пересматривали на этих выходных все восемь частей гарепотера.
оказалось, что больше всего я люблю третью - за налет трагикомедии и фарса вместо драматической кульминации (тм), и потому что ее снимал человек с приличным чувством юмора. и седьмая часть тоже хороша - первая ее половина.

люпин в оригинальной озвучке растерял интеллигентность и разом стал лохматым, зубастым и не совсем трезвым - время от времени; заматерел он в любом случае приятно, глаз на нем отдыхал. гарри мне с прошлых просмотров запомнился славным ребенком, и это удивительно, потому что ребенок он какой угодно, но только не славный. он агрессивный, вспыльчивый, местами злопамятный, немного циничный, совершенно безбашенный, и при этом - полный какого-то насквозь положительного подкупающего обаяния. вспомнил за что люблю, и за что не - тоже вспомнил. снейп первые пять фильмов был каким-то, эээ, мимими-элементом, мы ржали над его томным голосом каждый, когда он открывал рот и изрекал, вот эта картинка скажет о впечатлениях лучше меня.

романтические линии выпрыгивали из-за углов внезапно и резко, предлагая сходить на бал, в запретный лес, ну или хотя бы завязать шнурки, последнее в качестве проявления особого расположения было особенно ээээ.
гарри я могу понять - джинни хотя бы симпатичная. гермиону понять не могу - девочка, ты же хорошая, ты же умная, девочка, миленькая, зачем тебе не очень умный рыжий орангутанг? роулинг к ней жестока.

а вообще-то, хорошие получились выходные. приятно было вспомнить с чего все начиналось.

на всякий случай положу сюда клип, он делался когда последняя часть только вышла, и все, кто хотел, его видели, но все равно пусть лежит. в нем есть все, за что я люблю эту историю - об одном мальчике который выжил, и о многих других, которые не.

@темы: видео, offline, online

---

сегодня был смертельный номер - я ходил бегать. чувствую себя как-то так.
то есть немного нелепым, немного счастливым, I feel wrong but it feels right, спасибо, дара, у тебя всегда есть что сказать, когда нечего сказать мне.
на самом деле не то чтобы в этом была серьезная необходимость - я и без того более чем строг и строен и все такое. но в последнее время любые физические нагрузки организм воспринимает с возмущением. мне кажется настала пора все ему объяснить.
в общей сложности бегом осилил не больше километра, перемежал это дело пешей ходьбой, особенно себя не нагружал, ну вроде бы, хотя ноги с этим тезисом не согласны. мне понравилось, завтра еще пойду
писать ежедневно об, эээ, успехах я не буду, но чувствую необходимость фиксировать все публично, чтобы не сливаться, поэтому не очень эпическую историю буду кидать сюда же, в комментарии.

@темы: offline

---

я нашел гифку, которая идеально иллюстрирует пейринг аомине/фсио.
господи, унесите пудинг

@темы: online

---

все-таки сходили на интерстеллар.

у меня в избранном есть люди-маркеры. если человек пришел с фильма и сказал - у меня нет слов, скорее всего я приду и скажу - у меня тоже, но по другой причине.

трехчасовой фильм развивается скачками, гармоничное структурирование (тм) подвело нолана еще в самом начале, первый час события развиваются плавно, а позже они начинают ломиться сквозь бурелом не разбирая дороги. при том, что экранного времени было много, его просто не хватило, чтобы рассказать историю как следует, где-то ее безбожно растянули, а где-то скомкали, она неровная, скачкообразная и, все-таки, слишком длинная.

сюжет очень и очень в лоб. никаких неожиданностей, все ровно так, как и ожидаешь в итоге, за исключением редких мелочей. все, что происходит, происходит со звериной серьезностью, а едва ли не единственной разбавляющей атмосферу деталью был робот, что уже само по себе намекает.

но главная проблема не в этом. главная проблема ленты - это эмоциональная составляющая. именно на нее нолан сделал ставку - на эмоции, на то, что зритель, выходя из кинотеатра, будет раздавлен их шквалом. лента не вызывает сочувствие, она ездит по нервам катком, как будто не знает более тонких способов воздействия.
я легко отзываюсь на попытки вызвать у меня реакцию, для того, чтобы она появилась, не нужен каток - достаточно тонкой иглы в нужном месте, здесь же хотели охватить аудиторию как можно шире, и давили везде, где можно было, где нужно было и где можно было не. в конечном итоге для меня каток проехал полностью мимо, хотя зрители из кинотеатра и в самом деле выходили несколько, эээ, пришибленными.

музыка, съемки, виды, актерская игра - все на высоте, здесь, в целом, без сюрпризов.
и единственное, что я по-настоящему могу поставить режиссеру в вину - он просто снимал этот фильм не для меня. он для зрителя с другим эмоциональным диапазоном.
и это не антирек. даже напротив, нужно идти и смотреть. очень может быть, что снимался фильм именно для вас.

@темы: offline

---

Название: Монстр из кладовки
Автор: Саймон (который все еще дженовик)
Бета: Кристал.
Размер: 10 000~ слов
Пейринг/Персонажи: Мидорима Шинтаро, Такао Кадзунари, Мияджи Киеши эпизодически.
Категория: джен, преслеш
Жанр: экшн, романс
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ООС, стимпанк-ау
Саммари: "Сумка начала сползать вниз. Такао поправил ремень, наклонился, чтобы получше разглядеть следы на земле, и тут же уловил чужое присутствие рядом. Обернулся, уже понимая, что не успевает, и затылок обожгло болью."
Ссылки на скачивание: .doc

У Такао он был усатым и черным, с мягкими розовыми ушами и длинным хвостом. По ночам хвост с жутким шорохом терся о половицы, днем шорохи замирали в людских голосах, иногда - криках, чаще всего их можно было услышать перед самым рассветом.
Однажды ночью Такао открыл глаза, поднялся с кровати, отрезал кусочек свежайшего сыра, которым собирался завтракать - можно сказать, отрезал от сердца - и оставил его под столом.
Утром сыр пропал, а вот шорохи перебрались поближе к полудню и кровати.

* * *

Ящики стояли вдоль дороги - крепко сколоченные, прикрытые куском парусины. Вокруг них сновали парни в серой форме, без нашивок и отличительных знаков.
- Ничего себе, - присвистнул Такао.
- Да отвернись ты, - тихо сказал Мияджи. - Пойдем отсюда.
Такао закатил глаза и неожиданно зацепился взглядом за плывущее в небе рыжее пятно.
- Ладно, - согласился он, не отрывая от него взгляда, - пойдем.
Мияджи выдохнул едва заметно и потащил его вперед.
Прикрытые парусиной ящики появились в городе полгода назад, редкие серые островки среди цветного моря. А вместе с ними появились и люди в серой форме. Они были как первые признаки осени посреди летнего буйства красок, только внимание привлекали куда сильнее.
- Перестань пялиться, куда тебя не просят, - прошипел Мияджи, когда они отошли от проулка на сотню ярдов.
- От простого взгляда ничего не будет, - отмахнулся Такао.
Воскресная ярмарка уже зашумела вокруг, она трогала его за штанины детскими ладошками, улыбалась ярко-красными губами юных дам, изредка приподнимала подол платья, показывая прелестные щиколотки и то, что было повыше. Мужчины торопились уследить и за ногами, и за губами, хотя стоило бы следить за детьми - здесь никто не трогал штанины просто так.
- Ты не будешь никуда лезть без меня? - спросил Мияджи, оглядываясь по сторонам - он пришел сюда помогать отцу, тот уже не мог управиться с лавкой сам, особенно в такие дни.
- Иди уже, - махнул рукой Такао. Мияджи посмотрел на него с сомнением, но кивнул. Такао поправил ремень на плече и пошел в сторону лекарственных рядов.
- Смотри, дирижабль! - довольно ткнула в небо пальцем девчушка лет шести, пока Такао пробирался мимо барышни с прозрачными и вкусными даже на вид леденцами.
- Это он, - скучным голосом заметила стоящая рядом царственная леди весьма преклонного возраста. - Только пальцем не показывай, неприлично.
И в самом деле, мысленно согласился с ними Такао. Интересно только, что делает дирижабль в закрытой воздушной зоне и кому взбрело в голову покрасить его в рыжий?..
Когда он уже почти выбрался из толчеи, в его штанину крепко вцепилось чумазое дитя неопределенного пола и возраста.
- Купите, - решительно потребовало оно.
- Хоть съедобное? - вздохнул Такао.
Дитя быстро закивало.
- Держи, - Такао отдал монету, и ему в ладонь тут же лег гранат - неожиданно огромный, бордовый и спелый.
- Хороший, - Такао одобрительно кивнул и положил его в сумку.
В лекарственных рядах народу было куда меньше, и теперь дело должно было пойти быстрее.

Обратно домой он возвращался на закате, с сумкой, туго набитой всякой всячиной, и полупустым кошелем.
Ящиков под парусиной в проулке уже не было.
Только вмятины на земле и приметная выщербина на каменной стене, будто рикошет от неудачного выстрела.
- И кому сегодня так повезло? - хмыкнул Такао, проводя по выщербине ладонью.
Такие отметины появились вместе с ящиками, они расползались по городу едва заметной паутиной, вместе с легкой тревогой и крепкими замками, которые теперь появлялись на дверях то тут, то там. Нет причин для паники, но есть причины для того, чтобы ночами забиваться поглубже в норы.
Сумка начала сползать вниз. Такао поправил ремень, наклонился, чтобы получше разглядеть следы на земле, и тут же уловил чужое присутствие рядом. Обернулся, уже понимая, что не успевает, и затылок тут же обожгло болью.

* * *

Очнулся от холода.
Перед глазами расплывалось рыжее пятно.
- О боги, - вздохнул Такао, закрывая глаза. Когда он открыл их снова, ничего не изменилось: всё вокруг было рыжим, и вдобавок откуда-то справа принялась пищать сумка, как будто почуяла, что он пришел в себя.
- Ну и что здесь происходит? - зачем-то спросил Такао вслух, с трудом отрывая голову от чего-то твердого. Оказалось, что от свернутых в плотный ком канатов.
Происходило странное - он точно уже видел этот странный рыжий цвет, когда разглядывал дирижабль, который пропустили в закрытую зону, и Такао на этом дирижабле уж точно делать было нечего.
Сумка принялась пищать совсем истошно. Такао поморщился, подтащил ее ближе, с трудом дотянувшись до ремня, и открыл.
- Я же оставил тебя дома, - застонал он.
Шарлотта мигом вскарабкалась ему на плечо и доверительно ткнулась усами в шею.
- Видимо, нет, - сказал кто-то слева.
Такао дернулся, с трудом веря своим ушам, и повернулся на голос.

Он был в светлой широкополой шляпе и потертой временем кожаной куртке. По правой ноге расплывалось темное пятно, а на бедре торчала пустая кобура. Настоящий ковбой, приметный, от кончиков пальцев в черных перчатках до белого шейного платка, который наливался винным красным в его ладонях, он как будто выбрался из пустынь Колорадо прямиком на этот дирижабль. А потом Ковбой приподнял шляпу и оказался кем-то настолько знакомым, что на несколько секунд Такао забыл про ноющий затылок, он мог только смотреть во все глаза.
- Шин-чан, - проговорил Такао беспомощно.

Никакой не Шин-чан, конечно, а Мидорима Шинтаро.
Человек-проблема или даже катастрофа, жутчайший зануда, с которым совершенно невозможно вести разговоры, самые-толстые-линзы-в-очках, и при этом самый точный глаз. Таким он был в пятнадцать, когда однажды собрал сумку и вышел из дома прямиком в будущее, ни разу не обернувшись.
Такао последний раз видел его так давно, что думал - забыл, и лицо, и голос, и толстые линзы, а оказалось, помнит.

- Что с твоей одеждой? - спросил Такао механически, будто это был самый важный вопрос из тех, которые нужно было задать.
Мидорима смотрел на него молча.
Потом поморщился, снял очки и шляпу, потер переносицу.
- Так нужно. Звезды сказали, - ответил он таким тоном, будто это всё объясняло. И ковбойский костюм, и рыжее над головой, и то, что у Такао ноет затылок, и даже Шарлотту в сумке, хотя он точно помнил, что оставлял ее дома.
- Это ты меня треснул, - сообразил Такао.
- Ну, мне пришлось.
Такао моргнул и принялся подниматься на ноги - в голове всё вертелось, и ноги норовили сплясать странное, вместо того чтобы держать его ровно.
- Так что здесь происходит? - повторил Такао уже тверже. Пол под его ногами повело в сторону, он едва не свалился обратно в кучу канатов, но устоял.
Мидорима даже не шелохнулся, чтобы помочь, он продолжал стоять и смотреть.
- Какого хрена здесь происходит, я спрашиваю? - зло спросил Такао, пытаясь найти опору.
- Мы улетаем из города, - произнес Мидорима таким аккуратным тоном, будто боялся, что от резкого оклика Такао дернется в сторону.
- Только не говори, что мы уже в воздухе.
- Мы в воздухе.
Такао почувствовал, что начинает задыхаться.
Открыл рот, чтобы вдохнуть, и не смог, зашатался, оступился, толкнул ногой сумку, из той вывалился гранат, тот самый, огромный и спелый, купленный у наглой чумазой девчонки, он треснул под его сапогом, и ярко-красные капли брызнули во все стороны.
- Дыши, - сказал Мидорима, каким-то образом оказавшись рядом, - дыши. Всё будет в порядке.
Такао замотал головой - не будет, Шарлотта снова запищала, Мидорима посмотрел ему прямо в глаза, спокойно и серьезно, и перед глазами снова стало темно.

Второй раз Такао очнулся, когда солнце уже село.
Он почувствовал это всем телом - наступивший закат и ночную тишину. На этот раз вокруг было жарко натоплено, а еще рядом шуршали страницы.
- Мне всё еще кажется, что это сон, - сказал Такао шепотом.
- Нет, - признался Мидорима, помедлив. - Я отнес тебя в каюту. Надеюсь, здесь удобнее.
Здесь и впрямь было удобнее. Такао приподнялся - затылок всё еще ныл, но уже не так сильно. В каюте горела лампа, Шарлотта шуршала на столе, всё еще живая - удивительно, что Мидорима не сунул ее обратно в сумку, раньше он терпеть не мог животных. Хотя это было много лет назад, быть может, теперь для него всё изменилось.
- Зачем ты меня сюда притащил? - тоскливо спросил Такао.
- У меня была определенная причина, - ответил Мидорима уклончиво. Он поднялся на ноги, подошел, сел на корточки рядом.
- Сколько пальцев?
- Три, - нетерпеливо отмахнулся Такао. - Какая причина? Я завтра должен быть совсем в другом месте.
- Не должен, - сказал Мидорима коротко.
- Слушай, я понимаю, что всё это тебе неинтересно, но меня нужно вернуть обратно, - Такао посмотрел на него серьезно.
Мидорима встал и отошел к столу.
- Я же сказал, есть причина, по которой ты здесь.
Такао осторожно лег обратно и прикрыл глаза. Перед его глазами всё продолжало вертеться.
- Послушай, Шин-чан, ты не имел права так со мной поступать, - пожаловался он. - Я столько лет не знал, где ты, как ты и жив ли вообще, и вот теперь, когда наконец-то я снова могу тебя увидеть, ты делаешь что вздумается, поступаешь как хочется. Совсем не изменился.
- Ты сойдешь в ближайшем населенном пункте. Но обратно Тейко не повернет.
- Тейко?
- Дирижабль.
Такао даже открыл глаза.
- Ты дал этой посудине имя. И вправду совсем не изменился.
- Это не я дал, - покачал головой Мидорима, и его тон стал неожиданно мягким. - Лежи и дергайся поменьше. Если ты завтра будешь способен воспринимать информацию, я постараюсь всё объяснить.
Такао не хотел, чтобы ему всё объясняли завтра; у него всё еще была тяжелая голова, не хотелось, чтобы Мидорима уходил, пусть он и засранец, но ведь прошло много лет - а вдруг на рассвете окажется, что не было никакого дирижабля, и на ярмарку Такао не ходил, а только собирался? Вдруг он проснется в пустом доме от стука в дверь - Мияджи придет, чтобы его разбудить, и Шарлотта начнет голодно пищать, потому что жрать она хочет постоянно.
Такао так и уснул, представляя утро, в котором ничего не было и ничего не будет.

