сентиментален.
— Мне в душ нужно, — предупредил Орочимару.
— Да ни черта тебе не нужно, какой душ, иди сюда, — сделал Джирайя шаг вперёд и снова напоролся на взгляд, как на стену.
А Орочимару ещё и руку выставил вперёд, чётко очерчивая границу.
— Да какого хрена, — начал злиться Джирайя.
— Глаза открой получше, — посоветовал Орочимару.
Джирайя хотел сказать, что всё нормально у него с глазами и всё он видит, но тут же машинально оглядел Орочимару повнимательнее и понял всё же, что именно было в нём не так.
Бурые пятна на его серой водолазке.
И попытки скрыть тяжёлое, почти загнанное дыхание.
— Так, — сказал Джирайя. Он должен был перестать злиться, но отчего-то только злился сильнее, потому что, дьявол, неужели так трудно было сказать, трудно предупредить, и ведь если бы вернулся целым, Джирайя эту неделю ему бы простил. — Так, — повторил он.
Орочимару, как и всегда, предпочёл сделать вид, что происходящее его не касается, и попытался независимо пройти мимо Джирайи. Независимо не получилось, Джирайя не собирался его отпускать, вместо этого он легонько толкнул Орочимару под рёбра и получил ожидаемый хриплый выдох.
— Сукин ты сын, — прорычал Джирайя, всё же сгребая его в охапку. Стащил с Орочимару тёмную водолазку – Орочимару даже сопротивлялся как-то вяло, как будто он двигался под толщей тёмной прозрачной воды, совершенно этим оглушённый.
Светлая кожа была вся в россыпи мелких ссадин и гематом. И под рёбрами – месиво.
— Всё с тобой ясно. Пошли в ванную.
На этот раз Орочимару не сопротивлялся.
В ванной Джирайя его усадил на бортик и аккуратно раздел – не то чтобы Орочимару не мог сделать этого сам – с ним ведь далеко не в первый раз такое, просто Джирайя собирался сегодня всё сделать своими руками.
А после этого долго смывал грязь и подсохшую бурую корку крови, искренне наслаждаясь злобным шипением.
Заслужил.
Вырываться Орочимару начал только через полчаса.
— Долго ты ещё будешь издеваться? – спросил он почти спокойно, вздрагивая всем телом.
Джирайя полюбовался делом своим рук и решил, что всё же нет. Он закончил.
— Где ты был? – спросил Джирайя требовательно.
Орочимару пожал плечами. Он был спокоен и бледен, и, даже будучи голым, умудрялся выглядеть совершенно независимым.
И в самом деле, какая разница, где он был целую неделю. Какая разница, что Камень снова здесь, какая разница, что если бы старик отправил бы его на миссию – он обязательно сказал бы об этом Джирайе, а значит, дело не в миссии, какая разница, что никто не мог его отыскать и даже природная чакра не смогла обнаружить следы.
Какая разница.
Джирайя почувствовал, что ещё немного, и то, что не смогли сделать гипотетические враги, он доделает сам.
Просто свернёт шею.
Орочимару, разумеется, не себе.
— Пошли в комнату, — сказал Джирайя отрывисто. Снял с вешалки полотенце, накинул его на Орочимару и вышел из ванной первым.
— Слушай, — спросил Орочимару, скривившись. – Ну чего ты злишься?
В полотенце ему было холодно.
Джирайя обернулся и посмотрел нечитаемым взглядом. Он не просто злился, он был в ярости.
Орочимару почувствовал, как по позвоночнику прошло короткая, привычная дрожь. Ему нравилось, когда Джирайя смотрел – так. Как будто он больше не может держать себя в руках. Как будто ещё пара слов, и он придёт в бешенство.
Джирайя всегда был здоровенным, крепким, Джирайя бывал в бешенстве редко, и каждый раз Орочимару хранил в памяти бережно, потому что его всегда подкупала сила, с которой он не может, не умеет справиться. Джирайя был тяжелее него едва ли не вдвое, Джирайя подминал его под себя, как каменная плита, не оставляя выбора.
Это снимало за происходящее всякую ответственность, а Орочимару во всяком положении умел найти своё удовольствие.
— Считаешь, у меня нет причин? – спросил Джирайя.
— Я вернулся. Со мной всё в порядке, — Орочимару пожал плечами и сложил руки на груди. – Какие у тебя могут быть причины?
— Где ты был?
— Миссия.
— Старик сказал бы мне, будь у тебя миссия.
— Ты был чёрт знает где несколько лет. Уверен, что ещё не исчерпал свой кредит доверия? – приподнял брови Орочимару.
Джирайя открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, и вдруг замолчал. Попал – понял Орочимару. Куда-нибудь, где открыто и больно. В давние сомнения или сложные отношения, а скорее, и в то, и в другое. Потому что хоть Сарутоби-сенсей и вёл себя как прежде, но что-то ведь надломилось после Дождя.
— Ублюдок, — сказал Джирайя.
Орочимару развёл руками.
И когда Джирайя подошёл вплотную – не стал отодвигаться.
Орочимару не особенно нравилось целоваться, и обычно Джирайя с этим считался. На этот раз, кажется, всем желаниям Орочимару он предпочёл свои собственные – потому что тут же запустил ладонь в мокрые ещё с улицы волосы, сжал их крепко, так, что стало даже больно, и укусил его до крови за нижнюю губу.
Орочимару зашипел, приоткрыл рот, и Джирайя, коротко зализав укус, скользнул языком внутрь. Целовался он горячо, голодно, будто у него никого не было, пока Орочимару пропадал в лабораториях. Так целовался, что в паху принялось медленно тяжелеть. Другой рукой Джирайя стянул с него чёртово полотенце и тяжело шлёпнул ладонью по ягодице. Орочимару даже застонал от неожиданности и попытался сделать шаг назад.
Джирайя не позволил – сжал волосы крепче, губу снова обожгло болью, и завтра рот будет красным, и рёбра ныли, и чёртовы клоны, которые возвращают владельцам весь полученный в бою опыт.
— Что, так хочешь мне вставить? – прошипел Орочимару.
Глаза у Джирайя стали совсем злыми.
Легкий тычок под рёбра лишил дыхания, и, пока Орочимару судорожно хватал воздух ртом, Джирайя развернул его лицом к стене и хорошенько в неё впечатал.