* * *

Утро оказалось совсем другим.
Глаза заливало светом. Никто не пищал и не шуршал, всё было так тихо, что Такао тут же понял - он не дома.
Затылок почти не ломило, сумка лежала в ногах, с него еще вчера стащили сапоги и куртку, и спалось ему хорошо и много, и спалось бы еще, если бы не чертово солнце. Такао поморщился, торопливо поднялся на ноги, натянул сапоги обратно, дошел до двери, открыл - и вдруг шагнул прямиком в красное зарево.
- О господи, - сказал он.
Это и в самом деле оказался дирижабль. То самое рыжее пятно в небе, которое так привлекало внимание яркой расцветкой.
По обеим сторонам от Такао плыла нежная молочная дымка, а до земли были тысячи ярдов. Неудивительно, что Мидорима даже не попытался сковать ему руки или ноги, хотя о том, что этими руками и ногами Такао может сделать, он всегда знал лучше других. Такао всё равно не смог бы сбежать, даже если бы захотел.
Дирижабль летел прямиком на красный провал солнца, и Такао в жизни не видел ничего лучше.
- Шин-чан! - проорал он. - Если ты помнишь, я боюсь высоты, плохая идея оставлять меня здесь одного!
Через пару минут открылась соседняя дверь. Мидорима вышел в мир в одних только штанах и сапогах, потрепанный, сонный.
Он зевнул, попытался надеть очки, вышло не с первого раза. Вспомнилось - по утрам Мидорима бывал неуклюжим, потрепанным, заторможенным, как будто всё никак не мог разобрать, где в этом мире верх, а где низ.
- Незачем так громко разговаривать, - поморщился он, когда сумел устроить очки на носу.
Такао склонил голову набок и посмотрел на него внимательно.
Мидорима берег правую ногу - он ступал на нее осторожно, значит, не почудилась дыра и красное пятно на штанах.
- Что у тебя с ногой? - прямо спросил Такао.
- Неприятное стечение обстоятельств, - поморщился Мидорима. - Уже ничего.
- Хорошо, - кивнул Такао. - Тогда что я здесь делаю? Ты обещал объяснить.
Мидорима посмотрел на него укоризненно.
- Еще даже не рассвело, - сказал он с достоинством. - Успеем об этом поговорить.
- Тогда хотя бы скажи, куда ты дел мою крысу.

Крыса никуда не делась.
Она нашлась спящей под кроватью, явно сытой и относительно довольной жизнью. Ей летать явно нравилось, в отличие от Такао.
- Как я и говорил, - Мидорима привычным отработанным жестом поправил очки и снова зевнул.
- Чем ты ее кормил?
- Она сгрызла половину морковки за ночь.
Такао кивнул.
Шарлотту он завел год назад, когда закончил обучение; вернее, это Шарлотта завела его. Такао съехал от мастера в свой дом, а в доме уже был кое-кто другой.
Тогда Шарлотта была размером с мышь и дичилась людей, сейчас она могла часами торчать на руках, гадила где придется, вела себя неприлично, но Такао всё равно ее обожал.
- Я могу идти? - уточнил Мидорима.
Такао сел на кровать и быстро схватил его за руку.
- Сидеть, - сказал он серьезно. - Сегодня ты никуда не денешься. Как ты меня нашел?
Мидорима посмотрел на Такао выразительно.
- Я никогда и не терял тебя из виду, - пояснил он тоном неужели-не-очевидно-Такао.
Нет, Такао было не очевидно.
Такао десять лет искал следы Мидоримы Шинтаро по всему континенту, а тот просто не терял его из виду, как и положено гению, что в этом особенного? Не приходить же из-за такой мелочи в ярость.
- Зачем ты меня сюда приволок? - спросил Такао, с трудом сдерживая себя.
- Чтобы спасти твою голову, разумеется.
- Вчера ты мне ее чуть не проломил.
- Завтра ее мог бы проломить кто-нибудь другой.
Мидорима пожал плечами и снова поправил очки.
- Из тебя получился не лучший лекарь. Толку всё равно не будет. Но, крайней мере, ты останешься жив.
Такао поднялся на ноги.
- Не могу поверить, что ты это всерьез.
- А что не так? - спросил Мидорима.
Всё было не так.
Сегодняшнее утро должно было стать решающим в жизни Такао, сегодня их распределяли по отрядам и регионам, и после полудня он бы уже получил свой пропуск в военную жизнь.
Ему обещали пристойное жалование и непыльную работу - бери инструмент в руки, суй деревянную катушку кому-нибудь в зубы, заливай спиртом и шей.
Вместо этого он должен терпеть тысячу ярдов под ногами.
Хорошо еще, что вокруг только облака, и не видно, как далеко земля, иначе бы Такао забрался куда-нибудь в кладовку и не вылезал оттуда, пока Мидорима не высадит его в одном из воздушных портов.
- Кстати, - вспомнил Такао, - как ты попал в закрытую зону?
- Не лезь не в свое дело, - неожиданно серьезно сказал Мидорима.
- Естественно, это мое дело, - обалдел Такао. - Ты лишил меня шанса получить хорошую работу, а я даже не могу узнать, как ты это сделал?
- Ты сойдешь отсюда через пару дней. Больше тебе знать не нужно.
Такао вскочил на ноги.
- Предупреждаю, - заметил Мидорима без тени сомнения, - если ты будешь сопротивляться, мне придется ограничить твои передвижения этой каютой.
- Невероятно.
Такао потер лоб тыльной стороной кисти. Ему становилось зло и жарко.
- Ты обращаешься со мной так, будто мне до сих пор пятнадцать.
- Неправда, - покачал головой Мидорима. - В любом случае, тебе, наверное, лучше пока быть здесь. Мы спустимся ниже уровня облаков, тебе этого лучше не видеть.
Он отвернулся и замер. Поправил очки, сжал руку в кулак и сунул ее в карман.
Такао следил за ним внимательно - так Мидорима делал когда-то, собираясь со словами и духом, теперь же ему ни к чему было и то, и другое, так отчего он?
- Отдыхай, - сказал Мидорима, не оборачиваясь.
И вышел за дверь.

Такао тяжело рухнул обратно на кровать.
Надо же, за десять лет ничего и в самом деле не поменялось толком.
Зануда Шин-чан за толстыми стеклами очков остался занудой Шин-чаном. Всё так же делал что вздумается, всё так же не интересовался чужим мнением, и всё-таки лучше всех прочих умел вывести из себя парой фраз.
Такао сполз на пол, подобрал Шарлотту на руки и сел обратно на кровать.
Шин-чан стал шире в плечах, голос его - ниже, а еще теперь у него была ковбойская шляпа. Подумать только - Шин-чан и ковбойская шляпа.
Почти также нелепо, как Такао и дирижабли.
- Надеюсь, всё будет хорошо, - проговорил Такао отстраненно.
Шарлотта сопела, переваривая морковку. У нее всё уже было хорошо.

* * *

У Мидоримы монстр был, как и всё у Мидоримы - неловким, угловатым, угрюмым и холодным. Он жил в кладовке, питался машинным маслом и по ночам лазал по верхнему ярусу в поисках нарушителей.
Мидорима сказал - это не монстр, а разведчик, он должен сообщать о неполадках и заниматься множеством других важных вещей.
Такао ему не верил.

- Слушай, ну жрать-то мне можно? - мрачно спросил Такао, когда Мидорима снова пришел в его каюту.
- Пойдем, - кивнул Мидорима.
Свою шляпу он убрал, зато теперь в волосах у него было перо. Самое настоящее, трехцветное, оно торчало за ухом и здорово отвлекало внимание.
- Что это такое? - не удержался Такао, когда они вышли за дверь.
Мидорима посмотрел на него взглядом ну-разве-не-очевидно-Такао и поправил очки.
- На удачу, - сказал он с достоинством.
Больше Такао решил у него ничего не спрашивать.
- Эм… Шин-чан? – позвал он, выбираясь на свет.
- Мидорима, - нервно дернулся тот.
- Шин-чан, - терпеливо поправил Такао. – Давай всё же начнем с самого простого. Еда подождет.
И потер ширинку.
Мидорима поморщился, но согласно кивнул.
- Значит, с простого.

Они начали с простого – с нижнего уровня. Такао справил нужду, выбрался из странной кабинки со множеством рычажков, а потом Мидорима повел его вперед.
Нижний уровень был меньше и уже всех других. Там была кладовка, которая выглядела удивительно обжитой, на нём же нашлись другая уборная, кухня и душевая. И еще один отсек, который Мидорима обошел стороной.
Уровнем выше начинались спальни.
Такао они не понравились – одинаково серые, пыльные, все они были чужими, как будто до сих пор дожидались старых хозяев.
А на одной из дверей висел крепкий замок.
- Сюда нельзя, - сказал Мидорима. - Здесь хлам.
Такао с первого взгляда понял, что нельзя, замок сказал ему куда больше Мидоримы, но всё равно было безумно интересно, что же такого загадочного может быть на дирижабле. Ну, кроме, может быть, насыпи монет под кроватью.
- Нельзя так нельзя, - согласился Такао и решил про себя, что непременно сюда заберется, рано или поздно. - Здесь живет кто-то еще?
Мидорима молча передернул плечами.
Хорошо, что Такао всегда умел неплохо держать себя в руках.

А верхний уровень оказался совершенно пуст. Это была длинная палуба со странными подпалинами на полу, с рядами столбцов по бокам и перетяжками канатов между ними. Всё здесь тянулось вверх, к огромному рыжему куполу, и было страшно оглядываться по сторонам – накрывало острое чувство пустоты под ногами и над головой.
- Всё-таки здесь больше никого нет, - понял Такао. – Ты один.
Мидорима поморщился, будто ногу прошило тянущей болью.
- Это довольно удобно, если вдуматься, - усмехнулся Такао, не давая ему ответить. – Что дальше?
Дальше его отвели назад на кухню, показали холодильную камеру.
- Я попрошу тебя не пытаться сделать что-нибудь неудобное, - сказал Мидорима, когда Такао сожрал кусок вкуснейшего окорока и залил его холодной водой. – Без меня ты с нее не выберешься.
- С нее? – не понял Такао.
- Да.
Мидорима прижал ладонь к столу и со странной нежностью погладил гладкое дерево.
- Это она.
- Ладно, - медленно произнес Такао, поднимаясь из-за стола. – Я понял. С едой мне разбираться самому, так?
Мидорима кивнул.
- А сейчас, если мы со всем разобрались...
- Мы не разобрались ни с чем, - напомнил Такао, забираясь в камеру за еще одним куском. Утро для него началось довольно рано, он успел стать злым и голодным, теперь это следовало исправить. Ничто так не поднимает настроение, как сытный завтрак.
- Я до сих пор не знаю, зачем ты меня уволок с собой. Сомневаюсь, что так страшно по мне соскучился.
Мидорима сел за стол напротив, снял очки и разом стал чуточку постижимее, если так вообще можно говорить о Мидориме.
Такао, чтобы не смотреть ему в глаза, немедленно зацепился взглядом за перо.
- Сегодня должно было начаться распределение, - медленно и внятно проговорил Мидорима. - И ты знаешь, чем бы оно закончилось.
Такао, конечно же, знал. Ему бы предложили не самое теплое, но довольно удобное место.
Перо качнулось.
- Ты и в самом деле хотел бы в нём участвовать? - спросил Мидорима.
Такао не стал отвечать - ему показалось безумно интересным сочетание черного и рыжего. Интересно, из какой птицы его выдрали?
Ну и, в конце концов, никого, кроме самого Такао, здесь не касалось его сомнительное будущее в качестве военного хирурга.
Может, у него бы всё и получилось.
- Как бы там ни было, сейчас уже не важно. Три-четыре дня пути, и ты сойдешь на землю, а дальнейшее меня уже не касается. Если захочешь, сможешь вернуться домой и снова попытать удачи, это не займет больше трех недель.
Такао коротко кивнул.
Перо качнулось в ответ.
Мидорима встал.
- Сейчас у меня много работы, так что я был бы благодарен, если бы ты сам себя чем-нибудь занял.
Он взял очки, сунул их почему-то в карман и вышел за дверь.
Такао остался сидеть с куском мяса в зубах.

Так нелепо в последний раз он чувствовал себя, когда подбил Мияджи влезть на закрытый склад.
Тогда ящики только появились в городе, их прятали поглубже, там, где никто не найдет. Такао был на целых полгода глупее, чем сейчас, и, конечно, он не мог не разобраться ,что там с чем.
Они едва успели подойти на сотню ярдов, когда по ним открыли огонь.
Такао получил заряд свинца в плечо, Мияджи вывихнул лодыжку, но оба остались живы, и это оказалось удивительно приятным сюрпризом.
Такао успел решить, что убежать они не успеют.
Здорово время от времени так ошибаться.
Почти как сейчас.
Мидорима выдернул его из привычной жизни вовсе не из случайной прихоти. Он пытался спасти Такао жизнь - ну, в своем странном понимании.
Это был второй шанс, такой удобный, в такое правильное время - ухватиться бы за него руками и ногами, не упустить, узнать Мидориму заново, понять, чем он сейчас дышит, как живет, и больше никогда не отпускать дальше, чем на другой конец дирижабля.

- И что с этим делать? - тихо спросил Такао.
Можно было сказать Мидориме, что он придурок - наверняка от этого стало бы легче, но проблему явно не решило бы.
- Шин-чан у нас мастер создавать себе проблемы, - проговорил Такао погромче, на случай, если Мидорима стоит за дверью.
Когда он вышел, там, конечно же, никого не было.

* * *

- Как ее зовут? - спросил Такао.
Мидориму он с трудом отыскал в машинном отделении - там всё шипело, плевалось паром, пахло маслом и чем-то резким. Такао никогда не понимал, как эти громадины поднимаются в небо, но Мидорима, в отличие от него, явно понимал всё. Он стоял на коленях, склонившись над одной из труб с ключом, и был перемазан чем-то черным.
- Кого? - уточнил Мидорима со вздохом. Он поднялся с коленей, кинул ключ куда-то в металлическое нутро и отряхнулся.
- Ты сказал, что это она, - Такао постучал по двери.
- Ее зовут Тейко.
- А как пишется?
Мидорима посмотрел на него внимательно.
- Тебе серьезно интересно?
- Конечно, - Такао кивнул. - Следующие несколько дней мы с ней будем вместе. Хотелось бы познакомиться.
Мидорима медленно кивнул.
- Выметайся отсюда. Я выйду через пару минут.
Такао вышел, прикрыв за собой дверь.
Ему и правда было интересно, чем всё это закончится, но куда больше ему не хотелось оставаться в одиночестве. Шарлотта не в счет, она почуяла новую обстановку и теперь с удовольствием исследовала территорию бог знает где, и, в отличие от Такао, потеряться ей точно не грозило.
А вот сам он никак не мог сообразить, где верх, где низ, и страшно было выглядывать за борт.
Здесь, наверху, даже воздух ощущался по-другому, он был свежим и влажным. Когда разошлась под солнечными лучами молочная дымка, Такао моментально взмок - ему стало видно, как далека земля. С кем угодно в такие минуты лучше, чем с самим собой.
- Идешь? - спросил Мидорима, неожиданно возникая за плечом.
Такао вздрогнул, но кивнул. Конечно, он идет. Возле машинного отсека ему было почему-то особенно жутко.

* * *

- Произносится «Тейко».
- Так ты серьезно назвал дирижабль Империей света.
Или «Светлый лик императора», судя по иероглифам.
- Это не я назвал.
Мидорима отобрал у него бумажку и сунул в карман.
- Ты живешь в кладовке? - спросил Такао, оглядываясь по сторонам. - Наверху же полно кают.
А здесь было четыре ярда во все стороны и совершенно пусто, если не считать узкой жесткой койки, письменного стола и кучи канатов рядом с ними, о которые Такао едва не переломал себе ноги.
- Это довольно удобно.
- Не сомневаюсь.
Такао обошел стол по кругу и заглянул в небольшое узкое оконце - за ним оказалось пусто и страшно.
Такао отшатнулся, пережидая приступ головокружения, прислонился затылком к дереву.
Когда он открыл глаза, Мидорима был рядом с ним, смотрел так, будто готовился подхватить его в любую секунду.
- Как Шарлотта попала в сумку? - спросил Такао неожиданно даже для себя.
Мидорима тут же отшатнулся.
- Понятия не имею. И давай всё-таки установим ряд правил. У меня четкий распорядок дня, мне не хотелось бы его нарушать из-за тебя.
- Шин-чан и правила, кто бы мог подумать, - проворчал Такао, закатывая глаза.

С людьми Мидорима всегда был размерен и неповоротлив, никогда не спешил и никогда ничего не делал без страховки. Такао это заметил, еще когда был Мидорима Шинтаро был самым настоящим Шин-чаном - мелким и глазастым, и одного с Такао роста.
С ровесниками у него не получалось, он казался им одновременно младше и гораздо старше. Старше - потому что был серьезным и преступно рассудительным, младше - ну просто потому что Такао так думал, какие еще нужны объяснения?
Иногда Мидориму хотелось хорошенько треснуть, так, чтобы мозги разом стали на место.
Иногда Такао так и делал, но чаще сникал под серьезным взглядом, а к тринадцати годам Мидорима резко набрал в весе и росте, за шесть месяцев вытянулся на полметра, не меньше, Такао готов был поклясться, и стало совсем не дотянуться.
Теперь вроде как и сам Такао стал выше, но в остальном он изменился не очень.
Под взглядом сникал всё также.

- Это Эди, - представил Мидорима, глядя на Такао тем самым взглядом.
Эди был тяжелым, металлическим, шипастым и с хвостом.
- Это крыса?
- Эди, - повторил Мидорима с нажимом.
Эди повернул к Такао жутковатую морду, пошевелил усами и легко спрыгнул с его коленей, едва на оставив на них синяки.
- Он будит меня по утрам. Я каждый раз выставляю ему время в соответствии со своими расчетами, поэтому вваливаться ко мне до того, как это сделает он - не нужно.
- Хорошо, я понял, по утрам ты спишь, к тебе не заходить.
- В общих чертах, - скривился Мидорима.
- Что второе?
- В машинном отсеке тебе делать нечего.
- А туда я и не собирался.
Мидорима посмотрел на него внимательно.
- Третье, самое главное. Я показал тебе два закрытых отсека и прошу тебя не пытаться туда забраться.
- Конечно, - Такао закивал. Эди свернулся вокруг его ноги и принялся посапывать в лодыжку. Сопел он горячо, и для крысы он был, пожалуй, великоват, скорее он был размером с небольшую кошку.
- И будь с ним поосторожнее, у него есть когти, - предупредил Мидорима.
- Это всё, что нужно знать, или есть что-то еще?
- Всегда есть что-то еще, - хмыкнул Мидорима.

- Ублюдок, - прошипел Такао, перетаскивая футон из каюты в кладовую. - Я тебе это припомню, черт тебя подери.
Мидорима ничуть не изменился с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать, разве что обзавелся сомнительным чувством юмора, или, что еще хуже, он всё это делал всерьез.
Кладовых в недрах Тейко оказалось несколько, все они были мелкие и темные, а единственная жилая каюта оказалась дневной комнатой отдыха.
Днем Мидорима изволил там исследовать старые манускрипты и пить травяной настой, который он привез откуда-то из Северной Америки.
Чертов ковбой, пока Такао горбатился над мозолями и чирьями под руководством мастера, Мидорима со своей оглоблей облетел половину земного шара.
Такао решил, что никогда ему этого не простит.
Вот, оказывается, откуда перо, шляпа и всё это «так сказали звезды».
Кладовка была во всё те же четыре ярда во все стороны, только без узкого оконца и без койки. Но с парой пыльных ящиков, на которые предполагалось набросить футон.
Мидорима оставил Такао без работы, и при этом обращался с ним как со скотиной.
- Шин-чан сволочь, - громко сказал Такао, забираясь на ящики и пытаясь устроиться поудобнее.
Вместо ответа где-то в углу заскрипел хвост.
- Ладно, я понял. Доброй ночи.
Эди горячо фыркнул и явно свернулся клубком где-то неподалеку. Видимо, Мидорима решил, что Такао всё же нужен присмотр.
Было холодно, жестко, неудобно, вместо подушки под головой была плотно свернутая сумка, укрываться пришлось курткой, но уже через пару минут Такао почувствовал, что уплывает.
Сказывался долгий тяжелый день.

* * *

- Держи, - сказал Мидорима. - Это твое.
Такао протянул ладонь и поймал маленькие песочные часы.
- Они отмеряют ровно минуту.
- Ух ты.
Аккуратные, крохотные, песок в них шуршал тихо и быстро, и Такао не удержался, тут же перевернул их обратно, чтобы увидеть, как пустота наполняется золотом.
- Спасибо, - сказал он и улыбнулся.
Мидорима покраснел, отвернулся, открыл рот, чтобы сказать что-то еще, Такао помнил, тут должно было быть что-то очень важное, но вместо этого заскрипел зубами.
- Эй, - опешил Такао, - я что-то не то сказал?
Мидорима помотал головой, но скрежет стал сильнее и громче, и Такао понял, что пора открывать глаза.
Прямо на его груди распластался довольный Эди - он и скрипел пластинами, выгибая спину и почесывая ухо громадным когтем.
- Доброе утро, - поздоровался Такао нервно.
Под боком нашлась Шарлотта. Она довольно грелась о ребра и явно собиралась проваляться так не меньше пары часов - умаялась за ночь искать себе приключения.
Только бы не перегрызла ничего, подумал Такао.
И тут же от этой мысли отмахнулся. Если бы перегрызла - он бы проснулся немного не так.
Такао переложил Эди на свою куртку и полез в сумку.
Часы нашлись быстро - они лежали с самого края, даже странно, что за эти два дня он нигде их не раздавил. Песок торопливо пересыпался за крепким стеклом.
Такао поставил их на ящик и снова полез в сумку.
Раздавленный гранат оставил на ткани темные пятна, но внутри всё было чистым и целым.
Такао нашел небольшую бутыль медовой настойки, пару теплых вещей, свой инструмент, травяные сборы и даже кошель с монетами. Всё осталось целым.
Когда он к нему ворвался, Мидорима еще спал.
Койка была для него короткой и узкой, ему бы не помешала нормальная кровать, а еще он, как и раньше, спал в одних только штанах и совершенно как убитый, не вслушиваясь ни в чужое дыхание, ни в шаги.
- Эй, Шин-чан, - сказал Такао шепотом, приседая рядом на корточки.
Мидорима не пошевелился, грудная клетка поднималась и опускалась плавно, а еще он оказался худым. Плечистым, крепким, и таким тощим, что сразу же представилось, как он сутками торчит в железном сердце своей красавицы, напрочь забывая о еде.
- Ну, Шин-чан, - позвал Такао уже громче, - давай, просыпайся. Я хочу сделать для тебя доброе дело.
Мидорима тихо что-то промычал.
- Так, Эди, иди сюда. Показывай, как ты это делал раньше?
Оказалось, «это» Эди делал мерзко. Он забрался в изголовье, улегся на подушку, выгнул спину и заскрипел так, что Такао едва не заткнул уши.
- Перестань, - невнятно попросил Мидорима, приоткрывая глаза.
- Не переставай, продолжай, - скомандовал Такао.
Эди старательно скрипел до тех пор, пока Мидорима не сел на постели, глядя на Такао мрачными глазами. На его лице залегли глубокие тени, как всегда и бывает у людей с приличной кровопотерей.
- Снимай штаны, - велел Такао.
- Что?..
- Штаны снимай, я сказал.
Он потряс сумкой.
- Я собираюсь осмотреть твою ногу. Так что давай снимай.
- Слушай, - хриплым голосом проговорил Мидорима, - давай не сейчас, мне нужно прийти в себя.
- Когда придешь, точно не дашь ничего сделать. Снимай штаны.
Мидорима выглядел глубоководной рыбиной, казалось, что звуки доходят до него с опозданием, а жесты - плавные от толщи воды над его головой.
- Слышишь меня? - спросил Такао со вздохом.
Мидорима кивнул уже немного более осмысленно и принялся медленно стягивать штаны.
На его ноге уже была перевязка - довольно пристойно сделанная, а над ней красовался идеально ровный шов.
- В этом ты, как всегда, лучший, - проговорил Такао с улыбкой. Аккуратно протер кожу спиртовым раствором, наложил повязку заново и хлопнул Мидориму по плечу.
- А теперь рассказывай, как так вышло, что тебя подстрелили.
- Забудь.
- Бог мой, Шин-чан, неужели тебе так трудно открыть рот и хотя бы что-нибудь мне объяснить?
Мидорима поднял голову. Без очков у него менялся взгляд, он разом становился теплее и человечнее.
- Моя жизнь - не твое дело, - сказал теплый и человечный Мидорима. Натянул брюки, надел сапоги и кивком указал Такао на дверь.

- Серьезно, я его не понимаю.
Шарлотта точила гранатовое зернышко и вела полупрозрачными розовыми ушами.

Когда Мидориме было четырнадцать, Такао подарил ему на день рождения очки в круглой черной оправе - сам на них заработал, было непросто.
Когда Такао исполнилось четырнадцать, Мидорима подарил ему песочные часы, которые отмеряли минуты.
Потом, три года спустя, эти часы были единственной вещью, которую Такао забрал из дома, когда уходил.
Так же, как Мидорима, не оглядываясь, не прощаясь, он уходил, чтобы отыскать человека, которого считал другом, а в итоге не нашел ни следа.
Потому что Мидорима был в Северной Америке, раскуривал с индейцами трубку мира, пока Такао не знал, что думать, делать и где искать. Он потратил на это приличный кусок своей жизни, потому что ему казалось, что Мидориму нельзя так просто отпустить, потому что Мидорима был один, и больше его такого в жизни Такао не будет.
Довольно нелепая причина, если разобраться.
Мидорима умел стрелять - выбивал десять из десяти, умел врачевать - куда лучше Такао, если разобраться, Мидорима ушел - потому что ушел Акаши Сейджуро, и Мидорима не мог позволить ему уйти одному.
Всё это Такао узнал позже, тогда для него Шин-чан был всего лишь Шин-чаном.
Теперь для того, чтобы назвать его так, Такао с трудом выворачивал язык. Перед ним был чужой угрюмый человек с чем-то знакомыми повадками, но и только.
И Мидорима явно не хотел, чтобы Такао лез в его дело, жизнь или еще что-нибудь.

- Вот что ты думаешь? - спросил Такао, выдохнув.
Шарлотта не думала - она точила гранат и была на этом дирижабле самым счастливым существом.
Такао подумал, что ему стоит просто смириться.
- Ну, по крайней мере, у меня есть несколько дней, чтобы узнать человека, которым он стал, - проговорил он, со вздохом устраиваясь на ящике.
Кроме этого заняться на Тейко было решительно нечем.

* * *

Кроме, разумеется, поиска неприятностей.
Следующим утром, когда Такао снова проснулся первым, он уже не стал первым делом вваливаться к Мидориме. Он вышел за дверь тихо и аккуратно, взял Эди под мышку, чтобы не стал дергаться, если что, и тихо пошел в сторону закрытой каюты.
Такао воображал себя инспектором, который готовится раскрывать преступление, хотя на самом деле ему было чертовски страшно - а если бы Мидорима проснулся? Он бы не стал выкидывать его за борт, разумеется, но он бы на него посмотрел, о, как бы он посмотрел, от этого взгляда Такао наверняка бы выпрыгнул за борт сам.
Замок оказался здоровенным, но хлипким, Такао стоило только сунуть в него иглы, как тот щелкнул и послушно открылся.
В комнату, сквозь широкое окно на половину стены, лился закат. Он ложился причудливой вязью на деревянный стол, полочку книг с обтрепанными корешками, расцвечивал дерево в теплые оттенки красного и золотого. Ничего похожего на обещанный Мидоримой хлам, здесь оказалось просторно и чисто, и пахло старой бумагой.
Такао шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь.
Ему хотелось осмотреть всё здесь получше, увидеть своими глазами, узнать – отчего же Мидорима так упорно не позволяет сюда заходить.
Если бы Такао его не знал, подумал, бы, что здесь, в ворохе бумаг, он хранит тайный мешочек с драгоценными золотыми монетами вперемешку с алмазами и парой красных капель граната на удачу. Но Такао знал, и вместо мешочка на столе нашлась только пара черных перчаток и шляпа. Пыль оседала на плотной ткани, делая ее серой, и стало заметно, что в этой комнате явно давно никто не прибирался. Под шляпой лежал ворох старых карт, а рядом – тонкий стилет с красной рукояткой. Такао аккуратно коснулся его пальцами и тут же отнял руку. Это комната была той частью жизни Мидоримы, в которую ему не было входа. Вряд ли он будет счастлив, если узнает, что Такао зашел в комнату, а потом порылся в вещах и протер с них пыль.
Разве мог аккуратный и педантичный Мидорима на полгода забыть об уборке в одной из комнат только потому, что редко в ней бывал?
- Осмотрелся? - поинтересовались за спиной.
Такао дернулся, потер переносицу и повернулся.
Мидорима был на редкость хмурым.
- Я же попросил, Такао. Всего несколько дней, неужели так уж сложно сидеть на одном месте и ничего не делать? Нам осталось не больше трех дней полета, если ничего не помешает.
- Подожди, - запаниковал Такао, - как три дня?
- Что, ты еще не всё здесь успел перерыть и тебе страшно жаль? - спросил Мидорима устало, опираясь о дверной косяк.
- Мне страшно жаль, - кивнул Такао. - Расскажи мне. Чья это комната, почему она закрыта? Что в ней такого особенного?
- Да нет в ней ничего особенного, - ответил Мидорима, немного помедлив.
Он аккуратно прикрыл дверь, дошел до кровати и осторожно сел - видимо, нога его беспокоила куда сильнее, чем Такао казалось.
- Когда-то здесь жил мой хороший друг, до того, как свихнулся.
- Какой?
- Ты же знаешь ответ, к чему вопросы? Акаши Сейджуро, ты не мог о нём не слышать.

Такао не хотел, но не слышать и в самом деле не мог.
Акаши был сыном человека, который однажды должен был стать главнокомандующим.
Юный, чрезвычайно талантливый, он называл Шин-чана «Шинтаро», и за уже одно это семь лет назад Такао его возненавидел. Теперь это было, разумеется, в прошлом.

- Я слышал.
- Значит, я могу не объяснять тебе, что случилось, - невесело улыбнулся Мидорима.
- Когда это случилось? - спросил Такао.
- Три года назад. Не так уж давно.

Мияджи говорил, Акаши-младший одержим злыми духами, потому-то его отец не желает показывать сына. Такао считал, что всё это чушь, они жили в эпоху, когда человек сумел подняться в воздух, взлететь в небо, как птица, глупо в такое время верить в легенды. Акаши был болен, как любой простой смертный, только разбираться в его болезни нужно было человеку, который что-нибудь в ней понимает.

- Он сильно изменился, его перестало интересовать то, что интересовало раньше, он стал жестче, резче. Как бы там ни было, я быстро потерял его из виду. Я надеюсь, ты удовлетворил свое любопытство?
Такао тоже надеялся.

А потом, сразу после завтрака, Мидорима притащил ему книги.
- Читай, - велел он. - Только не шляйся повсюду, мне не нужны неприятности.
Такао они тоже были не нужны, поэтому он читал. Это были странные переводы, пространные и многословные, как лабиринты снов, без начала и без конца, Такао начал в них путаться почти сразу же, а потом перестал разбираться, что там было к чему.

- Чье это? - спросил он вечером, ввалившись в каморку Мидоримы.
– Неважно, - скривился тот. - Понравилось?
- Завораживает, - признался Такао.
- Есть еще. Только выходи из каюты пореже.
- Из конуры, ты хотел сказать.
- Такао, - одернул Мидорима, - ты мешаешь мне работать.
Такао еще и двух дней толком не пробыл с ним замкнутом пространстве, а уже везде мешал.
- Скажи хотя бы, что ты делаешь. - попросил он.
Мидорима сидел за столом в очках и расчерчивал карту странными фигурами.
- Ничего важного. Ты можешь идти.
- Послушай, Шин-чан, я не хочу уходить, - просто признался Такао и сел на койку. - Я хочу, чтобы ты был рядом. В конце концов, это ты всегда знал, где я и что я, со мной всё было не так. И я тебя искал, ты должен об этом знать. Неужели нельзя уделить мне хотя бы десять минут своего драгоценного времени?
Мидорима потер переносицу.
- Может, мне хочется, чтобы у меня осталось побольше воспоминаний.
- Есть что-то, что ты хочешь узнать?
- Зачем ты выдернул меня из моей жизни, к примеру. Я уже слышал несколько версий, всё это не ответ.
Мидорима слабо улыбнулся.
- Упрямец.
- Ничуть не лучше тебя.