— Я хочу гораздо больше, — прошептал он и прошёлся горячими ладонями по бокам. Было больно, и жарко, и хорошо, и Джирайя вцепился зубами в его шею, и по ключице потекло. Наверняка кровь.
— А ты здесь мокрый, да? Тебе нравится, когда жестко, — сказал Джирайя, касаясь мозолистыми подушечками пальцев бархатной головки члена. Орочимару помотал головой и тяжело выдохнул.
Джирайя больше не стал тянуть, коснулся заднего прохода скользкими от смазки пальцами, чуть надавил и тут же загнал внутрь, и принялся разминать Орочимару, резко, ритмично, растягивая его до предела, заполняя, пока только пальцами, и это было хорошо, так хорошо, что ноги подминались, и всё же ушибленная лодыжка отказалась держать его вес.
— Левая? – спросил Джирайя, не отвлекаясь.
Орочимару отрывисто кивнул. Сзади всё горело, тянуло, и Орочимару сам тянулся за прикосновением, насаживался, кажется, всхлипывал.
Джирайя резко вытащил пальцы и подхватил его под левое колено. Коснулся мимоходом пальцами члена, собрал смазку.
— Сволочь, — сказал Орочимару. Горло отказывалось повиноваться.
— Терпи, — ответил Джирайя тихо, стиснул крепко ягодицу и приставил ко входу головку, напирая.
Орочимару заметался, пытаясь отодвинуться, всё же член был больше, гораздо больше пальцев, и тело не хотело такой ласки, но вышло только насадиться глубже. Головка, судя по ощущениям, прошла внутрь, и теперь Джирайя раскачивался, медленно и плавно, с каждым толчком входя немного глубже.
Орочимару привыкал к ощущениям – они каждый раз давались ему с трудом. Джирайя трахал его, гладил ладонью по спине и боку, как сноровистую кобылу, кусал шею и вылизывал кожу, и одного этого достаточно было, чтобы кончить, но, и в самом деле – терпи.
— Нормально? – выдохнул Джирайя.
Орочимару откинулся затылком на его плечо и зашипел, когда толчки стали глубже, сильнее.
Джирайя трахал его крепко, как умел, и засаживал ему на всю длину. Член истекал смазкой и пульсировал, и в таком ритме Орочимару не смог бы продержаться долго – растянутый, раскрытый и совершенно кон-тро-ли-ру-е-мый.
В каждом положении есть свои плюсы.
А когда закончились силы бороться с желанием, Орочимару излился, чувствуя, как весь мир на несколько секунд проваливается в чёрную дыру, остаётся только жаркое ощущение наслаждения и жизни, бьющейся в венах.
Джирайя кончил тоже – когда внутри Орочимару всё сжалось, и теперь хватка под коленом и зубы на шее стали куда заметнее.
Минутку они ещё стояли у стены, пережидая, переживая, потом Орочимару фыркнул и дёрнул ногой. Джирайя поторопился его отпустить и натянуть на себя штаны.
Выглядел он опустошённым собственной вспышкой.
— Эй, не нужно так убиваться, — насмешливо заметил Орочимару. Рёбра медленно заживали, раны затягивались, всё же он подготовился заранее, и если бы Джирайя не вышел из дома так рано, он и не заметил бы ни синяков, ни царапин.
— Сукин ты сын, — сказал Джирайя потерянно. – Что ты из меня делаешь?
Орочимару пожал плечами, в который раз, и пошёл в спальню, искать свой любимый домашний халат.
Он не делал из Джирайи ничего. Игра «кто больнее ударит» росла из старой детской привычки – всё же они были скорее соперниками, чем друзьями. Ранить физически шиноби бесполезно, потому что нет такой боли, к которой не привыкаешь со временем, а потому куда больше Орочимару любил ранить словом.
Детство закончилось лет пятнадцать назад, а он всё ещё бил иногда, остро и метко. И чаще необходимого попадал в цель.
Джирайя прощал, только смотрел, раздражая, как побитая дворняга, и уходил в ночь, больной и лохматый. Возвращался конечно, всегда возвращался сам, Орочимару его не звал.
Только однажды Джирайя ушёл надолго.
Деревня Дождя, чёртовы дети, которые росли без родителей, и, эй, Джирайя, какого хрена ты делаешь? Неужели Дождь дороже родной деревни, неужели там тебе смогли дать больше, чем давали здесь?
Эй, Джирайя, ты разве не вернешься в свой обожаемый Лист?
Джирайя писал письма и обещал – вернётся.
Орочимару ему не верил.
Он говорил – надломилось что-то между тобой и Сарутоби-сенсеем. Исчерпан кредит доверия, чёртов ты ублюдок. Ты ушёл надолго, три года – это почти навсегда, и думаешь, что если вернулся, всё будет теперь как прежде?
На самом деле Сарутоби-сенсей всё понял.
Этот старик всегда и всё понимал лучше, чем они сами, и сам сенсей, случись с ним подобное, поступил бы так же. Джирайя всё же был отчаянно на него похож.
Поэтому, разумеется, Сарутоби-сенсей простил.
Простил, понял и позволил всему идти своим чередом.
А вот Орочимару – нет.
Не понимал, не забывал и не собирался прощать.
— Я сегодня в старую квартиру пойду ночевать, — сказал хрипло Джирайя и вышел из комнаты.
— Входную дверь закрой, холодно! – крикнул Орочимару, глядя в аквариум.
У чешуйчатой красавицы в брюхе выделялось характерное утолщение.
Змей, пока его не было, кормили исправно.
Название: Чешуя
Автор: Дженовик
Бета: Кристал.
Размер: 5026 слов для главы
Пейринг, персонажи: Джирайя/Орочимару, Цунаде, Узумаки Мито, Узумаки Кушина, Данзо, прочие
Категория: слэш, намеки на гет
Жанр: экшн, детектив с налетом мистики
Рейтинг: NC-17
Предупреждения: ER, мат, легкие допущения относительно таймлайна и событий канона, продолжение следует.
Отказ от прав: все персонажи и мир Наруто принадлежат М. Кишимото.