* * *

Предвестники в Эдо появились прошлой зимой, когда начались первые поставки.
- Разумеется, оружия, что еще это могло быть?
Разумеется, согласился Такао, конечно, только оно. Плечо до сих пор принималось ныть время от времени в дурную погоду.
Серые ящики за полгода заполонили Эдо, а потом перебрались в Киото. Там их было совсем еще мало, туда пока не добрались.
- Мы готовимся к войне.
Или война готовилась к ним, шла к их порогу, кружила вдалеке, рыскала по следам, каждый раз подбираясь немного ближе, и вот теперь она совсем рядом. Может быть, уже началась, а они просто ее не распознали.
- Я тебя выдернул из твоей жизни, потому что в Эдо жизни тебе не будет, ее переведут туда, где она нужнее.
- Ты знал, куда?
- Догадывался, - скривился Мидорима. - В любом случае, война - это не для тебя.
- Почему-то ты вспомнил об этом через десять лет, - напомнил Такао.
- И что? Ты не перестал быть мне другом. Если я могу что-нибудь для тебя сделать, я это сделаю.
- А как Шарлотта попала в сумку?
- О боги, Такао, - Мидорима застонал. - Разумеется, она не сама в нее забралась.
- Я примерно так и предполагал.
Такао довольно улыбнулся и чуть притушил свет лампы.
- Я благодарен за то, что ты для меня сделал, - сказал он серьезно. - И жаль, что нам снова придется расстаться.
- В Киото тебя никто не знает, спрячь печать мастера, и с тобой всё будет хорошо. Доберись туда.
Такао кивнул. В Киото он собирался так или иначе, если хочешь затеряться среди людей, ищи, где их больше.
- И Такао, - позвал Мидорима, - прошу тебя, больше не делай никаких глупостей.

* * *

На самом деле у Такао было целых два монстра. Один был Шарлоттой - прожорливой наглой Шарлоттой, которая ела едва ли не больше него самого и могла дрыхнуть на футоне целыми днями, посапывая черным носом. Рядом с ней часто крутился Эди, шурша металлическим хвостом. В поисках дамского общества он даже походил на обычную живую крысу - довольно громкую и суровую, но всё же.

* * *

Следующий рассвет оказался совсем не похожим на другие - он был чистым и ярким, и Такао узнал Тейко совсем другой. Она оказалась не рыжей неповоротливой громадиной - узкой и хищной в рассветных лучах. Из гладкого светлого дерева, изящная, как ясноглазая тонконогая девчонка, с огромным механическим сердцем, которое не знало сбоев.
Мидорима был в эту девчонку влюблен – любовь жила в каждом его жесте. Сложно было не заметить - касался ли он нежно бортов, копался ли в сложном механизме ее кровеносной системы, читал ли книгу, сидя на верхней палубе, Мидорима всё делал так осторожно, будто боялся повредить случайным жестом.
Утром, когда Такао уже перестал разглядывать пропасть, там, внизу, в машинном отделении, куда ему не было хода, что-то зашипело, задрожало, взвыло.
- Она собирается падать? – с опаской уточнил Такао.
- Она дышит, - сказал Мидорима, неизвестно когда вышедший из своей кладовки. На этот раз он был пират – в кожаных штанах, высоких сапогах, залихватской бандане и с парой мелких бусин в прическе, и в его голосе слышалась улыбка.
Такао даже повернулся к нему, чтобы ее увидеть, но не увидел, конечно.
- Разумеется, - кивнул он. - Надеюсь, ты приличный человек и всё же довезешь меня до дома целым и невредимым.
- Разумеется.
Тейко была хороша и горяча - даже когда пугала Такао до чертиков. Жаль, что он до сих пор боялся летать и не мог полностью оценить ее красоты, но он мог другое. Такао ее чувствовал. Каждое движение, вибрацию, даже дыхание - если, конечно, Мидорима не ошибся в определении.
Такао не мог смотреть вниз, зато он прекрасно себя чувствовал, глядя вверх.

А вечером его разбудил грохот.
- Сейчас будет трясти, - коротко и жестко произнес Мидорима.
- Что случилось?
- Буря.
Такао кивнул. У него тут же перехватило дыхание, по привычке, он почувствовал, как дирижабль трясет, и попытался дышать глубже.
Мидорима стоял рядом с ним.
- Со мной всё нормально, - с трудом проговорил Такао. - Всё в порядке, правда.
- Мы скоро сядем, - сказал Мидорима. - Осталось несколько минут.
Мидорима вышел из его кладовки, снаружи снова грохнуло, Такао лег обратно на ящики и скрестил руки на груди.
- Это конец, - сказал он печально.
Эди тут же забрался к нему на грудь. С Такао он был явно категорически не согласен, всё самое интересное только начиналось.

Мидорима не соврал, они и впрямь приземлились всего-то через пару минут, Такао даже не успел испугаться по-настоящему.
Гроза снаружи еще не началась, там только начинало громыхать, но слезть с ящиков Такао не согласился бы даже за полный кошель монет.
- Пойдем, - позвал Мидорима, - сегодня переночуем в дневной каюте.
- Нет, - замотал головой Такао.
- Пойдем, - настойчиво повторил Мидорима.
- У меня всё еще дрожат руки.
- Ты лежишь на ящике с порохом, - признался Мидорима со вздохом.
- Что?
Такао мигом очнулся и слетел на пол, потеряв Эди на полпути.
- Помнишь ящики в вашем городе? Мне нужно было наверняка знать, что в них. В том, что слева - порох. В правом - револьверы.
- Шин-чан, ты настоящее чудовище, - искренне признался Такао.
Мидорима с легкой усмешкой приоткрыл перед ним дверь.

В каюте было хорошо и жарко натоплено, в самый раз для долгого славного вечера. Мидорима достал откуда-то бутыль с крепким запахом и разлил пойло по жестяным кружкам.
- Это вино с медом. Горячее. Пей.
Такао послушно выпил.
- То есть тебя поэтому подстрелили, да? - спросил он, немного помедлив. - А как ты вообще сумел стащить их из-под носа военных?
- Я выбиваю десять из десяти, - просто сказал Мидорима.
- Да, - прошептал Такао, - я помню.
Мидорима вообще был в этом хорош - стратегия, планирования, сёги, он мог сделать противника еще до начала игры, что ему солдаты?
- Шин-чан как всегда, - хмыкнул Такао.
- Шин-чану прострелили бедро, хорошо, что пуля прошла навылет и крупные сосуды не задеты. Иначе я бы к тебе не добрался.
- Подожди, - Такао помотал головой и попытался обдумать происходящее. - Ты сперва забрал ящики, а потом, раненый, волок на дирижабль меня?
- На самом деле я сперва оглушил тебя, а потом уже пошел разбираться с остальными. В обратном порядке было бы не так удобно.
- Шин-чан и в самом деле как всегда, - признался Такао со вздохом.
Пиратская бандана Мидориме шла. А еще ему шли мелкие бусины в прическе.
И вообще, Мидориме всё было к лицу, Такао даже и не знал, во что бы такое его мысленно нарядить, чтобы можно было сказать - нет, не идет.
- А ты правда был в Северной Америке?
Мидорима сделал глоток вина и ответил:
- Правда. Не очень долго.
- Это после нее ты начал, ну, ты знаешь, разговаривать со звездами? - уточнил Такао с искренним интересом.
- Я не разговариваю, - вздохнул Мидорима, - но да, после нее. Звезды просто сулят мне удачу.
- А что вы там делали вообще? Кроме общения со звездами.
- Это нужно было Акаши, я просто был рядом с ним.
- А почему тебя не было рядом со мной?
Мидорима наклонился, разглядывая цвет в своей кружке.
- Ты был дома, - проговорил он медленно. - Дома, в безопасности, рядом со своей семьей, собирался пойти в ученики, как только позволит возраст, у тебя всё должно было сложиться хорошо. Акаши тогда еще не знал, куда придется лететь и с чем столкнуться - он собрал команду людей, которые смогут ему помочь.
- А как в нее попал ты?
Мидорима выдохнул и допил остатки вина залпом.
- Я был ему другом, это самое главное.
- Молодой господин и отряд его хранителей?
- Это не совсем так, но, суть ты уловил, - отсалютовал ему кружкой Мидорима.
Снаружи громыхнуло и хлынул наконец ливень, плотной стеной, часто забарабанив по дереву.
- А где все остальные? - понял Такао наконец. - Ты ведь был с ним не один, куда делась еще куча народу?
- Нас держал вместе Акаши. Как только он перестал быть командиром, мы перестали быть командой. Дальше каждый пошел своим путем.
Такао отставил в сторону кружку.
- А теперь молодой господин Акаши хочет войны?
- Ты даже не представляешь.
Мидорима поднялся на ноги, подошел к одной из книжных полок и достал стопку бумаг.
- Я ведь давал тебе его записи. Занятно, так ведь?
Акаши - тогда Такао еще не знал, что это именно он - вообще помнился занятным молодым человеком. Он был серьезным, сдержанным, вежливым, они с Мидоримой были в чем-то похожи, только Мидорима Такао нравился, а Акаши - ни капли. В нём было море внутренней строгости, которую Такао плохо понимал в людях.

- Он хочет попробовать свои силы, - добавил Мидорима.
И вот это Такао понимал уже гораздо лучше.

* * *

А утро снова застало их в воздухе. Тейко плыла в облаках, замерзшая и взмокшая, а Такао торчал на верхнем уровне, лежал на спине, разбросав руки в разные стороны, и думал.
Он занимался этим не так уж часто, пока работал лекарем и лечил припарками боли в спине, и уж точно он не думал, когда лез вместе с Мияджи на склад с ящиками, но прямо сейчас ведь подумать не помешало бы.
В прошлый раз Мидорима исчез из его поля зрения на долгие годы, сколько придется ждать в этот раз, прежде чем в жизни Такао снова начнется какая-нибудь ерунда и ему непременно понадобится чужая помощь? А представится ли ему такой шанс вообще?
А если нет, что тогда? Мидорима так и будет торчать на этом дирижабле в компании механической зверюги и чувства вины?
Потому что Шин-чан, конечно же, во всем винит себя, это же Шин-чан, то есть, разумеется, Мидорима Шинтаро, разумный и взрослый, но ведь на самом деле Шин-чан Шин-чаном, вечно думает о ком-нибудь другом и никогда о себе.
Сейджуро Акаши был болен, серьезно болен, никакие демоны, разумеется, ни при чем.
Мидорима наверняка это понимал и сам - в этом он всегда был лучшим - но разве разумные доводы часто глушат голос чувств?
У Такао такого, к примеру, никогда не получалось.
- Не лежи здесь, - сказал Мидорима. - Вставай, холодно.
Такао помотал головой. Ему было не холодно - он размышлял, делал выводы, занимался на редкость приятным делом и не хотел отвлекаться.
- Такао, - серьезно повторил Мидорима. - Не заставляй меня повторять еще раз.
- Если бы я сказал, что хочу остаться здесь, - перебил его Такао, - ты бы мне позволил?
- Нет, - ответил Мидорима коротко. - И не будем об этом.
- Эй, - возмутился Такао, - почему?!
- Ты не соображаешь, о чём говоришь, - Мидорима протянул руку, схватил его ладонь и потянул наверх. - Иди к себе.
- Я хочу здесь жить. Мне кажется, мне здесь самое место.
- Тебе кажется, разумеется.
- Блин, ты невыносим, - рявкнул Такао и действительно пошел к себе в каморку.
У него оставался всего один день здесь, завтра он с этим местом попрощается, и больше они не увидятся никогда, потому что Мидорима идиот.
В каюте его встретила Шарлотта. Они с Эди лежали на его футоне, переплетясь хвостами, и казались самыми счастливыми крысами на свете. Такао закатил глаза, освободил себе кусочек свободного места и лег рядом.

* * *

Ему снилась каюта. Та самая, каюта Акаши Сейджуро, в которую Мидорима не заходил и которую даже не открывал, кажется, как будто само это место причиняло ему громадную боль.
Такао вот причиняло точно.
Здесь всё было точно так же, как в прошлый раз, кроме одной детали - на столе стояла деревянная шкатулка. Такао подошел ближе и вдруг увидел себя со стороны – вызолоченным в навсегда замершим здесь море света. Почувствовал запах вороха старых карт и книг, ощутил кончиками пальцев гладкое перо в ладонях, шероховатую поверхность компаса, сделал глубокий вдох. И тогда шагнул вперед, к столу, и там, на картах и книгах, между широкополой шляпой и камнем с острой кромкой билось в деревянной шкатулке сердце. Небольшое, ладно скроенное, и такое торопливое, что Такао сразу понял – это не его. Потянулся, чтобы коснуться, и открыл глаза.

Конечно же не его. Мидоримы.
Такао поднялся устало на ноги - никогда не думал, что простой короткий сон может выпить столько сил - и всё-таки пошел искать.
Мидорима нашелся на верхнем уровне, на самом краю площадки. Его окружало море света – прохладное, легкое.
Он стоял к Такао спиной, скрестив за ней руки. Он был растрепанный, в простой белой рубашке, и солнце висело перед ним, как спелое яблоко, и должно было слепить ему глаза, и может быть, слепило.
Мидорима не оборачивался.
Кажется, я нашел сердце, хотел сказать Такао. Не разбивай его себе, позволь мне остаться здесь, рядом с тобой, я смогу помочь, ты знаешь, что я могу.
А Мидорима стоял на краю площадки, как будто не было для него ничего естественнее, чем смотреть в бесцветное небо у самого горизонта.
Такао отвернулся и пошел обратно к себе.

Когда знаешь человека больше пятнадцати лет, начинаешь понимать, когда стоит оставить его в покое, и потому Такао оставил.
Когда знаешь его больше пятнадцати лет, начинаешь понимать, когда всё-таки можно к нему подойти.
Такао знал, а потому засел в машинном отсеке вместе с куском свинины и принялся ждать.
Сердце Тейко билось именно здесь, среди резкого запаха масла, в механических шестеренках, рано или поздно Мидорима сюда приходил, даже если очень этого не хотел.
Здесь ему становилось спокойнее и легче, он здесь начинал дышать, и неплохо было бы, если бы он начал еще и жрать при этом, совсем отощал, оглобля, страшно смотреть.
Такао сидел, грыз мясо и ждал. Сумку ему жгли записи Акаши, он прихватил их на случай, если станет совсем скучно и захочется развлечься как-нибудь более интеллектуально.
К полудню он успел окончательно заскучать и почти решился приняться за чтение, как дверь в машинное отделение открылась и вошел Мидорима. Он привычно натянул перчатки, сменил очки - вторая пара была на резинке - потер глаза, и Такао наконец решил, что пора выбираться.
- Я не оставлю тебя так просто, - сказал он решительно и пополз между труб.
- Только здесь тебя не хватало, - вздохнул Мидорима без удивления.
Послушай, хотел сказать Такао, я знаю, что нужно делать. Тебе просто нужно взять меня с собой, и всё будет хорошо, вот увидишь, я всё исправлю. Ну, может, не всё, но многое, я вообще способный, ты же знаешь.
- Я полечу с тобой, - серьезно сказал он вместо этого, выбираясь на открытое пространство. - Блин, ну и грязно же тут.
- Такао, не веди себя как ребенок.
- Я не веду себя как ребенок. Я предлагаю тебе взрослый вариант решения проблемы.
- Например, какой?
- Так я и говорю — например, просто взять меня с собой.
- Такао.
- Шин-чан, я всё равно так просто не отстану.
- Такао, - посерьезнел Мидорима. - Перестань.
- Но Шин-чан...
- Замолчи, - оборвал его Мидорима. - Мы договорились, ты здесь на несколько дней, не на всю жизнь.
Он прислонился затылком к стене и закрыл глаза.
- К тому же, этот дирижабль всё равно ни на что не годен. Он полон призраков.
Такао подошел к нему и встал рядом.
- Ты можешь просто назвать его по-другому. Ты ведь уже сменил цвет, так?
Мидорима бросил в его сторону короткий взгляд.
- Как ты догадался? - уточнил он.
- Ну Шин-чан, рыжая Империя света - это как-то совсем не то. Империя света должна быть... ну я не знаю. Белой.
- Она была как радуга.
- Как вариант, - сориентировался Такао.
Мидорима слабо улыбнулся.
- Я дам ей новое имя. Шуутоку.
- Боюсь предположить, как это пишется на кандзи.
- Хорошо пишется. Как «высшая добродетель».
Такао не выдержал - расхохотался.
- Шин-чан в своем репертуаре, - сказал он, когда смог выговорить хотя бы слово.
- Да, - кивнул Мидорима. - Но остаться здесь я всё равно тебе не позволю.

У него наверняка была масса причин - он переживал за Такао, он переживал за себя, за дирижабль, за Шуутоку, которая только-только получила новое имя. Мидорима переживал за Акаши, которого здесь не было, но за него - точно больше всех.
Он спасал Такао жизнь, это было достойно уважения.
Больше всего Такао хотелось его треснуть. Хоть раз, как раньше, дать в нос, чтобы хлынула кровавая юшка, а мозги стали обратно на место.
Вместо этого он заставил себя кивнуть и выйти из машинного отсека.