Глава 1
читать дальше
— Камень явно себя переоценивает, — сказал Орочимару, открывая папку с досье. – Впрочем, во всём можно отыскать свои плюсы. Правда?
Мальчишка шестнадцати лет – бумаги утверждали, что его зовут Макото – задёргался на столе как сумасшедший.
— Тише, — поморщился Орочимару. – Выбраться у тебя всё равно не получится. Я проверял на себе.
Не меньше полугода проверял – сплав металлов, степень фиксации и скорость поглощения чакры, в таких вещах Орочимару старался быть предельно аккуратным. Человек – существо хрупкое, и чтобы оно оставалось живым, нужно перебрать массу режимов содержания, оптимальный же выбирается с учётом каждой конкретной особи.
Орочимару вовсе не хотелось, чтобы юный Макото из Камня издох в его лаборатории, так и не сделав ничего особенно толкового в своей жизни.
— Не волнуйся, — мирно посоветовал Орочимару, просматривая его биографию.
Макото из Камня бешено завращал глазами. Его, в общем, можно было понять.
Полгода назад, молодой весной, Камень в первый раз вошёл в Лист – в первый и для него последний.
Деревня горела как факел, вместе с ней горели здания, лес и гражданские. Цунаде была тогда на границе Огня, где черти носили Джирайю – так сразу не скажешь, а вот Орочимару, так вышло, был совсем рядом, доступный и, совершенно случайно – свободный.
Камень был нахален и плодовит, а значит, неосмотрителен.
— Делай что хочешь, — сказал тогда Сарутоби, глядя ему в глаза.
Орочимару кивнул в ответ и сделал что хотел.
Камень дал ему многое. К примеру, массу совершеннолетнего биологического материала, добытого абсолютно законным способом.
В этом смысле Орочимару был ему благодарен. К сожалению, хватило этой массы ненадолго, она подошла к концу около месяца назад, и Орочимару немедленно принялся маяться со скуки.
Лист отстраивался, медленно и неуклонно, даже его, лучшего джонина деревни – хорошо, быть может, только одного из лучших – Сарутоби мог легко отправить на уборку строительного мусора или на тренировочную площадку с выводком генинов. В лабораториях было пусто, в голове тоже, Джирайя не добавлял доброго настроения. Джирайя изволил сидеть в Суне, кропать свою книжку и дожидаться новых поставок лучшего табака в Пяти Великих Странах.
Орочимару ждал Камень. Орочимару чуял его – как змея чует языком запах и вкус. Камень должен был прийти в Лист ещё раз, чтобы раз и навсегда утвердиться перед собой же в своих силах, забрать остатки выживших и останки тех, кто всё-таки не.
И вот теперь он наконец пришёл снова. Потрёпанный, изрядно поумневший, но всё такой же – Орочимару поморщился, подбирая определение – Камень.
Ни ума, ни гибкости.
Зато прекрасные родовые дзюцу и юные бестолковые дарования в роли их владельцев.
Джирайя, знай он о происходящем здесь и сейчас, определённо Орочимару бы врезал, но Джирайя не знал. Джирайя уже вернулся из Суны, закопчённый её солнцем и закалённый враждебными взглядами.
Джирайя был теперь в Листе – отпаивал Цунаде саке и гулял с ней под звёздами. Джирайя был ближе, чем полгода назад, и всё-таки далеко.
Оставалось надеяться, что хотя бы змей он кормит как следует.
Макото на столе неожиданно отчаянно замычал, прерывая размышления.
Орочимару перевёл на него взгляд и вернулся к досье, вчитался в детали повнимательнее.
— Всё же зря я тебя взял, — сказал он. Кровный дар у Макото был совершенно мирный – Макото мог ускорять рост минералов, мог своей силой сделать из глыбы чудную каменную розу, но и только, после этого он падал замертво и неделями отлеживался, восстанавливаясь. Его дар жёг чакру, как пламя – сухую солому, в бою для Макото он был бесполезен.
С другой стороны, если найти баланс…
Добивать Макото иррационально не хотелось.
Орочимару четыре дня кружил по окрестностям, прежде чем всё же отыскал давно почуянный отряд.
Ещё сутки он потратил на бесшумное устранение его бесполезной части.
На Макото было положено много труда и сил.
— Я что-нибудь придумаю с тобой, — пообещал ему Орочимару, откладывая в сторону бумаги и надевая перчатки.
Каменный склеп – не самый лучший вариант для человека, у которого с камнем особые, тесные отношения, по крайней мере для человека в сознании.
А вот сознание из уравнения убрать – тогда уже с материалом можно начинать работать.
Закончил Орочимару, если верить внутренним ощущениям, уже глубокой ночью.
Стащил с себя перчатки – смысла в них теперь не было, кровь забрызгала халат, лицо и плечи. Разве что под ногтями теперь подсохшей корки не останется, её Орочимару терпеть не мог.
— Как он? – спросил Данзо на выходе из лаборатории.
— Жить будет, — коротко бросил Орочимару. – Теперь позвольте, я бы не отказался принять душ.
— Тебе не помешало бы набраться вежливости, — сказал Данзо хрипло, заблокировав тростью проход.
Орочимару прищурился и улыбнулся.
— Вам тоже, — ответил он мягко.
За его спиной тихо застонал Макото.
Данзо убрал трость и прошёл мимо.
Орочимару не стал ждать, чем закончится сцена.
Макото выживет, должен был выжить, есть ещё время на изучение материала, в конце концов, тесты, анализы, прежде чем его ресурс исчерпает себя, пройдут недели, а позже можно будет придумать что-нибудь ещё.
* * *
Рассвет продрог на ветру.
Джирайя, вышедший на улицу в боксёрах, продрог вместе с ним.
— Холодина, — пробурчал он вслух, поёжившись.
Близкая осень пробиралась в Коноху по ночам, укрывая её молочной дымкой и мелкой росой.
Джирайя стащил с плетёного стула куртку Орочимару, которую у него всё никак не хватало духу убрать, и как следует в неё укутался. Куртка была влажной и жала в плечах.
Рассвет краснел вдалеке.
Джирайя мёрз, мок и ждал, пока загорится по-настоящему солнце.
— Отлично выглядите, — сказали ему вдруг откуда-то сбоку.
— Ага, — обречённо ответил Джирайя. – Отлично.