Вечер он провел, читая записи.
Акаши писал много, его тексты затягивали в себя, как липкая паутина, даже если он писал о том, сколько раз в день Шинтаро проверяет крепежи тросов, а Кисе забегает на кухню.
Такао не знал, кто такой Кисе, но догадывался, что один из тех самых, не-телохранителей, которые разошлись, стоило только Акаши перестать держать их вместе.
Интересно, а как вышло, что Мидорима остался? Его не нужно было держать? Отчего он оказался здесь совсем один?
Как быстро он свихнется наедине с механической крысой?
А как быстро без нее?
Эди торопливо шуршал где-то в углу, Шарлотта бросила Такао ради еды и другого мужчины и шлялась где-то по нижнему уровню.
Такао лежал и читал. И думал. И снова читал.
Он так и уснул, не сумев придумать ни единого рабочего варианта, как убедить Мидориму, что Такао будет ему нужным и полезным.
А утро встретило его уже в предместьях Киото.

@темы: фик, Kuroko no Basuke, online

---

где-то там проходит неделька ушииваоя. вернее пройдет. я смогу написать про ойкаву, не испытывая при этом угрызений совести

а еще вот. смотрю с интересом, я бы даже сказал, с агнем в глазах. все-таки я очень люблю канон.

@темы: Shingeki no Kyojin, online

---

все. кажется, сегодня я, наконец-то, действительно дженовик.
/поправил квадратную голову/

и на этом куроко-бб для меня закончился, ура
на самом деле до нормального вида я текст так и не, потому что на самом деле это самое начало, первый, самый маленький кусочек часть цикла "империя света", который я просто привел к более-менее законченному виду, когда понял, что весь массив текста просто не напишу.
он второй, если по хронологии, а дальше должна быть, собственно, сама история и один небольшой приквел про каквсеначиналось. понятия не имею когда буду все это писать, и надо ли, мне и без этого нравится мысленно обкатывать эту историю, она хорошая, даже если я не могу рассказать ее так, как надо.

страшно хочется попросить у оргов прощения за все, что им пришлось для меня сделать, ари, вы человек-терпеливый-космос и вообще
в любом случае - все харашо, вот что.

а впереди - многамнога работы. отнюдь не фандомной.

@темы: Kuroko no Basuke, online

---

бля, я чувствую себя выжатым как лимон. все вокруг какое-то картонное и нелепое, работа в руках рассыпается, тексты тоже.
говорят, в луганске снова слышны выстрелы. ничего еще не началось, но скоро начнется, видимо, никто и не думал, что все закончится шатким и хрупким миром. сказать, что за семью мне страшно - это ничего не сказать.

выкладка будет сегодня, но откроется, видимо, ближе к утру. дальше оттягивать я ее просто не хочу, чувствую себя двоечником, который ходит к учителю и говорит - но вот завтра я обязательно; ничего он, конечно, не обязательно, но сказать - святое дело.

@темы: offline, online

---

денег за ноябрь дадут существенно меньше, чем должны были, кварт. плату нам поднимут со следующего месяца.
/обозрел перспективы/
а вам тоже хочется иногда вернутся куда-нибудь в школьные времена?

@темы: offline

---

раз я уже отодвинул себе выкладку, то решил допилить макси до нормального состояния, а не как в прошлый раз.
и если говорить о макси, то проблему я бы сформулировал так.

вот есть, к примеру, ниджимура. не могу назвать его любимым персонажем в каноне, потому что его в каноне практически нет, бля, но он - мои любимые комфортные домашние тапочки. или даже кроссовки. отличные, удобные кроссовки, в которых по любой местности, при любой погоде.
а вот есть мидорима. мидорима - это вовсе не кроссовки, это занудные любимые плоские ласты. и в них нужно прошлепать столько же, сколько я пробежал в кроссовках до этого а вообще-то в два раза больше. знаете что, именно в такие моменты особенно остро хочется задать сказать - да нахуя мне эти ласты, пошто я сказал кроссовкам "нет", верните их обратно

а потом думаешь с легкой тоской - так ведь ласты любимые, чоужтам. придется шлепать в них и дальше.
вот и шлепаю
но даже когда появляется время - процесс двигается мееедленно.

@темы: Kuroko no Basuke, online

---

и все-таки не могу, теперь у нас в доме вместо одного сломанного ноута лежат два вполне рабочих.
- давай не будем чинить твой, а просто купим новый, иначе получится дорого, - предложила кристал.
- у нас лимит в пять штук, - сказала кристал, открывая интернет-магазин.
- вот, смотри, какой клевый, карта, память, все при нем, и всего лишь за семь! - вынесла она вердикт через пару дней.
окей, на самом деле все было не так, это я сказал про всего лишь за семь, но, как бы там ни было, теперь у нас есть отличная крепкая леново, у нее 4 гигабайта оперативной памяти, приличный жесткий и видеокарта, которая спокойно потянет сталкера. ясно же, что стало решающим пунктом, чо.

- ой, - сказали ребята из сервиса через пару дней, когда кристал пришла забирать моего старого котика. - тут такое дело, мы его нечаянно починили. хотите мы вам скидку в двадцать процентов сделаем?
- пиздец, - ответила кристал.
в итоге сделали сорок, но денег нет вообще, бля

зато техника есть. дофига ее.

@темы: offline

---

меня здесь нет и не будет числа до пятнадцатого, потому что денегнет и многаработы. в целом ни то, ни другое жить особо не мешает, но нужно это дело исправить побыстрее
про бб боюсь говорить, стоит только мне открыть рот, сразу находится стопицот причин, чтобы не, так что я молчу и надеюсь, надеюсь и молчу.

и вот еще, пока не забыл, перетащу сюда драбблик, иначе он так и останется валяться в дежурке:
гранат, 1500 слов или около того, на ключ "трезубец, пожалуйста, отодвинь немного", без рейтинга.

— Давай не сегодня, — говорит Цуна. — Я очень устал, у меня завтра пары, нужно будет встать пораньше.
Ламбо стоит напротив, склонив голову набок, вертит в руках нож незнакомым движением, в его глазах, если присмотреться, можно уловить красноватый отсвет. Он отвечает:
— Нет.
И добавляет:
— Я хочу сегодня.
Цуна смотрит на постель, с зимним одеялом и пухлой подушкой, потом на свои боксеры в красный баскетбольный мяч — мама подарила на Рождество. Полчаса назад у него были большие планы на сегодняшнюю ночь — он собирался спать до тех пор, пока утренний будильник не прозвенит в четвертый раз. Цуна смотрит на Ламбо внимательно, с легкой укоризной, над этим взглядом он работал последние семь лет и всё еще работает, это взгляд «прошу тебя, вспомни, что у тебя есть совесть, а у меня личная жизнь», Цуна использует его к месту и без него.
Не то чтобы это помогает.
— Ну хорошо, — вздыхает он, когда Ламбо садится на его постель и подбрасывает нож на ладони, — давай сегодня.

— Ну, что дальше? — громко спрашивает Цуна, когда выходит на улицу.
Мимо проходит рыжий мальчишка лет четырнадцати, неловко задевая плечом, и только когда он оборачивается, Цуна замечает красноватую радужку и хищный прищур.
— В центр.
— Мукуро. Автобусы уже не ходят.
— Придумай что-нибудь, — мальчишка легкомысленно пожимает плечами и проходит мимо. Через десяток метров его походка тяжелеет; когда пропадает осанка, становится заметно, что она у него была.
Цуна ежится, плотнее заматывается в куртку и шарф и идет к ночному центру.
Редкие торопливые прохожие провожают его взглядами, и Цуне кажется, что он видит лицо Мукуро в десятках других лиц, но, может быть, ему действительно только кажется.
При всём безусловном многообразии своих оболочек, Мукуро не очень любит много работать и никогда не берет больше трех за один раз.

Когда Цуна наконец добирается до старого центра, прохожие исчезают полностью.
На капюшон куртки падает мелкий снег, холод пробирается под него и тут же сменяется жаром — Цуна ходит быстро, в последнее время ему нравятся пешие прогулки, и нравится разглядывать витрины улицы и раскрасневшихся девчонок.
Мукуро он находит на узком парапете давно не работающего фонтана. Он сидит на нем, как одно из каменных изваяний за его спиной, заснеженный, взъерошенный и в оранжевой шапке с помпонами. Мама Цуны подарила на Рождество. Еще она подарила желтые варежки Хибари и набор заколок Сквало — и все носят. Маме почему-то никто не мог отказать.
— Давно не виделись, — улыбается Цуна, подходя ближе. Мукуро поворачивает голову в его сторону, сперва медленно, как будто оживает от зимней спячки молодое языческое божество, а потом быстро растягивает губы в ответной улыбке и тут же становится озорным мальчишкой в смешной оранжевой шапке.
Цуна не может удержаться, протягивает руку, дергает его за помпон и садится рядом на холодный парапет.
— Что случилось? — спрашивает он.

Если у Мукуро что-нибудь и случается, то всегда Что-нибудь — это Цуна знает лучше других. Случается обычно Что-нибудь непременно сложное, срочное, Что-нибудь Такое, что никак не может дождаться утра, или вечера, или окончания пары, и нужно решить проблему сейчас же, иначе она занозой заберется под кожу и будет ныть там, тяжело и долго.
Под кожей Цуны, разумеется, у Мукуро же так или иначе всё будет хорошо.

— Мы с Франом ходили в кино, — говорит Мукуро после минутного молчания, и по его тону нельзя понять, хорошо это или плохо.
— И?
— И после этого он отказался лепить со мной снеговика. Сказал, это занятие для детей.
— Это несправедливо, — осторожно замечает Цуна, глядя на него искоса, чтобы оценить масштаб бедствия.
— Так быстро растет, — вздыхает Мукуро и снова замирает в одной позе. Он становится похож на печальное каменное изваяние, и Цуна не выдерживает, поднимается с парапета, присаживается перед ним на корточки и снова дергает за помпон.
— Хочешь, я слеплю его с тобой? — предлагает он тихо, сдерживая смех.
— А ты умеешь? — уточняет Мукуро с подозрением. Он достает руки из карманов, и Цуна после короткого острого взгляда берет его ладони в свои. Бережно снимает перчатки, разминает холодную кожу, греет дыханием и улыбается. Конечно, Цуна умеет лепить снеговиков, но даже если бы не умел, не постеснялся бы погуглить прямо сейчас, потому что когда у Мукуро всё хорошо — у окружающих всё хорошо тоже.
— Конечно, — говорит Цуна. — Почему бы и нет.

Снеговик выходит, как обычно всё у Цуны — кособоким и с головой вдвое больше всего остального.
— Он совсем перестал меня слушать. Проводит всё свободное время с Хром и больше не бежит ко мне с вопросами. И учить больше не просит.
В этой реальности он тебя об этом и не просил, думает Цуна, но благоразумно молчит, катая голову заново.
— Переходный возраст? — задумчиво спрашивает Мукуро. На парапет он забирается с ногами, а еще через минуту принимается расхаживать туда-сюда, с азартом выдвигая гипотезы.
— Всё может быть, — пыхтит Цуна, скидывая старую голову и утверждая новую. — Есть морковка?
Морковки нет, но в кармане Мукуро находится чупа-чупс.
Цуна удовлетворенно втыкает его ориентировочно посередине, леденцом наружу, и снеговик тут же приобретает задумчивое выражение лица и нос картошкой, вернее, конфетой.
— Там говорилось, что этот процесс должен сближать творцов. Ты уже чувствуешь себя ближе ко мне? — интересуется Мукуро.
— Конечно, — кивает Цуна. — Но в следующий раз ты примешь более посильное участие.
— Какой-то он получился кособокий.
Цуна приподнимает брови и тут же мстительно щурится.
Он набирает в ладонь полную пригоршню снега, сбивает его в плотный ком.
— Если не ошибаюсь, это тоже сближает.
Снежок летит прямиком в шапку Мукуро, и тот успевает увернуться только в последний момент.
— Это было подло, Цуна. Не думал, что ты на такое способен.
Мукуро выглядит оскорбленным ровно до того момента, как Цуна получает снегом в лицо и, прежде чем он успевает от него отплеваться, Мукуро добивает его контрольным в лоб.
После этого начинается война.
В войне участвуют — фонтан, каменные фигуры в центре, парапет и снеговик — из-за него Цуна контратакует, пытаясь определить, откуда ждать новый удар. Ничего нельзя знать наверняка, когда имеешь дело с иллюзионистом. Особенно когда этот иллюзионист — Мукуро.

У него всегда есть План — вот самое главное, что стоит знать о Мукуро, и если он приходит около полуночи в чужом теле и предлагает прогуляться на другой конец города, это точно не потому, что ему стало скучно и одиноко.
Вернее, не только поэтому, думает Цуна, когда коварно получает снежком по затылку, неловко оступается и заваливается набок вместо со снеговиком.
Несколько секунд он ничего не слышит и не видит, а потом чувствует прикосновение к волосам и открывает глаза. На Мукуро больше нет шапки, у него ясное, открытое лицо, и у Цуны от его взгляда всё внутри переворачивается, загорается — привязанностью, доверием, чем-то болезненным, горьким, семилетней выдержки.
— И даже когда мы играем в снежки, тебе нельзя доверять полностью, — шепотом говорит Цуна. Кожа на затылке горит, как будто туда прилетел не снежок, а небольшой сугроб.
— В этом вся суть.
Вся суть Мукуро — который легко перехватывает контроль над Ламбо, над десятком случайных прохожих и над самим Цуной.
Цуны ему для этого даже не нужно касаться трезубцем.
— Всё нормально? — спрашивает Мукуро, и в его голосе чудится тревога.
Цуна молча кивает, сглатывает горький комок, словно его и не было.
Мукуро выглядит задумчивым, и только несколько секунд спустя Цуна понимает, что они упустили момент, когда можно было отодвинуться друг от друга, не затягивая неловкую паузу.
— Всё в порядке, правда, — говорит он тихо. Ловит ладонь Мукуро своей — всё еще без перчаток, хотя давно уже стоило бы надеть — и крепко сжимает.
Момент, когда Мукуро над ним наклоняется, Цуна упускает тоже, он всё еще приходит в себя, потому холодные губы на скуле чувствует почти неожиданно. Мукуро смотрит прямо ему в глаза, и можно уловить красноватый отсвет, если присмотреться, но Цуна не хочет смотреть. Мукуро выдыхает облачко пара и улыбается так, как будто нет для него ничего естественнее.
Цуна сдается, зарывается ладонью в его лохматый затылок, притягивает ближе, целует осторожно, он ждет реакцию, потому что с Мукуро никогда не знаешь ее заранее.
— Здесь холодно, — тихо говорит Мукуро. — К черту снеговика. Пойдем куда-нибудь.
— Пойдем, — соглашается Цуна и слышит свой голос сквозь бешеный грохот в ушах. Им стоит встречаться почаще, чтобы не было каждый раз — вот так, чтобы можно было привыкнуть к улыбке, глазам, биению сердца, которое страшно колотится о ребра. Цуна поднимается на ноги, всё еще крепко сжимая его ладонь в своей, и не может удержаться, тянется вперед, целует теперь по-настоящему, так напористо, что самому неловко от своих желаний, но Мукуро отвечает ему тем же. У него податливый рот, короткая куртка, которую удобно задирать, поглаживая спину, и это хорошо, так хорошо, что можно никуда не идти, просто прижать его к парапету, вылизать тонкую кожу на шее, но Мукуро уклоняется, смотрит так хитро, как будто читает мысли, и кивает в сторону одного из соседних домов.
Просто Мукуро — это Мукуро. К нему невозможно привыкнуть.
Цуна и не пытается.

Они вваливаются в комнату торопливо, Мукуро стаскивает с себя нелепую короткую куртку; Цуна не помогает, он забирается ладонями под его рубашку, удивляется мимоходом — как же в этот раз обошлось без блядских сапог; потом вспоминает про Франа. Ну конечно, Мукуро не мог прийти в дизайнерском пальто и сапогах, в-кино-же-дети, при детях нужно выглядеть чуть более благопристойно.
— Трезубец, пожалуйста, отодвинь немного, он меня нервирует, — говорит Цуна, чувствуя легкое касание к плечу.
— Это не трезубец, — шепчет Мукуро предвкушающим тоном. — Спальня — там.
И Цуна не спрашивает, чей это дом, он идет, куда сказано, зачарованный.
Как и всегда.