Боксеры и куртка – идеальный вариант для появления перед детьми.
— Да вы не парьтесь. Вам даже идёт.
— Я не парюсь.
Кушина недоверчиво приподняла брови.
— Слушай, тебе можно будет смотреть на голых мужчин только после восемнадцати, — не выдержал Джирайя.
— Я шиноби, — она легкомысленно пожала плечами. – У нас другие возрастные рамки.
— Ладно, — Джирайя потёр лоб, — что там снова случилось?
— Пойдёмте. По дороге вам расскажу.
— Переодеться-то можно?
Кушина окинула его оценивающим взглядом.
— Можно, — разрешила она великодушно, и Джирайя пошёл в дом, искать что-нибудь более подходящее.
В медицинском корпусе было тихо. Снова. Но там и не могло быть иначе в шесть чёртовых часов субботнего утра.
— Что случилось? – спросил Джирайя, позёвывая. Кушина на этот раз вцепилась в его рукав намертво, отодрать её не представлялось возможным, и Джирайя здраво рассудил, что шиноби трупами не напугаешь.
Цунаде повернулась к нему лицом, стащила перчатки и кинула их на стол.
— Наш труп умер окончательно, — ответила она, потемнев лицом.
Джирайя, помедлив, кивнул. Этого следовало ожидать. Пульс начал замедляться ещё вчера, ближе к вечеру.
— Что ещё?
— А ещё у вас, молодые люди, серьёзные проблемы, — неожиданно сказали из-за спины.
Джирайя стремительно обернулся, решив, что ослышался.
За ним, опираясь на витую трость, стояла Узумаки Мито.
— Доброе утро, — поклонилась ей Цунаде.
— Здравствуйте, — вклинилась Кушина, с восторгом разглядывая аккуратное шёлковое кимоно.
— Не ожидал вас здесь увидеть, — ошарашенно признался Джирайя, почесав затылок.
— Справедливо. Я редко теперь покидаю свой дом, мне неуютно за его пределами, — Мито мягко улыбнулась.
Волосы её, как и прежде, полыхали красным и были собраны в сложную тугую причёску, спину она держала крепко и статно, а в глазах всё ещё светилась озорная искорка, без которой Узумаки не Узумаки; только Мито, сколько Джирайя себя помнил, никогда не давала ей воли.
Иногда ему думалось, что зря.
— Отчего у нас проблемы? – спросила Цунаде, глядя Мито в глаза с вызовом.
— Так ведь труп же, — простодушно сказала Кушина вместо Мито, отцепилась от Джирайи и тут же полезла разглядывать и тыкать в розовое мясо ручонками.
— Стоять! — рявкнул Джирайя.
— Да я всё равно уже подшила, — махнула рукой Цунаде, продолжая вглядываться в Мито.
— Прикольный, — сообщила Кушина, трогая пальцами аккуратные стежки.
Джирайя закатил глаза, обошёл агрессивных женщин стороной и сел на стул, откидывая голову на его спинку.
— Я сегодня не выспался, — сказал он между делом. – Было бы здорово, если кто-нибудь в этой комнате объяснит, зачем меня подняли в такую рань.
О том, что на самом деле он проснулся сам, потому что ни черта ему после вчерашнего не спалось, Джирайя говорить не стал. Оставалось надеяться, что Кушина его не сдаст.
— На всё есть свои причины, — ответила Мито мягко.
— Ну разумеется. Иного ответа я не ждал.
Цунаде наконец перестала сверлить Мито взглядом и подошла к Джирайе. Коснулась ладонью виска, и внутри тут же перестало гудеть.
— Спасибо, о прекраснейшая из женщин.
— Не паясничай.
Джирайя улыбнулся.
Ему не нравилось происходящее, отчаянно не нравилось. Не нравилось, что Камень снова шнырял по округе, и не нравилось, что Орочимару не было рядом, потому что Орочимару должен быть под боком, и только тогда можно быть в чём-то уверенным.
— Я видела подобное раньше, — спокойно сказала Мито, смешивая мысли к чёртовой матери.
— Вряд ли, — проворчал Джирайя, ещё не до конца сообразив, что она имеет в виду. – Там не человек, а ходячий пиздец.
Мито глянула на него мельком, подходя к столу.
Цунаде глянула на неё с острой ноткой ревности, но всё же справилась с собой и решительно встала рядом.
— Множественные ожоги, — проговорила она коротко. – Телесные повреждения. Переломы костей. Ничего выдающегося, вы должны были видеть подобное раньше. Вы пережили не одну войну, в конце концов.
— Да там, вроде бы, в другом проблема, — зевнул Джирайя.
— Ваш молодой человек не от ожогов скончался, не так ли? – дипломатично уточнила Мито, с интересом разглядывая тело.
Кушина тут же подскочила поближе, видимо, разглядывать Мито.
— Я не знаю, отчего он скончался, — призналась Цунаде.
Мито протянула руку, чтобы коснуться тканей, и тут же её отдернула, когда до кожи оставалась пара сантиметров.
— В этом нет твоей вины.
Джирайя её тревогу ощущал почти физически. Плотная, жаркая волна, обволакивающая мысли, и странно было, что этой волны не чуяла Цунаде, которая к тонким вещам была куда привычней.
— Чего нам ждать дальше? – спросил Джирайя, невольно понизив голос.
Лицо у Мито было такое, будто сам Шинигами во плоти приходил за смертной душой.
— Смерти.
— Узумаки-сан чудесно использует своё крайне специфическое чувство юмора, — нервно сказал Джирайя через полчаса, когда они с Цунаде остались наедине.
Кушину Мито всё же увела с собой, приворожив не то речами, не то шёлковым кимоно, так или иначе, Джирайя был Кушиной моментально забыт.
Это было как-то даже немного обидно.
Цунаде фыркнула.
На улице всё ещё было прохладно. Серое небо нависало над корпусом, пушистое и мокрое.
Джирайя, глядя на него, поёжился.
Цунаде шла молча – полностью погружённая в мысли.
Мито Узумаки всегда была скупой в словах, и сейчас не изменила себе. Свои слова она не стала пояснять, сказала только:
— Позовите меня, если подобное случится ещё раз. Мне многое следует проверить.
Цунаде, разумеется, мгновенно рассвирепела, и Джирайя даже подумал, что она кинется на Мито, разъярённой волчицей кинется и горло ей перегрызёт за всё и сразу.
За то, что Мито всё ещё жива и её годы берут своё так ужасающе медленно, за то, как умеет она смотреть, выворачивая наизнанку душу, за старую обиду, которая жила в Цунаде, свивалась внутри неё злобной змеёй, за единственного человека, бывшего им обеим дорогим и близким.
— Непременно, — ответила она Мито и, конечно же, никуда не кинулась.
Когда это было нужно – Цунаде тоже умела держать себя в руках.
— Так что будем делать? – спросил Джирайя, пытаясь отвлечь её от дурных горячечных мыслей.
— Ждать?
— Смерти?
— Почему бы и нет, — бросила Цунаде зло.
С неба принялся литься дождь.
Джирайя вздохнул.
Округу они обыскали ещё вчера, обшарили вдоль и поперёк, в Листе не было ни следа вражеской чакры. Точнее, были следы. Остаточные, тонкие, Цунаде их не заметила, но Джирайя, наполненный чакрой природы до краёв, видел их отчётливо – чужие метки серого цвета.
— Как страшен мир, в котором мы живем, а? – спросил Джирайя, поднимая голову к небу. – Если друзья в нём так спокойно посылают друзей к чёрту.
— Не драматизируй.
Джирайя посмотрел на неё искоса и решил не обижаться. Дел у него на сегодняшний день планировалось по горло. С опросами и протоколами они покончили, с общением тоже, а значит, можно было приступить наконец к самому интересному и привычному. Простой сбор сведений, разведка, анализ информации. Орочимару говорил – Джирайя совершенно лишён гибкости ума, оттого с информацией у него отношения паршивые, Джирайя сдавался его бескомпромиссной правоте с улыбкой.
В мелочах Орочимару приятно было уступать.
На самом деле с гибкостью ума дела у него обстояли неплохо, иначе старик не перевёл бы под командование Джирайи корпус внешней разведки.
Хотя, по-хорошему, после его выходки в стране Дождя Джирайю следовало бы если и не отправить под трибунал, то хотя бы отхлестать как следует. Удивительно всё же, что ни того, ни другого с ним не случилось. Старик только глянул на него устало и махнул рукой.
Сарутоби-сенсей, старый добрый Сарутоби-сенсей, он всегда всё понимал отлично.
А Джирайя – ну вот такой он. Бестолковый и мягкосердечный.
— Я сегодня домой, — сказала Цунаде хмуро.
Джирайя кивнул и махнул ей рукой. Он уже мысленно готовился к встрече с таблицами и схемами вычисления маршрутов Камня, которые пронизывали Лист, как тонкие, чуть заметные прожилки.
Это, разумеется, куда лучше горячего душа, горячего ужина и охрененного секса.
Пусть Цунаде всегда к нему тянуло, пусть её тянуло к нему до сих пор, но прямо сейчас у Цунаде был её собственный мужчина, Цунаде теперь отказывалась справляться на узкой койке старого дома Джирайи по-быстрому.
Да и у Джирайи уже кое-кто был. Если так можно сказать.
— Чёрт возьми, — сказал Орочимару с сарказмом, — господин будущий Хокаге не желают, чтобы я выходил из лаборатории? А испражняться мне теперь тоже полагается в его таинственном подземном логове? Или всё же можно посетить места не столь отдалённые? Я хочу пройти в своё крыло, пропустите, будьте любезны.
— Ты много разговариваешь, Орочимару, — спокойно ответил Данзо и чуть изогнул в улыбке тонкие губы.
От его голоса по позвоночнику Орочимару пробежали мурашки.
— У нас договор, — заметил он, стараясь, чтобы звучало так же язвительно, как обычно. Нельзя было дрогнуть. Данзо – змея куда более старая, ядовитая и опасная, чем сам Орочимару, и не стоило даже думать обыграть его на его же поле.
Орочимару мог ходить кругами – это у него получалось чудесно; мог делать вид, что контролирует положение полностью – хотя на самом деле контроль он потерял в тот момент, когда согласился на чёртову сделку; Орочимару многое мог.
Но Данзо мог больше.
— Действительно, — кивнул Данзо со всё той же мягкой улыбкой. – У нас договор. О том, что я доверю тебе место и предоставлю материал. А ты обеспечиваешь конфиденциальность со своей стороны.
— Я обеспечиваю.
Из-за спины Данзо показались тени.
Одна, три, шесть, восемь.
Сколько же вас, подумал Орочимару.
— У господина будущего Хокаге крепкие ребята, — заметил он вслух. – Я начинаю думать, что меня одного не хватит на всех.
Тесные стены лабораторий давали ряд ограничений, но и ряд преимуществ тоже.
— Хватит.
На самом деле в этом Орочимару был виноват сам.
Здешние стены полностью блокировали чакру, не пропускали ни капли, и у них был договор – до окончания эксперимента Орочимару их не покидает, чтобы не ставить под угрозу операцию.
И, что более важное – не разрушать кон-фи-ден-ци-аль-ность.
Потому что для господина будущего Хокаге нет ничего важнее.
Орочимару и не собирался ничего покидать и никого разрушать. Здесь ему было отведено собственное крыло, с пристойной ванной комнатой, с почти уютной спальней, у него было здесь, в общем-то, всё, что и дома. С парой мелочных оговорок.
И почему-то именно сегодня все оговорки стали на секунду невыносимыми.
В конце концов, он видел лицо Данзо в последнее время чаще, чем собственное отражение в зеркале, а в этом мире если и имеются вещи, способные сбить любые проявления здорового и, быть может, нездорового любопытства, то лицо Данзо определенно стало бы одной из них.
— Я хотел бы уладить это миром, — мирно приподнял ладони Орочимару, быстро оценивая положение. Особенной чакрой тени Данзо не отличались, но сильной стороной его бойцов никогда и не была чакра.
Данзо, как и Орочимару, предпочитал идти другим путём.
— Ты наглеешь, — сказал Данзо.
Орочимару пожал плечами.
Не то чтобы это был процесс, происходящий за пару дней. Он был таким всегда, предпочитал в лицо, резко и прямо.