И уже много после, когда они оба приходят в себя, Цуна формулирует вопрос.
— Кстати, — замечает он, — что вы с Франом смотрели вообще?
— Ледяное сердце, — бубнит Мукуро в подушку, явно еще не до конца очнувшись.
Он вялый, сонный, измотанный, трезубец лежит поперек кровати, мешая лечь поудобнее, и все кажется приятным и привычным. А еще у Мукуро всегда есть План — на утро, на вечер, на следующую пару, иногда это пугают, но иногда, вот как сейчас, это безумно хорошо.
— Боюсь представить, что с тобой будет после Короля Льва, — смеется Цуна и заслуженно получает подушкой по голове.

@темы: фик, online, Reborn

---

нового котика привезли!
он такой прекрасный, такой новый, такой дорогой, что его трогать страшно и смотреть на него страшно, и вообще, но! главное - привезли!
аы!
если мы сегодня на него без потерь установим софт - то завтра будут мидотаки, пыщь-пыщь.
если без потерь не установим - то будут все равно будут в ближайшие пару дней
испытываю какое-то странное чувство, хочется бегать вокруг него, фоткать и постить фотачки в инстаграмм, которого у меня нет, потому что я, вообще-то, не очень люблю фотачки

отдельным пунктом: всяческие планшеты и нетбуки - с одной стороны, микрозло, с другой стороны, без них было бы совсем тоскливо и печально, так что пусть у них тоже все будет хорошо.

@темы: offline

---

моя техника таки все, и если в прошлый раз все дело было в программном обеспечении и небольшой побочной проблеме с корпусом, то на этот раз она капитально всё.
и она выбрала для этого всё не лучший тайминг, по целому ряду причин.

в связи с этим, извините, если кто ждал, но выкладка бб откладывается на неопределенный срок. если все будет хорошо, то я выложусь в районе 2 числа, как планировалось по старому графику. если все будет плохо, то мне не дадут денег, я буду злой и голодный, но, думаю, все равно разберусь с этим недели за две.

@темы: offline

---

деанон

здесь было много текста, который сегодня нет настроения пилить, так что как-нибудь в другой раз.
а вот фики пусть лежат, это две части одного цикла, которые в принципе могут читаться самостоятельно. должна была быть еще и третья, я чуть не написал макси за четыре дня, но вовремя удержался.

Название: Галстук, виски, револьвер
Автор: Саймон (который все еще дженовик)
Бета: Кристал.
Размер: драббл, 998 слов
Пейринг/Персонажи: Ривай, Ханджи Зои, Эрвин Смит, прочие мельком
Категория: джен
Жанр: character study
Рейтинг: R
Предупреждения: нецензурная лексика

У Эрвина прямая спина, чистый подбородок и мирный взгляд человека с большими планами на кресло командира и его жалование.
— Сегодня вы делаете выбор, — говорит он спокойно и смотрит новобранцам в глаза. — Гарнизон даст вам право на долгую жизнь, разведка — в лучшем случае на быструю смерть, и хочу, чтобы каждый из вас знал, на что идет и что ждет его в будущем. Я не стану делать выбор за вас, его делаете вы.
Новобранцы разглядывают его в ответ осторожно — Эрвин молод, но впереди него бежит дурная слава, ее не спрячешь под чистой формой, хотя иногда получается даже неплохо, особенно когда он вот такой. Крепкий, гладкий от начищенных новых сапог до короткой стрижки, и всё в нём статно до тех пор, пока он не открывает рот.
Ебнутый, думает Ривай.
— Правда же, он в этом хорош? — довольным шепотом спрашивает Ханджи.
— Смысл в том, чтобы они отсюда свалили?
— Не имею ни малейшего представления, — пожимает она плечами и подмигивает.

Когда Эрвин Смит замолкает, никто не произносит ни слова. Он спускается вниз в громоздкой тишине, и Ривай видит в ней отголоски будущего — нескладный из него выйдет лидер, но Майк вдруг подходит к нему ближе и хлопает по плечу, Ханджи салютует своими очками, и Эрвин становится рядом с ними, заложив руки за спину.
Вы все здесь ебнутые, думает Ривай.

Он думает, что впишется. У него с ними много общего.
Вечерами рядом с головой Ривай укладывает револьвер, прячет нож у левой руки, по ночам ему снятся дурные сны и люди, которые были живы пару недель назад, приходят к нему живыми.
Потом Ривай просыпается.
— Ты такой нервный по утрам, — жалуется Ханджи, когда без стука вваливается в его спальню и ловко уворачивается от ножа.
Это она подарила ему револьвер, она же после подъема угощает Ривая чаем и подливает в него виски Эрвина, никто не против виски, у алкоголя мерзкий привкус застарелого чувства вины, но с этим живут.
Ривай живет с этим неплохо.

— От тебя пока ничего не требуется, — серьезно говорит Эрвин, глядя на него спокойными мирными глазами. — Отдыхай, приходи в себя, осматривайся.
— Я заебался осматриваться, — честно отвечает Ривай на третий день после распределения.
— Могу отправить тебя помогать Ханджи, — предлагает Эрвин.
На его столе — початая бутылка виски, та самая, может быть, и ворох бумаг, и чернила, и старые карты, и много еще чего.
— Бардак, — говорит Ривай и мрачно вылезает из кресла.
Кабинет расцвечен жилыми цветами комнаты, в которой бывают так же часто, как в спальне — или, быть может, чаще.
— Так ты к Ханджи? — уточняет Эрвин.
Он смотрит без особого сочувствия, просто уточняет род деятельности, будто Ривай в неучтенном месте способен сломать какие-нибудь далекоидущие планы.
— Разумеется, нет, — говорит Ривай и размашисто хлопает дверью.

— Разумеется, да, — азартно кивает Ханджи. — Давай, подержи его.
Тело визжит на столе, выгибается рваной дугой и выглядит короче, чем положено телу.
— Вообще-то лучше ремнями, — сообщает Ривай на всякий случай. Ханджи берет в руки тонкую иглу и подходит ближе.
— Его зовут Эди. Ему оторвало ногу на учениях, — говорит она неприлично довольным тоном.
— Это я вижу. Думал, ты по другому профилю.
— О, безусловно.
Левая нога у Эди оказывается вдвое короче правой. От него несет кровью и мясом, и грязными штанами, видно, крепкими яйцами Эди особо не отличался.
— Ну и нахуя тогда приперся в разведку? — спрашивает Ривай, подходя ближе и наваливаясь на него всем своим весом. Этот вопрос стоит задать здесь каждому и от каждого добиться внятного ответа, а не косого осторожного взгляда на командиров.
— Здесь неплохо платят, если что, — обижается Ханджи, собирая кожную складку на бедре и делая первый стежок. Там, где ногу оторвало, Эди уже ничего не пришьешь, но выше полно крупных разрезов и разрывов.
— Серьезно?
— По крайней мере, я могу позволить себе чай, — она осторожно вытирает ногу бурой от крови тряпкой, и ничего не соображающий Эди воет и брыкается на столе.

Дела на базе Риваю не находится — Эди закапывают на вторые сутки, врач из Ханджи херовый, но лучше не нашлось под рукой, и пришлось обходиться чем есть.
— Ну, не будем предаваться унынию, — замечает она серьезно и поправляет очки, пока новобранцы потеют с лопатами в руках. — В следующий раз я непременно смогу лучше.
Имя одноногого мальчишки Ривай не может вспомнить уже через неделю, но запах, каленая игла и ровный шов в памяти остаются.
По утрам он просыпается за две минуты до того, как Ханджи влетает в его спальню. Ривай ждет свой завтрак и чай с глотком виски, переодевается в форму и ни о чём не вспоминает. У него нет дела, но есть глаза, и Ривай наблюдает — за Ханджи, которая сидит в своем подвале безвылазно, за Майком, который ходит за Эрвином как привязанный, за Эрвином, которому поручили обучение пополнения.
Пополнение смотрит на своего командира восхищенными щенячьими глазами и жаждет деятельности.
— Ты с ними страдаешь хуйней, — честно говорит Ривай на восьмой день.
— У тебя есть предложения лучше? — Эрвин приподнимает брови, отвлекаясь от бумаг.
Ривай пожимает плечами; предложений не было, но он бы точно нашел чем занять этих мелких бесполезных засранцев, большая часть которых сдохнет на первой же вылазке.
— Отдай их мне. Я придумаю им дело.
Эрвин кивает с заметным облегчением — он явно не представляет, что нужно делать с детьми четырнадцати-пятнадцати лет.
Ривай смотрит — внимательно, ищуще, он пытается отыскать человека, которой вынудил его стать частью разведки. Он его не находит, этот Эрвин складный и гладкий, у него мирный взгляд, и сколько же у него ушло времени, чтобы сделать себя — таким? Чтобы спрятать страсть, похоронить желания, укрыть голод и жажду в глазах, и даже прическа у него теперь — волосок к волоску, ни следа от живущего внутри безумца.
Безумец явно прошел долгий путь, прежде чем нацепил на шею изящный галстук, зализал голову и научился быть человеком.
Ебнутый, довольно думает Ривай, выходя из кабинета. Они все здесь ебнутые, от мелких засранцев, которые приперлись сюда за курткой с крыльями на спине, до Шадиса, который не замечает, что именно сидит у него под боком, в соседнем кабинете, и старательно перекладывает там бумажки.

Ривай думает, что ему здесь начинает нравиться. Ему платят за воспитание, и немного за убийства, и это неплохо. У него нет рядом живых, но Ханджи говорила, что ей хватает на чай, может, и на виски тоже хватает. Может, и не только на него.

Разумеется, он вписывается.

Название: Механизм
Автор: Саймон (который все еще дженовик)
Бета: Кристал.
Размер: миди, 4012 слов
Пейринг/Персонажи: Эрвин Смит/Ривай, Ханджи Зои, Майк, прочие мельком
Категория: слэш
Жанр: character study, экшн, романс
Рейтинг: R

У красного командира руки в крови по локоть.

— Эй, — говорит Ривай. — Какого хера ты еще сидишь? Поднимайся, у нас есть еще пара часов, успеем добраться до стены, если поторопимся.
Хорошо, что на этой вылазке не было Майка, отстраненно думает Эрвин. Хорошо, что Ханджи не было тоже.
На рубашке — засохшие бурые следы, кожу на лице стягивает коркой, волосы слиплись, Ривай стоит напротив, и он выглядит, как дьявол с узкой улыбкой и сухими глазами.
— Дай мне минуту, — просит Эрвин.
От Ривая несет сырым мясом, и злостью, и чудовищной жаждой — жизни и крови.
Эрвин с трудом поднимается на ноги, оскальзывается на размазанных по полу внутренностях, но всё же удерживает равновесие.
— Всё будет хорошо, — говорит он спокойно. — Мы доберемся.
Ривай коротко кивает в сторону выхода, проверяет количество газа в баллонах и легко ли лезвия выскальзывают из ножен, Эрвин, пошатываясь, идет вперед. Он не смотрит по сторонам, шагает прямо, не видит ничего, кроме ворот.
— Лбом их пробьешь? — уточняет Ривай с интересом.
— Что-нибудь придумаю.
Тяжелая балка, перекрывающая ворота, двигается со скрипом, но подается.
Эрвин не смотрит на титанов, застывших как пчелы в меду, он вообще не смотрит по сторонам, он слушает, как чавкает кровавая каша в такт его шагам. Ривай идет следом.
Старая каменная часовня остается за спиной.
Они идут по свободной земле, под ногами у них узкая дорога, заботливо выложенная человеческой рукой, над головой небо, высокое, темное и прозрачное, Эрвин не смотрит вверх.
— Порядок? — спрашивает Ривай через десяток километров.
— Разумеется, — кивает Эрвин.
Они приходят к стене за час до рассвета.
Ривай методично расправляется с титанами, подобравшимися к воротам слишком близко, Эрвин садится прямо за землю, трогает ладонью колкое на затылке, трет лоб, и на пальцах остаются ржавые струпья.
Рассвет они встречают бок о бок, и с первым колоколом их, наконец, впускают внутрь.

* * *

У красного командира темные глаза — он не спит по ночам, у него есть люди и планы, и нет ничего, ни денег, ни оружия, ни поддержки, есть только безумная идея, о которой не стоит говорить вслух.

Когда Эрвин был мальчишкой — серьезным, ответственным, десяти лет от роду и с ворохом всяческих грандиозных планов на большое будущее — в родительском доме он нашел подпол. В двенадцать он прочел все книги, которые там отыскал, и в тот же год от тяжелой лихорадки скончалась мать.
Старые отцовские записи остались лежать под деревянным настилом.
Ответов они давали немного, куда больше задавали вопросов, но в них торопливым мелким почерком был вписан мир, восхитительный, огромный, без стен и границ, мир, где нет титанов, есть только люди. Живые.

* * *

— Потери очень большие, Эрвин, — осторожно говорит Шадис, глядя на него с легкой опаской.
— Да.
Его отряд погиб в почти полном составе, в живых остался только Ривай — потому что этого дьявола ничем не взять, и Эрвин, потому что с Риваем они в этот раз работали в паре. Большую часть погибших опознать оказалось невозможно.
— Надеюсь, оно того хотя бы стоило?
Эрвин молча кивает.
Большая часть отряда погибла, Ривай умеет держать язык за зубами, а значит, никто не узнает, что за внешней стеной, всего в двадцати милях от северных ворот, есть старая каменная часовня, к которой ведет дорога, проложенная человеком.
— Ты мне не скажешь, — замечает Шадис утвердительно.
Эрвин пожимает плечами и надеется, что у него выходит убедительно — последние несколько ночей он спал паршиво, не спал вовсе, если точнее, сидел над картами, сидел над книгами, сидел вместе с Риваем и пил виски, затыкая рот ему и немного себе.
Ночная беседа не лучший способ, но иногда нет вариантов лучше, и приходится обходиться тем, что есть под рукой.

* * *

— Херня это всё, — говорит Ривай после первого такого вечера, откинувшись головой на спинку кресла. — Мне нет дела до интриг. Меня интересуют титаны.
Эрвин кивает. Он так или иначе интриги собирался взять на себя.
— Я не слишком разговорчивый, — напоминает Ривай. — Так что, надеюсь, в твою светлую голову не придет идея перерезать мне глотку во сне.
— Я предпочитаю яд, — отвечает Эрвин серьезно.
— Да, ты же не любишь пачкать руки.
— Не люблю.
Он и в самом деле этого не любит, кровь не отстирать, не отмыть до конца, она въедается в кожу, остается под ногтями, и это довольно неудобно.
— В общем, ладно, — Ривай лениво поднимает голову со спинки и выгибает бровь, — только убедись, что яд делала не четырехглазая.
Эрвин искренне его уверяет, что в случае чего непременно всё сделает сам. Такая работа.
Пить виски с Риваем ему нравится, а еще нравится, что Ривай отлично знает — если придется, Эрвин сделает. И глотку, и яд, и пулю в лоб для верности.
Никто из них не питает иллюзий.
Они отлично работают в паре.