Просто раньше он был господину будущему Хокаге нужен. Отчаянно нужен.
У Данзо не было людей, а в Листе не было тех, кто хотел бы новой войны. Лист хотел жить, так отчаянно хотел жить, что Орочимару иногда казалось – это сама суть деревни. Люди и шиноби здесь шли по тонкому верёвочному мосту над пропастью и смело шагали к берегу, не видя под собой огня, а только – счастливое, безопасное будущее. Будущее, которое ждёт их на другом берегу. Они срывались вниз, один за другим, падали, и пламя поглощало тех, кто оступился на полпути, и всё-таки никто здесь не смотрел им вслед.
Никто не смотрел вниз.
Орочимару был другим. Его пропасть манила куда больше той безопасной зелёной рощи на другом берегу.
И Данзо был таким же.
Даже странно, что они друг друга не поняли.
— Знаете, — сказал Орочимару задумчиво, — для человека осмотрительного и разумного вы выбираете крайне странные методы воздействия.
Данзо пожал плечами.
Тени медленно наливались объёмом и весом.
— Останешься здесь – и ничего не будет.
— Но вы же так хотите чтобы я настоял на своём. Как я могу вам отказать?
— И в самом деле.
Сигнала к атаке Орочимару даже не смог заметить.
Тени кинулись в его сторону, одна за другой.
Зазвенели кунаи, клон Орочимару доблестно кинулся в лобовую атаку, Данзо отступил в сторону, не вмешиваясь.
Орочимару отступил тоже, он не собирался сегодня драться, а значит, ему вовсе не нужно было, чтобы его заметили. Восемь джонинов, у каждого свой уникальный дар. К чему принимать участие, когда можно провести время, наблюдая?
Клон отрабатывал своё на совесть, удары сносил стойко, исправно истекал кровью, минус был в том, что с телом Орочимару он был категорически неосторожен. Одна тень взрезала ему кунаем рёбра, другая попала ногой по лодыжке.
Смотреть на своё отражение, гибко избегающее ударов и хищно возвращающее всё же пропущенное сторицей, было приятно.
Но куда интереснее было смотреть на Данзо.
На лице у того было написано полное удовлетворение происходящим.
Закончилось всё предсказуемо быстро – клон рухнул на колени и принялся кашлять кровью.
Орочимару поморщился.
Через пару часов клон развеется. А значит, и перелом рёбер – а там наверняка перелом; и обширные гематомы по всему телу, и десятки глубоких царапин окажутся на его собственной коже и в его теле.
— Не стоит мне перечить, Орочимару, — сказал Данзо, подходя ближе и наклоняясь над клоном. После чего отвесил ему мощную хлёсткую пощечину. Орочимару прищурился. Клон вполне правдоподобно оскалился и провёл языком по губам.
— Об этом можете больше не переживать, — сказал он хрипло.
Данзо удовлетворённо кивнул. Его тени растаяли, будто никогда их и не было. Сам же Данзо развернулся и пошёл прочь из лабораторий.
Его трость мерно и гулко отсчитывала шаги.
Орочимару приличия ради выждал несколько минут и всё же вышел из укрытия.
Клон глянул на него янтарными глазами и хищно прищурился.
— Сукин сын, — сказал он с удовольствием. – Я скормил бы его Манде.
Орочимару кивнул.
Теперь нужно было успеть до дома за пару часов, прежде чем клон развеется. Этот эксперимент стоило считать завершённым удачно. Ему и в самом деле удалось создать копию, которая не станет исчезать при малейших повреждениях кожных покровов.
Если бы ещё все полученные этой копией повреждения не возвращались владельцу – было бы идеально.
До самого вечера Джирайя торчал дома.
Жрать в холодильнике было, в общем-то, нечего, идти куда-нибудь по такой отвратной погоде Джирайя ленился, так что решил вспомнить старые, добрые и очень голодные времена Академии, когда голову нужно было держать ясной, а желудок пустым.
Помогало не особо, работалось плохо, Джирайя делом откровенно маялся, подходил к нему и так, и эдак, и творчески наносил на карту пометки в виде лисьей морды, и так же творчески их стирал потом – потому что карты было не его, а Орочимару, а Орочимару никогда не ценил на своих книгах и картах творческих пометок.
Работа над книгой, в общем, тоже не шла.
Душ ему не особенно помог, змеи шипели в аквариуме, мыши пищали.
Хотелось домой к Цунаде, истребить запасы еды в холодильнике, напиться и рухнуть в её кровать, натянув сверху подушку с одеялом.
Джирайя никогда не любил быть один.
У него с этим были проблемы с детства – с одиночеством.
Или это у одиночества были проблемы – с ним. Слишком нервно одиночеству было сидеть в одной комнате с крикливым взбалмошным ребёнком.
Джирайя не любил тишину вокруг себя, впрочем, он научился не замечать её, когда стал старше. Когда шумит за окном дождь, и шуршит страницами книга, и скрипят изредка половицы, разве это – тишина? Когда дышит в стеклянной банке на столе кто-то такой же голодный, как и ты, разве это – одиночество?
Джирайя просидел с этими мыслями до самого вечера, ловить таинственных преступников он ещё с самого утра раздумал, когда рассвет так и не смог пробиться к нему через слой сизых облаков. По такой погоде преступников ловить не годится.
А около семи часов возле дома неожиданно почуял знакомую чакру.
В прихожую Джирайя почти влетел, ощущая себя каким-то необычайно живым.
— Орочимару! – проорал он радостно, наспех открывая дверь.
Орочимару вынырнул из темноты тут же, мокрый, с сосульками длинных волос и злобными глазами. Что-то в нём было не так, но Джирайя не мог сообразить что, потому что – живой же, что ещё нужно, живой, а с остальным можно работать, можно исправить, главное, что вернулся.
— Орочимару, — повторил Джирайя, чувствуя, как пружина, в которую были стянуты его нервы последние дни, медленно разжимается. Шагнул вперёд, чтобы на ощупь, убедиться. Орочимару сделал шаг назад.
— Стоять, — сказал он.
Джирайя встал под дождём, нелепо раскрыв руки для объятий.
— Не понял?
— В дом пусти меня, — бросил Орочимару коротко.
Джирайя шустро отодвинулся, потому что и в самом же деле, чего это он, холодно на улице, и Орочимару выглядел замёрзшим, и внутри, конечно, теплее.
Орочимару глянул на него, почему-то снова зло, и проскользнул мимо, торопливо разуваясь. На пол с него стекала вода. С ним всё же было что-то не так, но Джирайя не замечал, Джирайя был счастлив, Джирайя торопился стиснуть крепко его рёбра, ощупать с ног до головы, потрогать тонкую кожу на висках, провести пальцами по шее, коснуться сердца и услышать – оно стучит.
Иногда он бывал отвратительно сентиментален.
— Мне в душ нужно, — предупредил Орочимару.
— Да ни черта тебе не нужно, какой душ, иди сюда, — сделал Джирайя шаг вперёд и снова напоролся на взгляд, как на стену.
А Орочимару ещё и руку выставил вперёд, чётко очерчивая границу.
— Да какого хрена, — начал злиться Джирайя.
— Глаза открой получше, — посоветовал Орочимару.
Джирайя хотел сказать, что всё нормально у него с глазами и всё он видит, но тут же машинально оглядел Орочимару повнимательнее и понял всё же, что именно было в нём не так.
Бурые пятна на его серой водолазке.
И попытки скрыть тяжёлое, почти загнанное дыхание.
— Так, — сказал Джирайя. Он должен был перестать злиться, но отчего-то только злился сильнее, потому что, дьявол, неужели так трудно было сказать, трудно предупредить, и ведь если бы вернулся целым, Джирайя эту неделю ему бы простил. — Так, — повторил он.
Орочимару, как и всегда, предпочёл сделать вид, что происходящее его не касается, и попытался независимо пройти мимо Джирайи. Независимо не получилось, Джирайя не собирался его отпускать, вместо этого он легонько толкнул Орочимару под рёбра и получил ожидаемый хриплый выдох.
— Сукин ты сын, — прорычал Джирайя, всё же сгребая его в охапку. Стащил с Орочимару тёмную водолазку – Орочимару даже сопротивлялся как-то вяло, как будто он двигался под толщей тёмной прозрачной воды, совершенно этим оглушённый.
Светлая кожа была вся в россыпи мелких ссадин и гематом. И под рёбрами – месиво.
— Всё с тобой ясно. Пошли в ванную.
На этот раз Орочимару не сопротивлялся.
В ванной Джирайя его усадил на бортик и аккуратно раздел – не то чтобы Орочимару не мог сделать этого сам – с ним ведь далеко не в первый раз такое, просто Джирайя собирался сегодня всё сделать своими руками.
А после этого долго смывал грязь и подсохшую бурую корку крови, искренне наслаждаясь злобным шипением.
Заслужил.
Вырываться Орочимару начал только через полчаса.
— Долго ты ещё будешь издеваться? – спросил он почти спокойно, вздрагивая всем телом.
Джирайя полюбовался делом своим рук и решил, что всё же нет. Он закончил.
— Где ты был? – спросил Джирайя требовательно.
Орочимару пожал плечами. Он был спокоен и бледен, и, даже будучи голым, умудрялся выглядеть совершенно независимым.
И в самом деле, какая разница, где он был целую неделю. Какая разница, что Камень снова здесь, какая разница, что если бы старик отправил бы его на миссию – он обязательно сказал бы об этом Джирайе, а значит, дело не в миссии, какая разница, что никто не мог его отыскать и даже природная чакра не смогла обнаружить следы.
Какая разница.
Джирайя почувствовал, что ещё немного, и то, что не смогли сделать гипотетические враги, он доделает сам.
Просто свернёт шею.
Орочимару, разумеется, не себе.
— Пошли в комнату, — сказал Джирайя отрывисто. Снял с вешалки полотенце, накинул его на Орочимару и вышел из ванной первым.
— Слушай, — спросил Орочимару, скривившись. – Ну чего ты злишься?
В полотенце ему было холодно.
Джирайя обернулся и посмотрел нечитаемым взглядом. Он не просто злился, он был в ярости.
Орочимару почувствовал, как по позвоночнику прошло короткая, привычная дрожь. Ему нравилось, когда Джирайя смотрел – так. Как будто он больше не может держать себя в руках. Как будто ещё пара слов, и он придёт в бешенство.
Джирайя всегда был здоровенным, крепким, Джирайя бывал в бешенстве редко, и каждый раз Орочимару хранил в памяти бережно, потому что его всегда подкупала сила, с которой он не может, не умеет справиться. Джирайя был тяжелее него едва ли не вдвое, Джирайя подминал его под себя, как каменная плита, не оставляя выбора.
Это снимало за происходящее всякую ответственность, а Орочимару во всяком положении умел найти своё удовольствие.
— Считаешь, у меня нет причин? – спросил Джирайя.
— Я вернулся. Со мной всё в порядке, — Орочимару пожал плечами и сложил руки на груди. – Какие у тебя могут быть причины?
— Где ты был?
— Миссия.
— Старик сказал бы мне, будь у тебя миссия.
— Ты был чёрт знает где несколько лет. Уверен, что ещё не исчерпал свой кредит доверия? – приподнял брови Орочимару.
Джирайя открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, и вдруг замолчал. Попал – понял Орочимару. Куда-нибудь, где открыто и больно. В давние сомнения или сложные отношения, а скорее, и в то, и в другое. Потому что хоть Сарутоби-сенсей и вёл себя как прежде, но что-то ведь надломилось после Дождя.
— Ублюдок, — сказал Джирайя.
Орочимару развёл руками.
И когда Джирайя подошёл вплотную – не стал отодвигаться.
Орочимару не особенно нравилось целоваться, и обычно Джирайя с этим считался. На этот раз, кажется, всем желаниям Орочимару он предпочёл свои собственные – потому что тут же запустил ладонь в мокрые ещё с улицы волосы, сжал их крепко, так, что стало даже больно, и укусил его до крови за нижнюю губу.
Орочимару зашипел, приоткрыл рот, и Джирайя, коротко зализав укус, скользнул языком внутрь. Целовался он горячо, голодно, будто у него никого не было, пока Орочимару пропадал в лабораториях. Так целовался, что в паху принялось медленно тяжелеть. Другой рукой Джирайя стянул с него чёртово полотенце и тяжело шлёпнул ладонью по ягодице. Орочимару даже застонал от неожиданности и попытался сделать шаг назад.