* * *

Карта мира за воротами Троста невелика — она зеленая с легкой примесью рыжего, Эрвин сам ее делал. Каждый новый клочок территорий он скрупулезно наносил на бумагу, окрашивая безграничное белое пятно цветом.
— Я думаю, на этот раз не стоит, — говорит ему Ривай, вынуждая вздрогнуть. Эрвин оборачивается и видит, как тот стоит в дверном проеме, опираясь о косяк.
— Я думаю так же, — кивает Эрвин и снова возвращается к карте.
Иногда он думает, что мир далеко не так сложен, как ему кажется, что стоит быть спокойнее, проще, в конце концов, хотя бы своему командиру стоит доверять, потому что если не ему, то кто достоин?
Ривай стоит за спиной, а потом ему, должно быть, надоедает, и дверь закрывается с негромким щелчком.
— Хочешь мне чем-нибудь помочь? — интересуется Эрвин.
— У тебя хоть что-нибудь кроме виски есть?
Есть чай, кофе, который Эрвин никогда никому не показывал, потому что его достать сложнее, чем коллекционное вино; коллекционное вино, к слову, тоже есть, пара бутылок, а еще есть черничный джем, который делала Ханджи.
— Бывало и получше, — отвечает он, подумав.
Ривай хмыкает, подходит к нему ближе и падает в кресло для посетителей.
— Я хочу сказать, для человека, который недавно потерял семью, ты держишься довольно неплохо, — очень и очень неловко замечает Эрвин.
Ривай замирает, поднимает на него взгляд.
— Это не первый раз, — пожимает он плечами. — Думаю, что не последний. Не то чтобы от этого легче.
Эрвин с облегчением кивает.
Разумеется, от этого не легче, его собственная семья — как старый шрам, который никогда не затянется до конца и принимается ныть всякий раз, когда имеется удобный повод. При дурной погоде, после паршивой ночи, и каждый раз сердце сводит судорогой, как будто оно снова забыло, как биться, хотя за тридцать лет можно было и запомнить.
— Что будем делать с часовней? — спрашивает Ривай.
— Я споил тебе бутылку, чтобы не услышать этого вопроса.
— Ну, пока ты мне ее спаивал, я ничего не говорил, а вот теперь, мне кажется, самое время. Что ты об этом думаешь?
Эрвин поднимается со своего стула — жесткого, неудобного, на таком не уснешь в самый неподходящий момент, не расслабишься, потому что ни то, ни другое во время работы ни к чему.
— Я думаю, — говорит от медленно, — что там было чисто.
— О да.
— Ни грязи, ни пыли, а если что-то и было, то явно не столетний слой. Там часто бывают люди.
— Точно, — кивает Ривай.
— И дорога добротная, ей не больше двух лет.
Эрвин поворачивается лицом к окну и опирается ладонями на подоконник. Погода за окном дождливая, осень подобралась близко, по утрам на построение приходится надевать зимнюю куртку. Хорошее время, промозглое и сонное одновременно, в такие вечера хорошо у протопленного камина, другое дело, что протопленный камин выдается нечасто.
— Есть люди, которые выходят за стены, — озвучивает Эрвин очевидное. — Не разведчики.
— Не хочешь сказать об этом Шадису?
— Шадису — нет. А вот Ханджи и Майку — да, им нужно знать.
Ривай смотрит на него молча — его взгляд чувствуется как легкое прикосновение, оно скользит по позвоночнику, лопаткам, шее. Оборачиваться Эрвин не собирается.
— У тебя любопытные методы работы с подчиненными.
— Не с подчиненными. Они мне друзья, — возражает Эрвин.
— Принимается, хотя с подчиненными тоже странные, — говорит Ривай довольным тоном. — А теперь давай сюда свой кофе. Нужно попробовать.

Вот это в нём Эрвину и нравится. Ривай быстро схватывает суть, знает, когда нужно открыть рот, а когда закрыть, и никогда ничему не удивляется — не потому, что держит лицо, а потому что он из подземного города. Его сложно удивить.
Ривай вообще понравился Эрвину с первого взгляда. Он был как механизм привода, отлаженный до последней шестеренки, с кошачьим ощущением окружающего пространства. Идеальная технология, сработанная кем-то до Эрвина, о, разве могло не родиться с первого взгляда азартное любопытство, желание узнать — как же это работает? На какие рычаги нужно жать, чтобы получить результат?
Разумеется, Эрвин нажал везде, где дотянулся.
Оказалось, шестеренки у Ривая вертелись в правильную сторону.
С ним можно было иметь дело, пить виски, ему можно было доверять спину, и совсем не хотелось стоять однажды над его могилой и, прижимая кулак к сердцу, произносить с болью в голосе пышную траурную речь — или что там обычно делают, когда умирают те, с которыми дело, спина и виски?
Таких Эрвину закапывать еще не приходилось.
Было бы неплохо, если бы не пришлось.

* * *

Красный командир всегда на той стороне, которая за правое дело.

Эрвин стал разведчиком, когда ему было пятнадцать, и он был хорошим разведчиком, молодой-хороший-складный мальчик, всё делал как следует, не допускал ошибок, ходил за лошадьми, ходил за ранеными, работал с приводом так, будто большую половину жизни провел в воздухе. А потом вдруг резко раздался в росте, кость стала широкой и длинной, он не успевал обрастать мышцами, нескладное тело его не слушалось, оно не хотело летать, оно собиралось большую часть жизни твердо стоять на ногах.
Тогда Эрвин понял, что полагаться на одно тело — нельзя, оно подводит, когда в нем нуждаются больше всего.
Будущее ждало его за каждым поворотом, и Майк был рядом, и Эрвин за каждый поворот заглядывал с ощущением близкой победы, и не видел ничего, поворот оказывался поворотом и ничем больше, а ему нужно было больше, еще больше, больше доверия, больше вылазок, больше титанов. Потому что если человек с такой чудовищной страстью верит, что его главная цель — уничтожить врага за стеной, враг внутри стен в это поверит тоже.

Первым был Майк, он стал человеком, который шел за ним след в след, не отставая ни на шаг, и Эрвин думал иногда — за что такая преданность, чем он ее заслужил? Потом думать об этом перестал, не всё в этой жизни поддается анализу, кое-что приходится принимать на веру.

Второй была Ханджи, и она стала женщиной, которая показала ему, что широкие юбки и каблуки вовсе не предел, что можно больше, можно выше, что клинок в руках важнее половника.
До нее Эрвин таких не знал. До нее у Эрвина была мертвая мать и трактирщица Мари, которая разносила в зале пиво и смущенно улыбалась шуткам Нила.

В тот год, когда Зои Ханджи впервые поправила рядом с ним очки и подала руку для откровенно мужского рукопожатия, Эрвину исполнялось девятнадцать. Он уже сладил со своим телом, и можно было снова приступить к быстрее и выше, но дорога в разведке пробивается не гибким лезвием, и не количеством уничтоженным титанов, здесь нужно совсем другое, и Эрвин искал.

Он знал о своем будущем всё — что займет однажды место Шадиса, что возьмет разведку в свои руки, что закончит плохо, возможно, в собственной постели, потому что непременно заиграется, и приговор ему будет вынесен и исполнен, без права на обжалование и военный суд.
Его заколют как свинью, как закололи его отца, и с большим будущим выйдет неловко.

* * *

Красный командир хранит у изголовья револьвер. Однажды револьвер выстрелит.

— Что это? — спрашивает Ривай, внимательно глядя на торчащее из-под подушки дуло.
— Господи, Ривай, какого черта ты здесь делаешь? — со стоном отвечает Эрвин и накрывает подушкой лицо.
— Пришел предложить конную прогулку, за окном дивная погода, в самый раз, — сообщает Ривай невозмутимо.
Эрвин приподнимает край подушки и брови от удивления.
— Да ты в окно глянь, блин, — рявкает Ривай. — Там полдень, ты пропустил построение, завтрак, и через пятнадцать минут пропустишь обед. Меня послали тебя разбудить.
— Но меня обычно будит Майк.
— Майк сказал, что в последнее время ты выглядишь таким затраханным, что на тебя не поднимается. Рука. Или что там у него.
— У тебя отсутствует деликатность и чувство юмора.
— Между прочим, у тебя тоже, — напоминает Ривай, закрывает наконец дверь и проходит внутрь комнаты. Он оглядывается так, будто ему и впрямь любопытно, а Эрвин разглядывает его, потому что вот ему любопытно очень.
— Так что там за хрень у тебя под подушкой.
— Это подарок Зои, — отвечает Эрвин с достоинством, полностью вылезает из-под подушки, откидывает одеяло, тяжело поднимается на ноги. Вообще-то он не привык пропускать построения, дисциплина начинается с головы отряда, а не с его конца, но иногда, изредка, он может позволить себе выспаться, когда тело само отключается на кровати, не давая ни стащить штанов, ни сменить рубашку.
Эрвин берет в руки револьвер и мягко касается пальцами барабана.
А Ривай молча достает из сумки точно такой же.
— Это что-то должно означать?
— Чертова баба подсовывают эту херню каждому, а потом ждет у себя в лабораториях, кто же первым нажмет на спусковой крючок и вынесет себе мозги на полстены, — бурчит Ривай, но оружие не отдает.
— Я переоденусь, ладно? — вздыхает Эрвин.
Он идет к шкафу, торопливо стягивает рубашку, галстук, меняет нижнее белье и брюки, не помешал бы душ, но и так сегодня много пропустил.
— Зачем он тебе? — спрашивает Ривай, неожиданно оказываясь ближе, чем нужно, и Эрвин, не в первый раз уже, совсем его движений не замечает. Как будто он с Майком.
— А тебе?
Эрвин чувствует взгляд — холодный и острый, он спускается с линии плеч до поясницы и снова поднимается вверх, как будто Ривай никак не может отыскать что-то важное. Или Майк снова нарисовал на его спине какую-то ерунду, как в прошлый раз. Эрвин тогда неделю проходил с медведем от загривка и до самой задницы, прежде чем молодняк со страшным стеснением уточнил, где он такое сделал и нельзя ли поделиться адресом.
— У меня там что-то интересное? — спрашивает Эрвин на всякий случай, и ощущение взгляда тут же пропадает.
— Ничего, — бросает Ривай. — Одевайся и пошли уже.
Эрвин застегивает рубашку, зачесывает волосы на затылок — с челкой он смотрится неряшливо — оборачивается и кивает.
— Пошли.
Ривай оставляет его у кабинета Шадиса, и только тогда увлекшийся размышлениями Эрвин начинает подозревать, что дело было не только в обеде, или даже совсем не в нём.

Глупо было думать, что все и в самом деле забудут о той ночной вылазке, в которой никто не выжил.
Никто и не забыл — кроме него.

* * *

— Он помогает от кошмаров, — сказала Ханджи, протягивая сверток.
Это был двадцатый день рождения и лучший подарок.
— И патроны.
В коробки их было около двадцати, и еще шесть в барабане. Ханджи Эрвин был готов расцеловать.
Теперь он знает, что от кошмаров револьвер не помогает, зато помогает от назойливых утренних гостей, от ненужных свидетелей, двадцать Эрвину исполнилось десять лет назад или немного меньше, а подарок всё еще лучший, потому что многофункциональный.
Когда он ложится в кровать, дурные сны ему не снятся, и вообще ничего не снится. И никого. Ни мертвых, ни живых, никаких, что толку встречаться с ними во сне, если на самом деле они все давно в могилах?.
А может быть, просто Ханджи была права. У самой Ханджи все стены в спальне были в дырках от пуль, так что ее распорядок дня существенно отличался от общепринятого — немного находилось смельчаков, готовых нарушать ее покой. А о кошмарах Эрвин никогда не спрашивал. Есть личное, которое даже друзьям знать не стоит. А может, не стоит именно им.

Иногда он думал о том, как будет просто — нажать на спусковой крючок и закончить всё разом, не оставляя себе шанса повернуть назад, но разве можно нажать, когда на тебе люди, ответственность, большое будущее? Разумеется, нет.

— Нужно просто крепче держать рукоять, — говорила Ханджи, когда случался повод, и в этом она была, безусловно, права.

* * *

— Пойми меня правильно, Эрвин, — говорит Шадис, — это не моя инициатива. Я целиком и полностью на твоей стороне. Но мое руководство хочет знать, как так вышло, что вы с Риваем остались в живых после ночи за стеной.
Эрвин кивает со всей возможной серьезностью — он еще не до конца проснулся, но уже готов отбиваться от последствий.
— Что там произошло? — спрашивает Шадис. Он складывает кончики пальцев в совершенно нехарактерном жесте.
— Мы нарвались на слишком большую группу титанов, сэр. Большая часть моих людей погибла под копытами загнанных лошадей, мы же успели добраться до лесистой местности — Ривай легкий, а мой жеребец был удивительно хорош, возможно, после этой гонки он даже остался жив.
— То есть деревья.
— Именно так, сэр.
— Тогда отчего ты так мялся, когда пришел ко мне с докладом в первый раз?
— Сэр, там было больше тридцати человек, которых я тренировал лично, — тихо говорит Эрвин. — Простите мне, что я не сумел вовремя совладать с собой.
— Отлично, — кивает Шадис. — Надеюсь, это всё.
— Абсолютно всё.
— Тогда можешь идти.
Из его кабинета Эрвин выходит через минуту с ощущением страшной тяжести под ребрами. Шадис делает для разведки что может, безусловно, но делает он недостаточно, этого мало, и он вряд ли долго останется на посту командующего — кто-то над ним только и ждет повода, чтобы щелкнуть пальцами. И тогда кто-то займет место Шадиса, впрочем, почему кто-то? Все знают, чье это место.
Обед Эрвин игнорирует, до обеда ему сейчас нет никакого дела, он возвращается в свою спальню, достает из тумбочки старую карту, которую начал делать с момента поступления в разведку, и раскладывает ее на кровати. Она цветная — на ней зеленое и рыжее, больше цвета, чем на официальных, и Эрвин смотрит на нее внимательно, запоминая. Он может себе это позволить, он не забудет ни единой детали, в конце концов, именно этого он хотел — идти к цели, не пробивая лбом стену, но открывая в ней дверь.
После этого он уходит в лабораторию Ханджи и сжигает карту дотла.
Некоторые вещи не должны существовать, если их владелец хочет дожить до тридцати пяти, или даже сорока, и не хочет хрипеть перерезанным горлом в своей же постели.

* * *

А еще сторона правого дела всегда проигрывает, и тянет за собой ко дну всех, до кого сможет дотянуться.

Ниточка тянется из прошлого в будущее, минуя настоящее, и от этого кажется, что настоящего не существует.
В прошлом у Эрвина есть подозрения и парочка доказательств, в будущем есть шанс не дожить до завтра, если он их озвучит, и это ему не нравится.

— Зато нравится выдумывать себе сложности на ровном месте, так ведь? — спрашивает Ривай, салютуя ему кружкой. В кружке — разогретое вино, не нашлось для него бокалов.
— Ну, для тебя ведь не секрет, что у меня есть на это будущее определенные планы?
Ривай качает головой. Для него — не секрет.
— Дай мне здесь какую-нибудь официальную должность. Мне надоело гонять молодняк по вашей декоративной зоне, — кривится он.
— Если хочешь, — кивает Эрвин. Он тоже выпил и уже успел захмелеть от одной кружки, а вот у Ривая глотка бездонная, сколько в него ни вливай, всё будет в самый раз.
— Шадиса скоро снимут с должности. Слухи ходят.
— А еще слухи ходят о том, кто станет следующим командиром разведкорпуса.
Да, кивает Эрвин, на этот раз сам себе. Слухи ходят. Они множатся, плодятся, и всё вроде бы идет неплохо.
— Если часовню за стеной построили люди, — говорит он с тоской, — тогда мы ведем войну вовсе не против титанов.
Ривай молча делает глоток из своей кружки. Здесь не о чем говорить.
— Мне нужны будут люди, — продолжает Эрвин. — Много людей. Много больше, чем есть у разведки сейчас. Нужно уменьшить смертность, улучшить качество снаряжения, нам урезают паек, у нас почти не осталось лошадей. Это всё равно что собирать пушку из опилок.
— Я же сказал, — вдруг резко поднимается на ноги Ривай, — мое дело — титаны. Это то, с чем могу разобраться я. А тебе придется разобраться со всем остальным. Ты же не один. У тебя есть Майк и четырехглазая.
— Да, но они тоже хотят разбираться с титанами.
— Тогда пусть разбираются, будто им кто-то мешает это делать? — кривится Ривай.
Он и в самом деле выглядит отлично для человека, жизнь которого полгода назад встала с ног на голову.
— А ведь тебе здесь нравится, — неожиданно понимает Эрвин. — Тебе нравится в разведке.
Ривай поводит плечами.
— Нравится. Что в этом такого?
— Ничего.
В этом совершенно ничего, и всё равно от этого становится хорошо.
И Эрвин понимает, что улыбается.

* * *

У красного командира руки в крови по локоть.
У него темные глаза — он не спит по ночам, у него есть люди и планы, и нет ничего, ни денег, ни оружия, ни поддержки, есть только безумная идея, о которой не стоит говорить вслух. Он всегда на той стороне, которая за правое дело.
Красный командир хранит у изголовья револьвер. Однажды револьвер выстрелит. А еще он непременно должен быть влюблен, в женщину, которой никогда не было.

Ни один револьвер не лежит на постели без дела, так думает Эрвин, разглядывая спальню.
Ни одна дама не пройдет мимо револьвера, если его рукоять торчит из-под подушки.
— Что ты здесь делаешь? — мягко спрашивает Эрвин. Ривай даже не думает вскакивать, ему здесь комфортно, его сапоги стоят рядом с кроватью, а шейный платок лежит на подушке.
— Исправляю собственные досадные ошибки, — отвечает он. — Дверь-то закрой.
— Я хочу сказать, ты же не женщина.
— Ты тоже, — логично замечает Ривай.
Эрвин со вздохом закрывает дверь, и тут же ловит то самое ощущение, как будто его только что огладили взглядом от макушки до голенищ.
Шестеренки у Ривая всегда работали в правильную сторону.
Эрвин аккуратно расстегивает пуговицы на рубашке, снимает галстук и кидает его на тумбочку.
— Непривычно видеть тебя без ремней, — хрипло говорит Ривай, усаживаясь на постели поудобнее. Ему, кажется, зрелище доставляет удовольствие.
— Если захочешь, можешь увидеть меня еще без чего-нибудь, — просто отвечает Эрвин, и рубашка отправляется вслед за галстуком.
— Хочу.
Эрвин улыбается, падает на постель рядом с ним, и Ривай тут же забирается на него сверху, гладит ладонями по спине, чувствительно давит ногтями, спускается вниз и размашисто проводит языком по позвоночнику, и этого становится щекотно и жарко.
— Эй, — смеется Эрвин, — по-моему, она нравится тебе больше остального меня.
— Не буду спорить, — отвечает Ривай рассудительно и тут же задевает брюки, приспускает их вниз и неожиданно кусает ягодицу.
Эрвин падает лицом в подушку — ему смешно, как будто это его первый секс, и ему девятнадцать, или во сколько там был его первый секс, черт его дери?
А потом Ривай вдруг запускает ладонь в его волосы, вылизывает загривок, и становится совсем не до смеха.