Джирайя не позволил – сжал волосы крепче, губу снова обожгло болью, и завтра рот будет красным, и рёбра ныли, и чёртовы клоны, которые возвращают владельцам весь полученный в бою опыт.
— Что, так хочешь мне вставить? – прошипел Орочимару.
Глаза у Джирайя стали совсем злыми.
Легкий тычок под рёбра лишил дыхания, и, пока Орочимару судорожно хватал воздух ртом, Джирайя развернул его лицом к стене и хорошенько в неё впечатал.
— Я хочу гораздо больше, — прошептал он и прошёлся горячими ладонями по бокам. Было больно, и жарко, и хорошо, и Джирайя вцепился зубами в его шею, и по ключице потекло. Наверняка кровь.
— А ты здесь мокрый, да? Тебе нравится, когда жестко, — сказал Джирайя, касаясь мозолистыми подушечками пальцев бархатной головки члена. Орочимару помотал головой и тяжело выдохнул.
Джирайя больше не стал тянуть, коснулся заднего прохода скользкими от смазки пальцами, чуть надавил и тут же загнал внутрь, и принялся разминать Орочимару, резко, ритмично, растягивая его до предела, заполняя, пока только пальцами, и это было хорошо, так хорошо, что ноги подминались, и всё же ушибленная лодыжка отказалась держать его вес.
— Левая? – спросил Джирайя, не отвлекаясь.
Орочимару отрывисто кивнул. Сзади всё горело, тянуло, и Орочимару сам тянулся за прикосновением, насаживался, кажется, всхлипывал.
Джирайя резко вытащил пальцы и подхватил его под левое колено. Коснулся мимоходом пальцами члена, собрал смазку.
— Сволочь, — сказал Орочимару. Горло отказывалось повиноваться.
— Терпи, — ответил Джирайя тихо, стиснул крепко ягодицу и приставил ко входу головку, напирая.
Орочимару заметался, пытаясь отодвинуться, всё же член был больше, гораздо больше пальцев, и тело не хотело такой ласки, но вышло только насадиться глубже. Головка, судя по ощущениям, прошла внутрь, и теперь Джирайя раскачивался, медленно и плавно, с каждым толчком входя немного глубже.
Орочимару привыкал к ощущениям – они каждый раз давались ему с трудом. Джирайя трахал его, гладил ладонью по спине и боку, как сноровистую кобылу, кусал шею и вылизывал кожу, и одного этого достаточно было, чтобы кончить, но, и в самом деле – терпи.
— Нормально? – выдохнул Джирайя.
Орочимару откинулся затылком на его плечо и зашипел, когда толчки стали глубже, сильнее.
Джирайя трахал его крепко, как умел, и засаживал ему на всю длину. Член истекал смазкой и пульсировал, и в таком ритме Орочимару не смог бы продержаться долго – растянутый, раскрытый и совершенно кон-тро-ли-ру-е-мый.
В каждом положении есть свои плюсы.
А когда закончились силы бороться с желанием, Орочимару излился, чувствуя, как весь мир на несколько секунд проваливается в чёрную дыру, остаётся только жаркое ощущение наслаждения и жизни, бьющейся в венах.
Джирайя кончил тоже – когда внутри Орочимару всё сжалось, и теперь хватка под коленом и зубы на шее стали куда заметнее.
Минутку они ещё стояли у стены, пережидая, переживая, потом Орочимару фыркнул и дёрнул ногой. Джирайя поторопился его отпустить и натянуть на себя штаны.
Выглядел он опустошённым собственной вспышкой.
— Эй, не нужно так убиваться, — насмешливо заметил Орочимару. Рёбра медленно заживали, раны затягивались, всё же он подготовился заранее, и если бы Джирайя не вышел из дома так рано, он и не заметил бы ни синяков, ни царапин.
— Сукин ты сын, — сказал Джирайя потерянно. – Что ты из меня делаешь?
Орочимару пожал плечами, в который раз, и пошёл в спальню, искать свой любимый домашний халат.
Он не делал из Джирайи ничего. Игра «кто больнее ударит» росла из старой детской привычки – всё же они были скорее соперниками, чем друзьями. Ранить физически шиноби бесполезно, потому что нет такой боли, к которой не привыкаешь со временем, а потому куда больше Орочимару любил ранить словом.
Детство закончилось лет пятнадцать назад, а он всё ещё бил иногда, остро и метко. И чаще необходимого попадал в цель.
Джирайя прощал, только смотрел, раздражая, как побитая дворняга, и уходил в ночь, больной и лохматый. Возвращался конечно, всегда возвращался сам, Орочимару его не звал.
Только однажды Джирайя ушёл надолго.
Деревня Дождя, чёртовы дети, которые росли без родителей, и, эй, Джирайя, какого хрена ты делаешь? Неужели Дождь дороже родной деревни, неужели там тебе смогли дать больше, чем давали здесь?
Эй, Джирайя, ты разве не вернешься в свой обожаемый Лист?
Джирайя писал письма и обещал – вернётся.
Орочимару ему не верил.
Он говорил – надломилось что-то между тобой и Сарутоби-сенсеем. Исчерпан кредит доверия, чёртов ты ублюдок. Ты ушёл надолго, три года – это почти навсегда, и думаешь, что если вернулся, всё будет теперь как прежде?
На самом деле Сарутоби-сенсей всё понял.
Этот старик всегда и всё понимал лучше, чем они сами, и сам сенсей, случись с ним подобное, поступил бы так же. Джирайя всё же был отчаянно на него похож.
Поэтому, разумеется, Сарутоби-сенсей простил.
Простил, понял и позволил всему идти своим чередом.
А вот Орочимару – нет.
Не понимал, не забывал и не собирался прощать.
— Я сегодня в старую квартиру пойду ночевать, — сказал хрипло Джирайя и вышел из комнаты.
— Входную дверь закрой, холодно! – крикнул Орочимару, глядя в аквариум.
У чешуйчатой красавицы в брюхе выделялось характерное утолщение.
Змей, пока его не было, кормили исправно.
-
-
05.02.2014 в 16:53-
-
07.02.2014 в 00:24