* * *

— Всё-таки хорошо, что мне уже не девятнадцать, — шепчет Эрвин, привалившись спиной к стене. Ривай сидит на нём сверху, спокойный, расслабленный после двух оргазмов. Теперь, когда первый легкий голод утолен, Эрвин позволяет себе его изучать — касается пальцами переносицы, скул, трогает затылок, губами прихватывает подбородок, слизывает солоноватый привкус, ведет ладонью по спине, ягодицам, бедрам. Он его узнает, для Эрвина это всегда было важным — знание, потому что нужно же точно понимать, что именно тебе досталось и за что именно.
Ривай — аккуратный, заточенный боевой клинок, и так же, как клинок, его приятно трогать после боя, проверять лезвие, смывать кровь, обтирать белой тряпицей, чтобы не допустить ржавых следов.
Не то чтобы Ривай мог заржаветь.
— Мне важно, чтобы ты был на моей стороне, — тихо говорит Эрвин.
Ривай кивает.
Эрвин думает, что в его истории так и не случится, должно быть, женщины, но это и не страшно.
Потому что в его истории вообще всё не так, как в отцовских книжках.

* * *

— Каждый день мы делаем выбор, — говорит он новобранцам и смотрит на молодняк спокойно. — Каждый день наш выбор может оказаться ошибочным. Я не хочу, чтобы вы не делали ошибок. Я хочу, чтобы вы их исправляли.
Молодняк смотрит на него в ответ восхищенными глазами, и Эрвину это нравится.
Когда он спускается с помоста, на лице Ривая — кривая усмешка, кажется, ему нравится тоже.
— Это гораздо лучше, чем было раньше, — говорит он и одобрительно хлопает по плечу.

* * *

В книгах был мир без стен, без смерти и страха, и глубоко несчастный человек, который в нём жил. Не запомнилось ни имени, ни истории, но почему-то осталась в памяти красная нашивка и старый револьвер. По ночам красный командир садился на кровать, доставал инструменты, разбирал револьвер на детали, принимался чистить со спокойствием человека, который однажды пустит пулю себя в висок, из этого самого ствола, и разнесет себе голову на полстены.
Эрвин помнил — дело было в чести, или в женщине, или в совести, или в чём-то еще, он даже понимал. Иногда рождается чувство, что нет других вариантов, есть только пуля в висок.
Но всегда знал, что этот вариант будет не для него.
А теперь и вовсе не было шансов — вспоминалась старая часовня, полная трупов, запаха мяса, и крови, и страха, и много еще чего.
И чудовищная жажда жизни, которой он не чувствовал никогда, а тогда нахлынуло, накатило, накрыло с головой. И сердце, забыв про все старые шрамы, забилось как раньше, в такт с чьим-то еще. Наверное, так и должно быть.
— Главное — крепко держать рукоять, — говорит Ханджи.
— Порядок, — твердо кивает Ривай.
Майк не говорит, он вообще неразговорчив, но он улыбается, и так даже лучше.
Красный командир был один, всего лишь человек со страниц книги, вписанный в нее мелким быстрым почерком.
Он был один. Но Эрвин — нет. И никогда не будет.

@темы: фик, Shingeki no Kyojin

---

бб снова вызывает ощущение "не хочу, не могу, не буду, унесите".
гладить нинада!
это я просто посмотрел расписание на бб, и там весь такой я, среди зачеркнутых строчек. /содрогнулся весь/
до феста, естественно, до самого 30 числа не доберусь, только облизываюсь на отзывы. скорее бы уже это тридцатое число, что ли

на всякий случай, не в обзоры.

@темы: online

---

вообще-то я дворецкого не очень, по ряду очевидных причин. это все-таки более чем вторичный тайтл из разряда "ни уму, ни сердцу" с проебанной местами логикой и толстым налетом фансервиса. но за мангой слежу, потому что иногда сквозь этот налет проступает жутковатая история, рассказанная так просто, что не сразу понимаешь, чем зацепило. проступает она редко, так что держусь я на чувстве юмора мангаки и чистом любопытстве. но иногда, вот после таких клипов, хочется сесть и пересмотреть, и перечитать, хотя казалось, ну чего я там не видел? но очень хочется.



автор  [Пингви]

@темы: видео, online

---

ващето он тут вроде только недавно был, но пусть будет ищо, у меня за это время новые каноны появились.

вы мне фандом, я вам:
— ОТП
— Любимый канонный пейринг
— Самый отвратительный пейринг
— Пейринг, в любви к которому неловко признаваться
— Пейринг, которого недодали
— Пейринг, который всем нравится, а ты такой "лол нет"
— Любимый неромантический пейринг

Каноны: блич, хайкью, наруто, куроко, реборн, шингеки, плио, тинвульф, токийский гуль. я мог что-то забыть, так что если вы точно знаете, что я смотрел/читал - спрашивайте.)

Хайкью:
— ОТП: кагехина. хината, несмотря на его рост, вырастет в настоящего мужчину, он уже сейчас легко берет на себя ответственность, у него невероятной силы характер, и мне нравится, что кагеяма все это знает, видит и ценит. мне нравится, что они растут вместе, что дают другу точку опоры и одновременно толчки для развития. очень гармоничные ребята, и дело вовсе не в слэше.
и второй отп ушиой, или как он там пишется. я говорил, что ойкава пиздец? ойкава пиздец, он все делает лучше, я давно не видел в споконах такого дивного стыка ума, бешеного темперамента и самоконтроля. после последних серий у меня вообще не было никаких шансов.
— Любимый канонный пейринг: мгм.
— Самый отвратительный пейринг: мгм, 2.
— Пейринг, в любви к которому неловко признаваться: нет пейринга, но есть танака-сан, которые один как перст, такая прекрасная гопота, люблюнимагу, я скоро начну шипперить его со всем, что пробегает мимо. и вот еще ойкава/кагеяма, потому что со стороны ойкавы там что-то такое криповатое, злое, и в средной школе кагеяма был против него щенком, и не очень-то все изменилось сейчас.
— Пейринг, которого недодали: мне еще вообще ничего не дали, а между прочим какой простор.
— Пейринг, который всем нравится, а ты такой "лол нет": дайсуга. и куродай. о существовании второго я ваще узнал только после того как пришел в дежурку, в жизни бы не разглядел
— Любимый неромантический пейринг: куроо/все живое. или это все-таки романтический?

ежемесячное седзе нозаки-куна
— ОТП: /заметался/ нозаки/микошиба! или сэо/вакамацу! или кашима/хори! или все-таки нозаки/сакура, блин, нельзя же так
— Любимый канонный пейринг: пусть будет все-таки сэо/вакамацу. эта женщина превратит твою жизнь в ад и ты будешь просить еще, что может быть лучше.
— Самый отвратительный пейринг: мгм 3.
— Пейринг, в любви к которому неловко признаваться: см. нозаки/микошиба. микорин смутно кажется мне человеком, которого нужно трахать много, долго и почаще одевать его в матроску. но перед микорином мне за это стыдно, он такой невинный котик
— Пейринг, которого недодали: а мне еще никто ничего не дал, и, судя по всему, не даст. осуждаю отсутствие фандома.
— Пейринг, который всем нравится, а ты такой "лол нет": здесь у меня все скорее "лол да".
— Любимый неромантический пейринг: нозаки/сакура? бедная девочка, он двенадцать серий ее динамил, нельзя же так со слабым полом

реборн:
— ОТП: ежевика, крыжовник. я уже месяц пытаюсь уложить их в голове одновременно и это пиздец какой-то, мы с ними скоро будем кидать монетку с вопросом "а кто же у нас сегодня на коне, гхм", ебаный стыд. причем фоновая малина существует в любом случае, у фоновой малины всегда все ок.
— Любимый канонный пейринг: не совсем канонный, но очень нравится гамма/юни, хотелось бы посмотреть на них в постканоне.
— Самый отвратительный пейринг: да нет у меня таких
— Пейринг, в любви к которому неловко признаваться: долго думал и перебирал фишечки, у меня вроде со всем все ладно и ловко. но если очень нужно, то бьякуран/шоичи. меня за него дома могут оставить без чая
— Пейринг, которого недодали: а вот в этом фандоме мне додали всех
— Пейринг, который всем нравится, а ты такой "лол нет": эмн, в последние два месяца у меня ощущение, все в реборне я смогу найти интересное во всем. разве что фейхоа смущает меня тем, что сквало как бы еще жив, и это никанон!расрас.
— Любимый неромантический пейринг: мукуро/фран. и вообще мукуро все делает лучше.

тинвульф:
— ОТП: питер/стайлз. у них интересное взаимодействие, и она знают что такое мозги, это сразу дает определенный аванс.
— Любимый канонный пейринг: питер/лидия, причины примерно те же, что и в первом пункте. и лидия с каждым сезоном становится симпатичнее.
— Самый отвратительный пейринг: вроде бы таких нет.
— Пейринг, в любви к которому неловко признаваться: во втором сезоне я с интересом обдумывал идею кто угодно/джейсон, но вовремя остановился
— Пейринг, которого недодали: я не особо читал фандом, но когда-то пытался найти что-нибудь большое и осмысленное с пейрингом питер/стайлз, и мне очень хотелось осудить его почти полное отсутствие.
— Пейринг, который всем нравится, а ты такой "лол нет": дерек/стайлз, скотт/стайлз.
— Любимый неромантический пейринг: стайлз/все живое. где-то я это уже видел

блич:
— ОТП: и сразу пошли сложности урахара/айзен, урахара/ичиго, и оба скорее дженово, чем как-нибудь еще.
— Любимый канонный пейринг: не совсем канонный, но кенпачи/унохана. тоже скорее дженово, но после этих глав манги меня можно было выносить, чудовищное взаимодействие. видно было, что именно их история задумана давно, ружье вешали на стенку с большой любовью, и когда оно, наконец выстрелило, когда унохана распустила волосы, когда заставляла кенпачи драться, когда перешла в банкай - у меня до сих пор фрейм перед глазами, блин - я еще месяц, по-моему, ходил в дрова. сейчас уже не в дрова, и хорошо, но я так до сих пор и не прочитал по этому пейрингу макси своей мечты. хотя очень хочется
а еще кайен/рукия. и иссин/масаки. и родители исиды. люблю гет у кубо, он у него всегда мой любимый цвет, мой любимый размер.
— Самый отвратительный пейринг: мне нужно было просто вычеркнуть из флэшмоба этот вопрос
— Пейринг, в любви к которому неловко признаваться - я не знаю, какое-нибудь ичиго/нелл
— Пейринг, которого недодали: кенпачи/унохана.
— Пейринг, который всем нравится, а ты такой "лол нет" - я бы сказал, что этот пункт придуман специально для кирогинов, но я живу с кирогинщиком, так что ничего говорить не буду на самом деле одно из самых занятных и, кхм, загадочных для меня взаимодействий в каноне, я в нем, если честно, так нихуя и не понял. даже в каноне, чо уж о фандоме говорить.
— Любимый неромантический пейринг: айзен/гин, айзен/ичиго. слушайте, как-то айзена многовато получилось, он как-то сам собой сюда пробрался вообще-то я люблю ичиго, гораздо больше всех вышеуказанных, но вот именно его шипперить ни с кем не получается, ну что ты сделаешь.

шингеки:
— ОТП: эрвин/ривай, эрен/ривай, эрвин/эрен\ривай, и, новые глубины падения, эрвин/эрен, эрвин/ханджи. ничего не говорите, я еще надеюсь, что это пройдет.
— Любимый канонный пейринг: микаса/эрен, здесь с прошлого раза ничего не поменялось.
— Самый отвратительный пейринг: так. нахуй.
— Пейринг, в любви к которому неловко признаваться: ну я даже не знаю. жан/марко? очень хочу когда-нибудь написать про них современную аушку в антураже всяких сикретных агентов, сложных операций, костюмов и одновременно обрезанных перчаток, байков и всякого такого. и когда-нибудь напишу!
— Пейринг, которого недодали: о, проще сказать чего мне в фандоме додали. эрвин/риваев вот додали в каком-то смысле, очень классный макси был в выкладке основной команды на летней, я весь извелся пока читал, и до сих пор эрвина с рабочего стола не уберу. больше не додали ничего.
— Пейринг, который всем нравится, а ты такой "лол нет": я даже и не знаю. кенни/ривай какой-нибудь, я хз, но кенни/ривай это точно лолнет
— Любимый неромантический пейринг: райнер/анни\бертольд, анни/эрен, райнер/имир\бертольд, имир\криста. будем считать, что все это пейринги неромантические, потому что на все у меня во флэшмобе не хватило места

@темы: online

---

это уже второй раз, когда заявленное саммари полностью не соответствует содержанию текста
хорошо, что в этот раз я работаю без артеров, было бы очень неловко, если бы люди пришли рисовать одно, а получили бы на выходе совсем другое. зато стимпанк-ау, чо. до выкладки осталось всего ничего, я традиционно начинаю нервничать.

еще хотел сказать про киехану, но сдулся на полпути обличительной речи. я даже в тред в последнее время почти не захожу, так что оно меня если и трогает, то не очень сильно.

режим дня окончательно обезумел, я ложусь в шесть вечера и просыпаюсь в два часа ночи. интересно, теперь меня считать жаворонком, или два часа ночи для жаворонка таки рановато?

и, как раз когда я дописывал этот пост, у меня под рукой внезапно начала греться батарея, аы! наконец-то в этот холодный жыстокий мир придет тепло

@темы: Kuroko no Basuke, offline, online

---

позавтракал пачкой мивины, запил стаканом воды. в этот дом пришла печаль.
за окном плюс два, и мокро, и серо, и осенне. зато, кажется, пришла пора надевать зимние сапоги.

хотели сходить в кино сегодня, но исчезнувшую я бы посмотрел дома, в оригинале, без хруста попкорна на заднем плане, а больше особо не на что. прошлый наш поход был на дракулу, и дракула оказался не лучшим способом потратить время и деньги. довольно тягучий, нелепый фильм, со странными главными героями, странной логикой внутри сюжета и странной целевой аудиторией. на фильм ужасов он не тянет совершенно, для боевика недостаточно, собственно, боевика. а драма из него, ну, гм, не очень. рейтинг максимум pg-13, семейные ценности в наличии (тм), море самоцензуры, фильм ни одним кадром не выбивается из шаблона, и это не то чтобы хорошо. если браться за неизвестную историю дракулы (тм), то нужно иметь смелость рассказывать именно ее, а не снимать дамский роман не лучшего качества. у фильма было два плюса - музыка и последние кадры с чарльзом дэнсом. в остальном же смотреть стоит людям, которые с симпатией относятся к люку эвансу, люка эванса в фильме много и разного.

в чем-то схожие впечатления у меня вызвала малефисента. та же проблема - создатели явно не определились с целевой аудиторией, и та же претензия - им не хватило смелости вообще ни на что. зачем рассказывать сказку еще раз, если сказать на самом деле нечего? анджелина свой гонорар в фильме отработала по максимуму, в остальном смотреть было не на что.

теперь вот снова сижу и листаю киноафишу. клюква закончилась, святого лорана можно охарактеризовать диалогом:
- Но картинка красивая!
- Но идеи-то нет.
- Но Ульель!
- Но сценарное фиаско.
- Но Ульель!
- Но два с половиной часа.
- Но Ульель!
- Но смысла-то, как в глянцевом каталоге.
- Но Ульель!
- Хорошо, Ульель. (с)
судью смотреть пока не хочется, страховщик уже на стадии трейлера выглядит невпечатляюще, фильмы ужасов и искрометные российские комедии сразу мимо
блин, осенний сезон какой-то неудачный. буду ждать супер шестерку, карочи, мультики - в любом возрасте актуальны

@темы: offline